Дети составляют благословение Божие и выражают собою присутствие Св. Духа в семье, они ее опора и счастье: таков преобладающий взгляд народа на детей. Сообщая внутреннюю крепость семейному началу, взгляд этот заключает в себе не одно только инстинктивное стремление к продолжению рода, но и сознание того значения, какое имеет, в смене поколений, преемственность труда. Народное понятие «исполнить закон» — значит, не только выполнить физиологическое назначение человека, но и получить определенный и полный импульс к жизненному труду и найти вполне ясную для него цель: трудиться для детей, как своих будущих преемников. Потому-то холостяк в народных понятиях, хотя бы и достаточный, — это бобыль, бездомовник, сирота до старости и, во многих отношениях, человек далеко не равноправный с другими. Потому же надежда на помощь в труде и на его дальнейшее продолжение, в лице детей, заставляет крестьянина обыкновенно желать, прежде всего, сына-работника, а не дочь-пустодомку. «Смотри, рожай парня, а не девку», — шутливо «наказывает» муж своей, в первый раз беременной жене. — «Дочь, что? — размышляет почти каждый, — корми ее, не корми, она все не твоя и, рано или поздно, со двора уйдет», редко мужик, даже страстно желающий иметь детей, если баба ему «не угодит» и вместо ожидаемого мальчика родит девочку, и не может видеть ее на первых порах или уделяет ей лишь самое незначительное внимание. На девочек крестьянин смотрит снисходительнее обыкновенно лишь тогда, когда они родятся после одного или нескольких мальчиков.
С точки зрения этого взгляда, если только семья достаточно богата, является желательным даже обилие и избыток детей. — «Подавай Бог, кормить есть чем, на всех хватит», — говорят крестьяне. Народными воззрениями ограничивается лишь плодовитость бедных семей, лишенных материальной возможности вскормить и взрастить детей, когда появление нового рта составляет действительную обузу и тягость семьи. «Наживать ребят умеете, а кормить так нет вас», — укоряют семейные рожающую часто женщину. — «Вот, жрать нечего самим, а она, как кошка, плодить», порицают такую женщину посторонние. Но, совершенное бесплодие есть уже несчастье семьи не только богатой, но и бедной. Оно является выражением гнева Божия и кары за грехи мужа и жены или их отцов и от того-то богомолье и обеты считаются такими могущественными средствами против бесплодия. Подобный же взгляд существует и на выкидыши. Кроме тяжелых подъемов и работы, падений, ушибов, побоев мужа, порчи, оговора, тех случаев, когда беременную ночью «домовой подавит» и т.п., выкидыши приписываются таким прегрешениям матери, как несоблюдение постов, нерадивость в молитве, неверность мужу, совокупление с ним под праздник, и требуют для своего предупреждения, главным образом, применения также религиозных средств. Чтобы доносить и родить вовремя, весьма распространенным является поэтому обычай приобщаться во время беременности Св. Тайн.
Почти всегда выкидыши, подобно совершенному бесплодию, ведут к раздорам в семье и составляют истинное несчастье женщины. «Что это только за народ молодой пошел? — негодует старик на выкидывающую сноху, — глядеть на тебя — баба ты чистый кабан, а родить по-людски не можешь. Тебя, этакую лошадь, нарочно и выбрал и, чтобы видна работа была от тебя да чтобы ты детей рожала хороших, здоровых, а ты что?
— И что это ты? — пилит, в свою очередь, сноху свекровь, с чего вздумала скинуть? Работой тебя никто не загонял и зашибиться тебе было негде. И что это такое, с чего скидывать зачала? Чудное дело!
Предотвращение беременности, намеренные выкидыши и плодоизгнание почти исключительно практиковались деревенскими девушками, вдовами и солдатками, забеременевшими в отсутствие своих мужей, и лишь крайне редко замужними. Для этого, в суеверных целях, пьют свое «временное», собирают вместе с мочой кровь месячных очищений с земли или со снега, моют рубахи после месячного и воду льют в бане, на полок, или собирают в бутылку и зарывают ее в землю, иногда, непременно, под печной столб. Пока бутылка в земле, как бы девка ни вешалась на шею парням, ни за что не «забрюхатеет». Если она выйдет замуж и захочет иметь детей, то стоит только бутылку эту вырыть и разбить: тогда пойдут и дети. С той же целью, в бане, бросали в жар сорочку с первой ночи, вырезали из рубашки пятна от месячных очищений, сжигали их и пепел разводили в воде и пили. Считали, что особенно верно действовало это средство, когда оно принималось в церкви, во время пения херувимской. Новобрачные навсегда избегают беременности тем, что, будто не нарочно, гасят свечи во время венчания, в церкви, со словами: «огня нет — и детей нет». С целью не забеременеть, ели также с хлебом шерсть яловой коровы или овцы, ягоды «воронец», пили воду, в которой были обмыты куриные яйца, или собранную из 40 различных ключей, а иногда брали черную курицу и в полночь обходили с ней вокруг осинового кола, вбитого посредине двора.
Для производства выкидыша, в большом ходу были различные механические приемы. Чтобы «выжить» ребенка, девки перетягивали живот полотенцами, веревками, поперечниками от конской сбруи и давили «нутро», клали на живот большие тяжести, ставили горшки, били по нему кулаками, скалками, вальками и т.п., а иногда наваливались животом на тупой конец кола, упирая острый в землю. Поднимание непосильных тяжестей, прыгание с высокой лестницы, сеновала, перескакивание через бочку или высокую изгородь — все это не менее часто практикующиеся приемы. Из внутренних средств наиболее распространенным являлось питье пороха, селитры, керосина, фосфорных спичек, спорыньи, сулемы, киновари, мышьяка, Крепкой водки. Употребление этих средств, в особенности, чаще всего фосфорных спичек, нередко влекло за собой смерть. Из других, более невинных средств, в употреблении питье отвара луковых перьев, настоя корицы в вине, толченого сургуча с водой, щелока и пр. Ели также, с целью выкидыша, серу, янтарное мыло, принимали мелко истолченное стекло в воде и песок, который образуется, при оттачивании железных или стальных инструментов, на точиле или брусе. Интересно, что последнее средство нередко давалось с одинаковой же целью и кобылам. Некоторые старались «застудить кровь» и ходили по снегу босиком, а другие, без успеха или с успехом, иногда гибельным для жизни беременных, прибегали к другим тайным средствам, тщательно скрываемым знахарками. На вопрос: «Что они дают»? — бабы обыкновенно уклончиво отвечают: — «А кто их ведает? Должно быть, порох какой-нибудь».
Между повитухами-знахарками бывали и такие специалистки, что при них у законных жен дети родятся живыми, а беременные от незаконных сожительств рожали мертвых детей. Кое-где, для предотвращения беременности, применялись и современные «культурные» средства. Так, в некоторых местах Пензенской губернии в ходу уже стеклянные спринцовки, при помощи которых производилось спринцевание влагалища, после совокупления, слабым раствором уксусной эссенции. — «Да что про нас и говорить, — оправдываются такие бабы, — коли барыни-то ваши то же делают. Ноне и богачихи-то не много родят, — вот, и спросите их, отчего это?». Большинство крестьян, особенно пожилых, смотрели на плодоизгнание с отвращением, считали его тяжким грехом, а многие видели в нем «распуту» молодого поколения. — «Пошло такое развратство, что Господи упаси»», — говорили они о молодых бабах и девушках, прибегающих к выкидышам. Почти всегда — это душегубство и лишь изредка — «что чертом дано, то черту и отдано». Деревенское общественное мнение чрезвычайно строго относилось к девушкам, замеченным в этом проступке. Их обегают замужеством и гораздо более шансов выйти замуж имела девка, явно родившая, чем та, о которой известно, что она произвела выкидыш. Особенно враждебно и неодобрительно относились к лицам, занимающимся плодоизгнанием и производством выкидышей, как ремеслом. Часто — это самые «последние», подлые люди, даже убить которых не будет греха, а все равно, что из огорода вырвать дурную траву.
В деревнях существовали многочисленные приметы, указывающие на предстоящую беременность, оберегающие ребенка, во время определяющие его пол и т.п. Если у женщины, при надевании платья, подол окажется завороченным, то она в этом году непременно родит сына или дочь. То же случится, если жена наступит на мужнины штаны, если у ней будет чесаться в ушах или во сне ей привидятся журавли. Забеременев, она не должна толкать ногой собак, кошек или свиней, так как у ней заболят ноги и спина, и не должна переступать через коромысло — иначе сделаются на ногах нарывы. Если беременная увидит падаль и плюнет, то у новорожденного будет пахнуть изо рта, а если она смотрит на пожар и почешется, то на соответственном месте у ребенка появится темное пятно, вроде обожженого. Такое же пятно будет у ребенка и в том случае, если беременная чего-нибудь испугается и схватится за свое лицо рукой или что-нибудь украдет: тогда родимое пятно у ребенка, своей формой, будет напоминать украденную вещь. То же случится, если беременная перейдет дорогу, когда несут покойника: тогда пятно образуется оттого, что у ребенка «запечется кровь». Если беременная испугается волка, то щеки или какая-нибудь другая часть поверхности тела ребенка обрастут волчьей шерстью. Беременной нельзя смотреть на уродов и пристально всматриваться в слепых: недостатки эти могут передаться плоду.
Она не может положить куска хлеба за пазуху, иначе ребенок вырастет «невежею», не должна шить по праздникам — иначе зашьет младенцу глаза или рот, и он родится слепым или немым. В праздники она также не должна чесать своей головы, так как ребенок будет вшивым, и не может этого делать и по пятницам — будут тяжелы роды. Она не может чистить сажу в трубе, иначе ребенок будет страдать удушьем, и носить щепок в фартуке, так как от этого у ребенка будет «кила». Если беременная переступит через вожжи или канат, то ребенок может запутаться в кишках и «задушится», если она напьется воды прямо из ведра, ребенок будет мучиться изжогой, а если выплеснет воду через порог — ребенок будет страдать рвотой. Как это ни удивительно, поведение беременной может оказать влияние не только на плод и на течение беременности, но даже на окружающий мир и на посторонних. Если только беременная перейдет кому-либо дорогу, на того непременно «нападут» чирьи. Если она переступит через седло или хомут, станет очень тяжело лошади, а если будет присутствовать при чистке колодца, вода в нем сделается «дурной». Если у беременной бабы «пуза» острая — она носит мальчика, а если широкая пуза — родит девочку. Почти всегда живот маленький и прямой указывает на рождение мальчика, широкий и неправильный — девочки, а раздваивающийся — двойни. Выдается у беременной правый бок она родит мальчика; левый — девочку. Беременная с чистым и румяным лицом родит мальчика, а с лицом пятнами — девочку.
Худое и тощее лицо беременной также указывало на рождение мальчика, а полное и одутловатое — девочки. Белые соски матери указывают на беременность мальчиком, а темные — девочкой. Женщина, предпочитавшая во время беременности селедку, беременна мальчиком, а предпочитавшая свеклу, редьку — беременна девочкой. До известной степени можно даже повлиять на пол будущего ребенка. Для этого надо было во время совокупления класть под голову шапку, а еще вернее и надевать ее, во время супружеского акта, на голову мужу или повязывать его бабьим платком. В первом случае произойдет мальчик, а во втором девочка. Вопрос О том, кого может родить женщина — мальчика или девочку, — занимает и соседей, и они также нередко стараются решить его по наружному виду беременной. Вообще, беременность женщины, несмотря на частоту этого явления, при скудости деревенских общественных интересов, составляет своего рода событие в деревне. Как только беременность становится заметна, так начинают толковать об этом все и сообщать друг другу, что такая-то сделалась брюхата, «забрюхатела», «понесла», «стала-тяжела» или ходит на «сносях». При встрече с ней мужики шутили насчет ее положения, за глаза втихомолку посмеивались, что она не скоро ходит и не ловко поворачивается, а бабы, из любопытства, частенько забегали к беременной, осведомлялись об ее здоровье, давали различные советы и нередко предлагали ей «гостинца».
Положение женщины во время беременности зависит от взглядов на это состояние в различных частях крестьянской среды, степени достатка известной семьи и ее взаимного согласия, количества рабочих рук, личных качеств самой беременной и условий, из которых слагается деревенская жизнь. В некоторых случаях, положение это, бесспорно, хорошее. Весьма нередко у мужа и домашних является сознание, что беременную надо «поберечи». Часто и сердитый муж переставал учить бабу стречками и пинками, семейные начинали относится к ней снисходительнее, жалели, не упрекали, когда она вздумает отдохнуть за работой, старались не сердить, не бранить, избавляли от тяжелых работ и, в особенности, наблюдали, чтобы она как-нибудь не «встряхнулась» и не была «зашиблена». Свекор и свекровь в другое время и прикрикнули бы на невестку, щипнули, а то и толкнули бы, при беременности же, наоборот, нередко сдерживают в работе и то и дело предлагают ей отдохнуть, а если та отказывается и продолжает по-прежнему работать, придумывают такое дело, где беременная может не так сильно утомляться. Вот почему иногда приходилось видеть беременных за исполнением какой-нибудь детской работы. В состоятельных семьях не редкость было встретить, что беременную прикармливают, давая ей отдельно от других более вкусную, питательную пищу. Начинаясь обыкновенно с того времени, как беременность станет заметна, заботливость эта, по мере приближения к моменту наступления родов, все более увеличивается и в последнее перед родами время все работы, требующие напряжения и больших усилий, в особенности поднимание тяжестей, исполняются, взамен беременной, не только домашними и мужем беременной, но и более отдаленными родственниками из других домов и даже соседями.
В некоторых редких случаях, беременной проявлялось даже общественное внимание и ей делалось послабление в общественных работах. При благоприятных домашних условиях, освобождение беременной от всех работ, даже легких, происходило иногда за несколько дней до родов. Желания беременной исполнялись беспрекословно. Принимались во внимание странности, брезгливость и прихоти беременной. Если ей захочется съесть что-нибудь особенное, покупают без разговоров: это она желает «с брюшка», «животом захотела», оттого, что ее «перебирает на молодое». Иногда отказать в такой прихоти беременной считали даже за грех, так как этого требует «душа младенца». В некоторых местах мужья избегали во второй половине беременности иметь с женой половые сношения, так как в это время «ангел приносит младенческую душу и вкладывает ее в зародившегося ребенка». Такое предупредительное и гуманное отношение к беременной проявлялось в состоятельных и согласных семьях, по преимуществу богобоязненных. Из лечебно-гигиенических приемов практикуется только усиленное и более частое паренье в банях и печах и «правление» животов беременных бабками: они «стирают» живот и «поправляют» младенца. В семьях малосостоятельных и бедных или таких, где рук немного и, в особенности, где беременная является единственной работницей, она часто работала до самых родов и нередко самое наступление родовых болей заставало ее за самой работой. Весьма часто до обеда женщина работала, а после обеда рожала.
Иногда баба спешит месить хлеб и силится поставить кадушку с тестом на печь, и вдруг почувствует, что вместе с кадушкой ей и самой нужно лезть туда же, чтобы разрешиться от бремени. Кроме исполнения работ по дому, беременная часто была вынуждена до самого последнего часа работать и в поле: вязать на жнитве рожь и овес, сгребать сено, молотить и, нередко, жать. Вот почему довольно часты были в деревне случаи, что женщина родит едва успев прийти с работы, а то и за самой работой, на дворе, во время дойки коров, во время молотьбы на огороде, на речке, во время мытья белья, на сенокосе, в поле, на полосе, под суслоном, в лесу, в дороге, а фабричные на фабриках. Кроме весьма частой необходимости работать во что бы то ни стало, одна из причин указанного явления лежит также в распространенном мнении, осуждающем «барыню» и «неженку», неспособную работать перед родами. — «Деревенской бабе неколи барствовать и баловаться, а надо работать», — вот прочно сложившееся мнение в деревне. Крестьянин смотрит на жену, прежде всего, как на работницу, и часто она и приобретается в семье из-за лишних рук и потому от работы ее не может избавить даже беременность. Играет часто роль и грубое, иногда замечательно безучастное отношение к беременным со стороны некоторой части крестьянства. — «Да что сделается от родов бабе? Хоть корова вырасти у ней в пузе и та выскочит», — уверяют иногда грубые деревенские шутники. Даже избиение мужьями жен «на сносях» — явление далеко не исключительное в деревне.
Но, бесспорно, едва ли не самая главная причина неожиданных и спешных родов, а отчасти и самой трудности положения беременной заключалось в суеверной уверенности, что беременность и в особенности момент наступления родов должны быть скрыты до самой последней возможности. Беременную могли сглазить, испортить, оговорить, а самые роды будут тем мучительнее и труднее, чем больше народа будет знать о них. Скрытность эта достигает иногда таких пределов, что жены не сообщали о беременности даже своим мужьям, и семейные, не зная о ней, на первых порах, в особенности, если дело касалось молодух, продолжали возлагать на них те же работы, которые они несли до беременности. Само наступление родов часто скрывалось до самой последней критической минуты и лишь только тогда сообщается об этом кому-нибудь из самых близких в семье. — «Оборони Бог, если кто спознает, что баба родит, замучит ее, ни за что не родит, как должно». Она должна будет лишнее страдать за всякого, кто узнает об этом, и будет мучиться за каждый грех узнавшего. Нехорошо бывает, если кто догадается только, и особенно дурно, если узнает девушка: роженица должна будет отстрадать за каждый волосок на ее голове. Убеждение в необходимости держать в секрете момент наступления родов имеет поразительно громадное распространение и в высшей степени крепко держится в народе. Есть только два человека, которые могут знать о родах безнаказанно для роженицы: это бабка-повитуха И родная мать.
Вот почему во многих деревнях до сих пор сохранился обычай родить, особенно первого ребенка, в доме матери, которая всегда сумеет, под благовидным предлогом, удалить из избы членов семьи или найти укромное местечко для родов дочери. Чаще родят в родительском доме только женщины из достаточных и больших семей, где не так нужны их рабочие руки и где труднее уберечься от постороннего глаза. Если родительский дом далеко, то беременная заблаговременно, иногда недели за 2—3 до родов, едет туда и живет, пока не разродится. Эта же причина и в то же время теснота крестьянских помещений заставляют роженицу из большой семьи спешить иногда к какой-нибудь одинокой старухе или повитухе и рожать у них. Но чаще всего, конечно, роды совершаются дома, в своей избе. Если нет отдельной жилой хаты, то они и происходят в общем помещении, на печи, на полатях, на полу, в углу, за занавеской и т.п. Домашние, под разными предлогами, выпроваживаются из дома, отправляются к соседям или, избегая догадок и расспросов, идут на какую-нибудь работу, или же, оставаясь дома, стараются симулировать свое отсутствие, притворяются спящими и т.п. Весьма часто, если только роды не наступили совершенно неожиданно, они происходят в бане, которую топят не с целью вымыть роженицу и достигнуть ее чистоты перед родами, а чтобы распарить и «размягчить» тело.
Нередко местом для родов избирается — «под-избица», «голбец», чулан, летом катух или клеть, сарай, амбар, гумно, овин, сеновал, или же просто какое-нибудь укромное место на дворе. Иногда неразборчивость места для родов доходит до того, что они, предпочтительнее перед избой и баней, совершаются иногда в закутках для скота, овчарнях, хлевах, конюшнях и т.п. местах, где удобнее «схорониться от постороннего глаза». Как неприхотливо и просто совершаются роды в деревне, показывает случай, относящийся к одному из селений Алатырского уезда. В одной семье совпали роды у свекрови и невестки. Бабушка увела рожениц в конюшню, настлала соломы и положила одну роженицу в одном углу, а другую в другом. Когда разродилась одна, бабушка принялась за другую и приняла второго ребенка. Это оставление женщинами перед родами общего семейного жилища и выбор для них подобных неприхотливых мест, помимо предрассудка, что роды непременно должны происходить в тайне, и помимо недостатка более удобных помещений, по-видимому, совершается и как остаток древнего обычая, имеющего за собой также другие основания. Женщина издавна почти всюду считалась и считается, первое время после родов, существом нечистым и это-то мнение и оказывает, по-видимому, влияние на ее обязательное удаление из обще семейного помещения.
В некоторых местностях даже члены того семейства, где есть родильница, считаются нечистыми, и до тех пор, пока священник не совершит над нею очистительной молитвы, никто из них не бывает в церкви. Благодаря совокупности указанных причин, иногда создавалась такая обстановка родов, которая свидетельствует о крайней выносливости, и необыкновенном терпении и, можно сказать, геройстве русской женщины-крестьянки. «Семья у нас большая, — рассказывает баба о своих родах, — одних мужиков пять. После ужина стало меня мутить, а я и виду не показываю, только, думаю, как бы обмануть всех, чтобы не догадались. В хлеву уйти морозно было, хлев у нас не мшонный, вот я и говорю: что-то меня знобит, видно, я простыла, пойду-ка да залезу в печку. Все и поверили, а я в печке-то и родила». «Пошла она, — передает про невестку свекровь, — корму коровам задать. Только, что-то долго нет бабы, думаю, к соседям ушла, поколотырить-то тоже любит. Жду, жду, нет. Я, грешница, уже ругнула ее. Вечер пришел, надо опять коровам корму давать, пошла сама, пришла в хлев, а она как мертвая, на навозе, у загородки, лежит, а корова ребеночка-то уж остатки долизывает, почесть, всего вылизала». Иногда роды застают деревенскую женщину совершенно врасплох и она родит, буквально, где Господь приведет, начиная с церковной сторожки, куда неожиданно попадает для родов, приехав с мужем на базар в село и кончая проезжей дорогой.
Едет крестьянка с братом по лесу, чувствует, что настало время родить, терпеливо переносит схватки, сходит, наконец, с лошади и, под предлогом естественной нужды, заходит за кусты. Минут через 20—30 баба благополучно разрешается, выходит из-за кустов с ребенком в подоле и продолжает путь. Другая баба везет из города в деревню, верст за 16, воз кирпичей и сама идет пешком. На половине дороги, среди леса, ее застигают роды. Повернув лошадь в кусты, она родит, случившимся при ней ножом перерезает пуповину, перевязывает ее, кладет ребенка в подол и продолжает путь до деревни, около 8 верст, по-прежнему, пешком. «Дядя Максим, дай-ка мне ниток», — обращается к мельнику приехавшая на мельницу женщина. — «Мешок, что ли зашивать?» — «Какой мешок? пуп ребенку завязать, я, ведь, родила». — Дал мельник родильнице нитку, что мешки зашивают, а топором отрезали пуповину. Особенно поразительны, по своей выносливости и к присутствию духа роженицы, роды во время страды, в поле. Там приехавшая за 5 верст для жнитвы родит, на полосе, одна, возвращается с ребенком домой, никого не прося о помощи, сама топит баню и моет ребенка. В другом месте молодая, беременная первым ребенком, сноха жнет рожь со свекровью, чувствует приближение родов и сообщает об этом свекрови. Пока та бегает в село за повитухой, сноха родит, забирает детище и бывшую при ней одежду, тащится домой и встречает свекровь с бабкой уже в селе.
«Пока я прибежала в поле, — рассказывает мужу о родах жены бабка, — а женушка твоя уж родила. Отрезали мы тут же серпом пупочек, справили все, как следует, и добрели, слава Богу, до дома». Замечательно, что и в этих неожиданных и необыкновенных, по своей обстановке, случаях крестьянина не оставляла суеверная находчивость, вытекающая из убеждения, что о наступлении родов никто из посторонних знать не должен. Сноха, почувствовав приближение родов, сообщает о том свекрови. Та, как бы нечаянно, ломает свою косу и словами: «Дай-ка мне, Марьюшка, свою косу, а ты сбегай домой и принеси, другую», — дает ей повод, не обращая на себя внимания присутствующих, удалиться с поля. Некоторые случаи родов производят неизмеримо тягостное впечатление. В одном из таких случаев, ходившая последнее время беременная женщина, по приказу мужа, тащит, навесивши на себя, три лукошка ржи, поднимается с ними на пригорок, в изнеможении падает и не может встать: у ней начинаются роды. Еще более плачевна обстановка родов, являющихся последствием незаконного сожительства. Ко всем условиям, создающим такую обстановку родов в деревне, здесь присоединяется необходимость совершить их во что бы То ни стало подальше от людских взоров, ради стыда. Такие рожающие еще менее стесняются выбором места для родов. Хорошо, если у такой женщины есть близкий человек из числа баб, которая примет участие в родах, хотя нередко считается бесчестным и даже греховным помогать такой женщине. Часто они сами должны были быть для себя и повитухами.
Так как самое важное при родах совершить их, насколько возможно, секретнее не только от соседей, но и от большинства домашних, то повитуха заблаговременно никогда не приглашается, и за ней бегут всего чаще только тогда, когда у беременной начинаются родовые схватки. Самое приглашение обставляется всевозможной тайной и также тайком, улучая момент, чтобы ее никто не заметил, иногда через гумна и огороды, пробирается к роженице повитуха. — «Помогай Бог трудиться», — приветствует она, войдя в дом, роженицу. — «Все благополучно, ребеночек на ходу, только бы воды прошли, а то все пойдет своим чередом», — ободряет бабка пациентку, после своего осмотра. Расположив ее, если роды производятся в избе, на соломе, на полу, надев чистую рубашку, иногда переодевшись сама, бабка окуривает ее росным ладаном, опрыскивает и дает испить крещенской водицы, а перед иконами зажигает восковую свечку». Вообще религиозный элемент выступает при родах очень сильно. Довольно распространенной является вера, что вовремя их прилетает Михаил Архангел и все апостолы, в особенности покровительствует им Божия Матерь и помогают некоторые мученицы и святые. Скорой и усердной помощницей в родах считается Анна пророчица. Св. Варвара и Екатерина Великомученица принимают близко к сердцу муки роженицы, так как сами «трудились» родами. св. Иоанн Богослов помог родить на дороге одной женщине, а св. Власий имеет власть «разрешать» роды.
Весьма часто перед родами и во время родов муж роженицы, а иногда и все домашние, нередко и дети все становятся на молитву. В некоторых местах считается полезным для роженицы просить перед родами благословения родителей и вообще предков. В других местах роженица просит прощения у родных и соседей, а иногда прощается со всем и всеми: — «простите меня, угоднички святые, мать сыра-земля, батюшка с матушкой, мой благоверный супруг и мои родимые детушки!» — Иногда роженица просит прощения только у домашних и мужа, а иногда просит прощения у роженицы муж. Одним из первоначальных актов, будто бы ускоряющих роды, со стороны пришедшей бабки или еще прежде, со стороны самой роженицы или домашних, является расстегивание ворота рубахи, снимание пояса, колец и серег, развязывания всех узлов, какие есть на роженице, расплетание кос, отпирание замков в доме, открывание печей, заслонок, дверей, ворот, ящиков и т.п., так как, если все будет развязано и открыто, то и роды развяжутся скорее и у роженицы также свободно откроются все «затворы и запоры», затрудняющие выход ребенка. Иногда, чтобы помочь в этом роженице, то же делает, ослабляя на себе пояс и расстегивая ворот рубахи, муж. При нормальных родах роль повитухи заключается в том, что она ободряет роженицу, разглаживает ей поясницу, с приговором — «расступитеся, растворитеся, косточки», — растирает живот деревянным маслом, смазывает им или вводит во влагалище, для «смягчения», кусочки мыла и т.п.
Среди своих манипуляций, во все продолжение родов, бабка постоянно крестится, кладет земные поклоны, снова подходит и, то и дело, утешает роженицу. — «Потерпи, моя касатка, потерпи, Бог пошлет, все благополучно будет, все по-доброму идет. Ты, только, как «напруги» берут, сильнее поддай, упрись ко мне в бедра ножками и помочь давай на нутря-то». При каждой схватке, накрывая живот роженицы, чтобы «не вышло остуды», бабка следит через влагалище за ходом ребенка и, с приближением его, приговаривает: «Матери Божии, святые угодники, Иисусе Христе, ослобоните рабу Божию, пошлите ей на все хорошее. — «Ну, подужай, подужай, ну еще разок потужись, вот, вот, уже весь на воротах стоит». Роженица слабеет, бабка охает. — «Ох, еще бы чуточку и, вот, ен, как тут. Ну, ну, отдохни, отдохни, силки набери». Снова сильная потуга — и полилась околоплодная жидкость. — «Ну, слава Богу, — радуется бабка, — запорище прошибло и краски показались, теперича по мокрому шибче пойдет». Если роды несколько замедляются, то иногда считалось полезным «распарить» живот, а иногда же, напротив, полезен холод. В зимнее время, нередко, выводят роженицу в сени, «охолонуть», или же кладут ей на живот снег. «Холодок хорошо, поутомить жар-то нужно, — объясняет его действие бабка, — там от жару все вздуло, вот, Бог и не дает».
Почти всеми бабками считается очень важным, чтобы роженицу при родах тошнило и рвало. Для этого, обыкновенно, толкают в рот роженице и дают ей «давиться» ее собственной косой, вкладывают в рот, для раздражения глотки, пустую бутылку горлом, щекочут пальцем, поят роженицу дрожжами, конопляным или деревянным маслом и т.п.: после рвоты скорее пойдут потуги — «роженицу сорвет, вот, силу Бог и даст». Излюбленный и распространенный, также бабий прием при родах, для усиления потуг и большего напряжения роженицы — это дуть в пустую бутылку. Деревенские роды совершались далеко не всегда в лежачем положении, а нередко стоя, так как при стоячем положении женщины ребенок, будто бы, скорее и свободнее выйдет, при лежании же он может подкатиться под ложечку. Чтобы он не «застоялся», а также чтобы «расходились все жилы роженицы и все ее члены», считается очень часто полезным, с промежутками или беспрерывно, иногда до момента прорезывания младенца через наружные половые органы, водить и таскать под руки роженицу по избе, обводить вокруг стола и т.п. Первое время ходить старается роженица одна, а потом это хождение совершается при помощи бабки, мужа и домашних. Продолжается оно до тех пор, пока не покажется головка ребенка. Тогда бабушка кладет роженицу на постель, берется руками за головку, помаленьку раскачивает и говорит роженице: «ну, помогай, силы поддавай».
Обыкновенный и также очень частый прием при нормальных родах, в лежачем или стоячем положении роженицы — это перекинуть через брус, потолочную матку или балку, веревку, ухватиться за нее руками и, упираясь пятками о кровать или пол избы, держаться в полувисячем положении. «Каждая вещь упадет наземь, коли ни на чем не держится, — довольно смутно объясняют этот прием бабки, — потому и ребенка, тут, тоже к земле тянет, а коли лежит баба, как есть, ну, и он лежит смирно». Особенно рекомендуется этот прием в тот момент, когда Бог станет «прощать» роженицу, т.е. когда покажется из половых путей головка младенца. Не всегда поспевая и присутствуя при родах, особенно у много рожавших, повитуха, непременно, прежде врача или акушерки, приглашается на все трудные роды и обязательно бывает по окончании родов, чтобы перевязать пуповину, вымыть и попарить родильницу и новорожденного и первые дни поухаживать за ребенком. Деревенские повитухи — это всегда пожилые женщины, практики — самоучки, по большей части, вдовы. «Бабят» иногда и замужние женщины, но только те, которые сами перестали рожать и у которых нет месячных очищений. Девица, хотя и престарелая, повитухой быть не может, да и бездетная женщина — плохая повитуха. «Какая она бабка, как она бабить будет, коли сама трудов не пытала?» При ней и рожать труднее, и дети не всегда в живых будут.
Почти всегда бабка должна была быть безукоризненного поведения, как в настоящем, так и в прошлом, и отнюдь не должна быть замечена в неверности мужу: у таких дети родятся больными, уродами и не живут долго. Избегали также таких бабок, которые когда-нибудь обмывали мертвых, имеют злой и непокладливый характер и черные глаза: у таких тяжелая рука и при них труднее роды. Редко чистоплотные и чаще грязные и неряшливые старухи, очень мало что смыслят в своем ремесле и лишь крайне редко усваивают свое дело сносно. Немногие, наиболее сметливые, приобретают навык разбираться в положениях ребенка и кое-какие представления по части механизма родов и иногда удостаиваются даже одобрения местных земских врачей. Не везде вывелся еще особый тип таких повитух-знахарок, которые, будто бы, могут делать роды непродолжительными и безболезненными, пользуются исключительным доверием и почетом и нередко приглашаются для акушерской помощи при родоразрешении домашних животных. Это считается иногда даже как бы лучшей рекомендацией для бабки: «у меня, ведь, хорошая бабушка была из числа таких».
Взгляды на присутствие мужа при родах отличаются довольно значительным разнообразием. В некоторых местах муж не может присутствовать при родах жены, потому что при муже труднее рожать, или же потому, что присутствием его нарушается принцип целомудрия: «не место мужикам там быть, где бабы свои дела делают». В некоторых случаях присутствие это считается безразличным, иногда желательным, потому что при нем роды бывают легче, а иногда даже обязательным, так как, присутствуя при родах, муж как бы берет на себя часть мук: «нет, не уходи, — требует тогда жена». Иногда роль его носит религиозный характер: с венчальной свечой в руках, он молится Богу и усердно кладет земные поклоны, читает вслух сон Богородицы, ходит вокруг избы с образом, опрыскивает роженицу св. водой и т.п. Часто роль эта является чисто пассивной и заключается в расстегивании ворота, распускании пояса, снимании сапог, надевании на себя женской рубашки или юбки, повязывании головы платком и т.д., но нередко, особенно при затянувшихся родах, переходит и в более деятельную. Считается очень полезным, если муж, для ускорения родов, перешагнет через роженицу; будет держать жену за плечи, чтобы помогать ей тужиться, лучше, если снимет при этом штаны и еще лучше, если разденется совсем голый. Хорошо для роженицы, если муж во время родов будет ложиться на нее, — вытянув вперед шею, будет стоять у изголовья и станет кричать и стонать вместе с женою.
При нормальных родах акушерки приглашаются крестьянами лишь в исключительных случаях, по преимуществу людьми богатыми. Их почти не приглашают на нормальные роды, не только в тех случаях, когда акушерка живет неблизко, но часто, избегают приглашать и тогда, когда она живет под боком, на пункте, существующем иногда многие годы. Предпочтение бабок акушеркам объясняется, по большей части, их более ровным и понятным для роженицы обращением, иногда выработанной опытом или природной лаской, нередко большею авторитетностью, часто основанной на прекрасном знании условий обстановки и быта рожениц и т.п. Повитуха всегда лучше угодит роженице: сводит, вымоет и попарит в бане, понянчится с новорожденным, приберет, если нужно избу, поможет по хозяйству. Нередко указывается, что акушерка — белоручка, барышня, девица да при том еще молодая. Чаще приглашаются акушерки на «тяжелые» роды, т.е. на вторые и третьи сутки после родов, причем более пожилые из них и более простые по своему обращению пользуются всегда большим доверием и симпатиями. Но нередко и в этих тяжелых случаях предварительно пробуются все средства, созданные деревенским опытом и преподанные преданиями, и только тогда следует обращение к медицинской помощи, часто прямо к врачу, а не к акушерке. Что касается помощи врача при трудных и неправильных родах, то к ней, до или после применения своих деревенских средств, обращаются в большинстве случаев. В некоторых местах это обращение к медицинской помощи совершается лишь со стороны наиболее передовых крестьян в деревне, большинство же считает за грех самое употребление при родах акушерских приборов.
Хотя в настоящее время в деревенском населении замечается значительный поворот в смысле уклонения от суеверных обрядностей прежнего времени, тем не менее, многие из суеверий местами держатся до сих пор, выступая всякий раз при чрезвычайных событиях жизни крестьянской семьи, одним из которых, бесспорно, являются тяжелые и неблагополучные роды. При таких родах иногда считается полезным взять три камешка из трех различных бань, облить их водой и спрыснуть роженицу. Можно спрыснуть ее и водой, в которой была вымочена «гажья выползина». Хорошо также окатить водой обручальные кольца мужа и жены и этой водой попоить роженицу. Вода, которой были окачены замки в доме, также обладает, будто бы, способностью отмыкать «врата и запоры родильницы». Вода, если ее скатить с первого яйца, которое снесла курица, или с трех обыкновенных яиц, действует и того лучше: как легко и беспрепятственно скатывается вода с яиц, так же свободно выкатывается и младенец из утробы матери. Для этого только необходимо, когда наливается вода на яйца, приговаривать: «как в курочке яичко не держится, такие лежал бы младенец Христов в утробе рабы Бажией». Хорошо также действует вода с углей, выскочивших во время топки из печи, и вода, которой были омыты все четыре угла стола: «как на этой доске вода не держится, так бы у рабы Божией младенец Господень не держался ни в костях, ни в суставах».
В некоторых местах роженицу опрыскивают и дают пить воду, налитую в сапог мужа. При этом гораздо лучше, если муж обойдет с сапогом предварительно вокруг избы. В других местах почему-то считают полезным поить роженицу водой изо рта мужа. Так как роды иногда замедляются оттого, что не сохранилась тайна родов, то бабка идет к человеку, который «дознался» о родах, заставляет его набрать в рот воды, передать ей и, в свою очередь, изо рта в рот, передает воду роженице. В некоторых случаях является попытка подействовать на роженицу испугом, для чего неожиданно окачивают ее из ковша холодной водой. В других случаях применяется как бы угрожающий прием. Призывают постороннего мужчину и поручают ему, подойдя к двери дома роженицы, постучать в нее кулаком и прокричать негодующим голосом: «что же вы, леший вас побери, так долго копаетесь?». Для того, чтобы отворились «врата у роженицы», при трудных родах, в гораздо более обширных размерах, чем при нормальных, производится открывание и отмыкание всего, что затворено, заперто, завязано, застегнуто и т. д. Не только вынимаются заслонки у печи, отпираются все замки в доме, открываются все ящики, сундуки и коробья, отворяются окна, ворота, но выгоняется даже скот. Снимаются и ослабляются пояса, развязываются все узлы, расстегиваются пуговицы, расплетаются косы, снимаются кольца, серьги и т.п. не только у роженицы и мужа, но и всех домашних, работников и работниц.
В некоторых исключительных случаях с роженицы снимается все, что на ней есть, даже крест и она остается совершенно голой, на основании того суеверного воззрения, будто за каждую вещь, которая находится на женщине, в момент рождения, она должна особо выстрадать и помучиться. Движение роженицы, которому при нормальных родах придается физиологическое значение, при тяжелых производится в усиленной степени и принимает явно суеверный характер. Роженица нередко таскается по избе до полного изнеможения и потери сознания, стучит иногда пятками о порог, ползает вокруг стола и, крестясь, целует его углы. Водя роженицу вокруг стола, бабка иногда дает ей в руки зажженную венчальную свечу, сама читает при этом «Св. Боже» или шепчет: «освободи, Господи, душу грешную, а другую от грешную». Обычный и довольно распространенный прием, применяемый при всех затягивающихся родах, перешагивание мужем через роженицу, при тяжелых и трудных, часто и неоднократно повторяясь, иногда видоизменяется таким образом, что муж становится посреди избы, растопыривает ноги, а жена проползает между них, иногда же, наоборот, перешагивает через мужа, растянувшегося на полу, мучающаяся родами жена. Если от применения всех подобных средств, «родихе» все-таки не «лучшает» и Бог ее не «прощает», в некоторых местах совершается иногда обряд, в некотором роде, всенародного покаяния.
Предварительно справившись, не согрешили ли муж и жена когда под праздник и не нарушил ли кто из них седьмую заповедь, бабка, смотря по вине того или другой, собирает в избу роженицы мужчин-соседей или женщин. Если виноват муж, то он делает перед образом три поклона и, упадая ниц, говорит всем находящимся в хате: «мирушко, православный народушко! Простите меня, православные, за мою беззаконность». Все при этом хором отвечают: «Бог тебя простит и мы тут же». — При этом родиха прибавляет: «Простите меня, в чем я нагрубила». Опять же общий ответ: «Бог тебя простит и мы тут же». — После этого женщины подходят к роженице «прощаться» и все расходятся по домам. Кроме всех этих средств, в запасе у деревенских повитух имелся целый ряд нелепых и диких, пускаемых в ход в самых крайних случаях. Из них — немилосердно мять и жать живот, «выдавливать» ребенка — составляет едва ли не самый деликатный прием. С целью направить ребенка по его настоящему пути, стараются, насколько возможно, больше «выгнуть» спину роженицы, подкладывая под нее скатанный из тряпья клубок или помещая ее на ступе, в которой толкут семя, или кадке, так, чтобы ноги и голова роженицы свешивались. С целью исправить положение ребенка, заставляют роженицу становиться на четвереньки, скакать с лавки, кувыркаться через голову и перекидываться на кровати через мужа. Иногда ставят роженицу на заслонку и заставляют плясать на ней.
Для того, чтобы «вытряхнуть» плод, приподнимают, при помощи мужа, роженицу под мышки, встряхивают и быстро опускают на пол, или же заставляют мужа положить ее к себе на спину и, взявшись за ее бедра, ходить по избе, поминутно встряхивая. По трудно объяснимым соображениям роженицу подвешивали также на вожжах, продетых под мышки, или клали ее на наклонно поставленную доску. До настоящего времени некоторыми бабками производится «выкликание» детского места. — «Кыс, кыс, кыс», приговаривают они, «ратуя» о детском месте и слегка подергивая за пуповину. Способствует изгнанию последа и, одновременно, занятию своего надлежащего места «золотником» (маткой), после родов, также следующий заговор: «Я, раба Божия N, рожденная, Я, раба Божия N, крещенная, Шла через три порога, Несла три золотые рога К рабе Божией N, рожденной, К рабе Божией N, крещенной, Животом вниз направляти. Я живот вниз направляю, В гору не поднимаю, Не сама собою живот направляю, Силой Бога из него выгоняю. Золотника прошу, как родного брата: Золотник-золотниченкий, Братец, ты, светлый месяц, Я тебя прошу, как родного брата, Сядь ты на мое местечко, На золото крылечко. А тут тебе не бывать, Тут тебе не гулять, Тут тебе не воевать, И тихохонько, и легохонько На лес сухой да на яр глухой Из животика ея, рабы Божией N, выбывать».
Пуповина привязывалась суровой ниткой или прядями льна, чаще всего свитыми вместе, с волосами матери. Волосы последней, обыкновенно из правой косы или правого виска, берутся для того, чтобы «ребенок всю жизнь был привязан к матери». Перерезывается пуповина, как случится, хлебным ножом или ножницами и смазывается деревянным маслом. Иногда у ребят женского пола она отрезается ножом на гребенке, чтобы девушка хорошо пряла, а у новорожденного мальчика ножом на топоре, чтобы мальчик им хорошо владел, когда вырастет большим. Иногда, в предупреждение грыжи, пуповина перегрызается бабкой зубами. Детское место, или «постелька», всегда тщательно обмытое и завернутое в тряпочку, часто с ломтем черного хлеба или яйцом, а иногда с несколькими головками луку, зарывается в землю, в каком-нибудь сокровенном месте, выбранном бабкой, чаще всего под полом избы, в под избице, подвале, подполье, около печки или в переднем углу. Реже зарывается детское место под полком бани, на дворе, на огороде, иногда в навозе, в хлеве или конюшне. Если желают, чтобы у ребенка не было грыжи, зарывают послед под подвальным бревном, если хотят, чтобы следующий ребенок был мальчик, хоронят послед на чердаке, под святым углом, а если желают девочку, то несут на чужое поле и зарывают там.
В тех случаях, когда в семье все предшествующие дети умирали, послед зарывается на перекрестке чужого поля. Если детское место не хоронить три дня, то детей не будет три года, если его предварительно выворотить, то следующий ребенок будет непременно мальчик, а если зарыть его пуповиной книзу, то детей у родившей женщины больше не будет совсем. Зарывание последа сопровождается иногда особыми приговорами, имеющими отношение или к здоровью родильницы, или к будущему ребенка. «От земли взято, земле предавайся, а раба Божия (родильница) на земле оставайся». «Тебе, святое местечко, на лежанье, а ей (родильнице) на здоровье». «Месту гнить, а ребенку жить, да Бога любить, отца, мать почитать и бабку не забывать». В некоторых местах, если родится мальчик, отец сам несет послед в конюшню и зарывает под ясли, говоря: «дитятко рости и лошадка рости». Иногда, на короткое время, кладут послед под голову родильнице, чтобы у ней не болел живот, и трут последом ее лицо, чтобы не было на нем «матежей», а иногда, прежде чем зарыть послед, отрезывают от него небольшой кусочек. В зависимости от того, куда мать отнесет и бросит этот кусок, будет зависеть судьба новорожденного и развитие будущих его качеств.
Если мать бросит его в лошадник, то новорожденный будет охотник до лошадей, если повесит на соху, то он будет хорошим пахарем, если около кабака или какой-нибудь лавки, будет торгашом, а если около церкви, то будет Бога любить и может даже в монахи попасть. Вероятно, в силу распространенного поверья: «если больной хотя немного поест хлеба с солью, то не умрет», — почти всегда, по окончании родов, дают родильнице прежде всего ломоть ржаного посоленного хлеба, часто хорошую порцию водки, иногда настоянную на калгане, черносливе, корице и гвоздике и очень нередко квасу с толокном, ржаным солодом или овсяной мукой. Иногда ей дают съесть головку лука или редьку и выпить стаканчик конопляного масла. Водка дается для подкрепления сил, калган — для того, чтобы «встал на место золотник», а квас, толокно и пр., чтобы «завязалось» в животе. По объяснению некоторых бабушек, от квасу с овсяной мукой, будто бы, легче бывает на нутре: «способнее и скрипотнее». Почти всегда, особенно среди богатых и средне-зажиточных крестьян, родильница пользуется улучшенным питанием. Но при этом, стараясь кормить родильницу и больше, и лучше, ей нередко дают без разбора все, что только имеется в обиходе крестьянина.
Пироги, лапша, яичница, молочная каша, мясо, белая и кислая капуста, мед с баранками, огурцы, моченые яблоки, арбузы, молодой квас, пиво, все это часто и почти одинаково входило в пищевой режим родильницы. Этот режим подвергается особенному испытанию со стороны тех съестных приношений, которые делаются родильнице ее родственниками и близкими знакомыми. «С новорожденным тебя, Марьюшка, поздравляю, — приветствует ее какая-нибудь кума: — вот я тебе здоровьица принесла, поешь, себе на здоровье, а новорожденному на рост». Отказаться от таких чистосердечных приношений, не откушать, или по крайней мере, не отведать принесенных лепешек, ватрушек, каши в горшке, пирогов с луком, горохом, картофелем и т.п., — было бы грубым и непозволительным нарушением деревенского этикета. Самым первым и неотложным делом, после окончания родов, считается сводить и выпарить родильницу и новорожденного в бане или печи. Всего чаще баня, если роды происходили не в ней, топится в тот же день. Идет родильница в баню иногда через всю деревню сама, часто ведут ее под руки или, если очень ослабела во время родов, тащат или везут, в зимнее время на салазках. Почти всегда обязательны 3 бани, а иногда и больше.
Топить баню менее трех раз подчас считается даже выражением нелюбви семейных к родильнице. Если обстоятельства позволяют и руки родильницы не особенно нужны в доме, то она выдерживает банный курс, не выходя из бани, моется и парится вместе с новорожденным каждый, а то и по несколько раз в день, иногда непременно одним и тем же веником. Баня в послеродовом периоде приобрела такие права гражданства, что сюда не только приходят с поздравлениями и съедобными дарами родственники, соседи и знакомые, но в некоторых случаях является для молитвы священник и сама молитва получает название «банной». Значение бани, по народному представлению, заключается в том, что она имеет способность восстановить нормальные физиологические процессы в организме родильницы. «Промаять, пропарить» ее, достигнуть того, чтобы у ней «не спустилась и не скопилась дурная кровь, а шла бы из тела легче и скорее», — вот, по объяснению бабушек, цель и назначение бани. Другое немаловажное значение бани заключается в том, что здесь для бабок, не стесняясь присутствием посторонних, является возможность гораздо свободнее «править» живот родильнице. Деревенские повитухи, имея дело с увеличенной и не сократившейся маткой, бывают уверены, что у каждой родильницы образуется грыжа, которую и является надобность разогнать.
Для того, чтобы она не пошла книзу, они трут живот по направлению вверх, захватывают зубами и тянут пупок, а иногда накидывают на живот горшок. Весьма важно было также поставить на место «золотник» родильницы. Сделать это в бане, когда «растомеют и размягчатся косточки», было всего удобнее. Растирая с этой целью мылом живот, бабки употребляют и некоторые специальные приемы. Заставив родильницу встать на четвереньки и опереться руками, они сильно встряхивают ее за лодыжки, а иногда прибегают к заговорам: «как на этом месте лежит раба Божия, так бы и в рабе Божией N стоял золотник, с боку на бок не ворочался, не ломил бы он ни заднего прохода, ни переднего». Помимо всего этого, баня в послеродовом периоде, как и при самих родах, имеет и суеверное значение: здесь можно родильницу и новорожденного схоронить от постороннего глаза. Опасение глаза после родов иногда настолько велико, что в течение некоторого времени стараются скрывать от соседей даже сам факт родов, и всякий, кто нечаянно войдет в дом, где они произошли, старается под благовидным предлогом поскорее ретироваться. В некоторых случаях опасение это доходит до того, что к родильнице первые два-три дня подходит только близкая женщина и муж, а ребенка, раньше трехдневного срока, не показывают даже ему.
Период такой особой восприимчивости родильницы и новорожденного к глазу, в особенности посторонних, в некоторых случаях затягивается на более продолжительное время и доходит иногда до 2—3 недель. Стараясь закрывать и не показывать ребенка, сама родильница, если хорошо себя чувствует, отнюдь не должна обнаруживать своего состояния перед посторонними, а то ее могут оговорить: «вот-де, родила — и не охти ей». Суеверный характер послеродовой бани всего больше виден из тех обрядов, которыми она сопровождается. В некоторых местах, когда родильница идет туда, бабка трет ей лоб солью и приговаривает: «как эта соль не боится ни жару, ни вару, ни опризорищей, ни оговорищей, так бы раба Божия не боялась ни опризорищей, ни оговорищей» и бросает соль наотмашку. Так как в это время для родильницы, как существа нечистого, и в особенности для новорожденного, который еще не крещен, очень опасна чертова сила, то бабушка, идя с ними в баню, берет и несет впереди себя икону. Поэтому же бабка крестит все углы и печку в бане и не перестает во время мытья младенца твердить: «ангелы с тобой, хранители с тобой», — не снимая при этом даже креста с родильницы, хотя и грешно мыться, когда он на шее. Но едва ли не всего больше суеверный характер бани доказывается церемонией, с которой родильница ходила в баню в некоторых местах Вытегорского уезда. Бабка, с новорожденным и сковородником в руке, идет впереди, а за ней, с ножницами в руках, родильница.
Подойдя к банным дверям, бабка, со словами «благослови, Господи», делает на дверях три креста и передает сковородник родильнице. Та берет его в правую руку и, входя в баню, им подпирается, а в левой руке держит ножницы, острием вперед. Вымыв ребенка, для того, чтобы у него всю жизнь было много одежды, еды и денег, бабка вытирает его тряпкой, в которую были завернуты клочок шерсти от барашка, выстриженного в первый раз, яйцо от молодой курицы и серебряная монета. По возвращении из бани, тряпочка со всеми этими предметами и ножницы кладутся в изголовье ребенку, а сковородник родильница держит у своей постели. Убеждение, что родильница, кусая ворот своей рубахи, всего лучше в бане может «загрызть грыжу» новорожденному, умывание новорожденного и родильницы, после каждой из трех бань, водой, пропущенной сквозь банную каменницу, мнение, что до окончания 3-ей бани родильница не должна кормить ребенка, уверенность, что родильница скорее поправится после родов, если первую баню истопить тележною осью, — все эти и т.п. предрассудки, как нельзя больше, подтверждают суеверное значение, которое во многих местах сохранила за собой послеродовая баня. Помимо этого, баня имеет еще и то значение для родильницы, что ею определяется то время, в течение которого женщина «отдыхает» после родов. Так как для нее обязательны три бани, то вот почему, в большинстве случаев, 3-й и 4-й день после родов являются обычными днями, когда родильница не только встает, но и принимается за домашние, а нередко и полевые работы.
Но и этот срок покоя родильницы иногда сокращается до того, что она, при нужде, на другой, а то и в день родов, если роды были благополучны и родильница в семье одна, уже начинает стряпать, носить дрова, топить печь, доить коров и т.п. Гораздо реже покой родильницы продолжается до конца 1-й недели и еще реже до 10 или 14 дней. Причины, видоизменяющие этот срок, те же, которые влияют на положение беременной до родов: богатство и достаток семьи, количество рабочих рук в ней и пр. Вообще, положение родильницы после родов вполне соответствует положению беременной до родов: родильница тем скорее приступает к работе, чем ближе к родам и незадолго до них она кончала работу. По-видимому, отношение к родившей в крестьянской семье еще менее сочувственно и отзывчиво, чем отношение к беременной. Хотя и здесь выступает иногда соображение, что родильницу нельзя «неволить» к работе, так как у ней может «оторваться живот», но часто, особенно в страдную пору, домашние чуть не со злостью смотрят на родившую за то, что она не работница. «Крестьяне не смотрят на родильницу, как на больного человека, и потому не дают ей прохлаждаться после родов. — «Эка беда какая, — ворчат старики, — вытряхнула ребенка да и норовит лежать ден пять без всякого дела». «Просто беда, не ко времени бабу разорвало, — жалуется муж, когда при спешной работе в доме, жена лежит в бане без дела дня два».
Обмерших детей бабки опускают на несколько секунд в холодную воду и бьют ладонями по ягодицам, а если эти приемы не помогают, присоединяют к ним нечто вроде искусственного дыхания: берут ребенка за ножки и опускают вниз головой, повторяя этот прием несколько раз. Иногда дуют в задний проход, качают ребенка над зажженным помелом, давая попадать дыму в ротик и ноздри, и вводят в нос гусиное перо. Иногда бабка жжет над ребенком бумагу и при этом приговаривает: «жив Господь на небесах, живи душа в теле», — добавляя каждый раз к приговору имена его отца и матери. Можно обмершего ребенка также и «откричать». Для этого бабка, качая ребенка, выкрикивает имя его отца, которое хором повторяют за ней сам отец и все присутствующие. После чистки и мытья ребенка следует его «выправление». Стараясь сделать более округлую голову, бабки сильно сжимают ее, в поперечном или косом направлении, от подбородка до макушки, сдавливают двумя пальцами или вытягивают слишком широкий или приподнятый нос, стягивают, выгибают и туго бинтуют кривые ноги. Также старательно «изничтожают» они часто встречающуюся головную опухоль новорожденных и, находя у них грудные соски припухшими, предполагают в них молоко и усиленно сосут губами. Такое исправление ребенка обыкновенно проделывалось только в самое первое время после родов, пока дитя «парено», но нередко производилось в течение всей первой недели, а иногда продолжалось до 6 недель».
Над новорожденным иногда проделывали удивительно странные манипуляции. Для того, чтобы ребенок был «спокоен», некоторые бабки, еще не обмыв новорожденного, завертывают его в тряпки, перевязывают лычком и кладут в передний угол. Другие, спеленав, три раза слизывают его голову языком и лижут только в маковку, сплевывая в левую сторону. «Это, — объясняют они, от худого глаза хорошо, — как слизнешь, доступности он уже и не будет иметь». Если при этом у ребенка найдут грыжу, то перекусывают больное место зубами или дают это сделать изловленной мыши. Нередко только что родившемуся ребенку приходилось встречаться и с другими, очень мало гигиеничными приемами. Чтобы ребенок был здоров, живуч и пользовался любовью и расположением отца, завертывают его после рождения в грязную отцовскую рубаху или такие же штаны. В других случаях его лишают рубашки, надевать которую до крещения считается грехом и которая заменяется для него «перематкой», клоком холстины, с отверстием для головы посередине). Иногда держат ребенка в необыкновенном тепле, окутывают овчинным одеялом, раза по два в день суют в печь, до 6 недель, из боязни простудить, даже летом, не выносят на улицу и боятся, в продолжение 6 недель после крещения, мыть и купать ребенка, так как в это время у него «цветет» тельце. Чтобы ребенок был белотел, купают его первый раз в молодом квасу и парном коровьем молоке, а чтобы он был здоров и едрен, первую кашу варят для него на молоке матери. В
предупредительной заботливости, чтобы у ребенка не болели глаза и не было прыщей на лице, его обмывают материнским молоком, не кормят грудью во время и вскоре после грозы и, полагая, что для мальчиков полезнее и здоровее молоко из правой груди, а для девочек из левой, первым дают только правую грудь, а вторым левую. Так как молоко матери, в первые два-три дня, считается вредным для ребенка, то в это время ему дают соску из вареной свеклы и моркови с сахаром, а иногда не дают груди, пока не окрестят, кормя только соской, для которой жуют хлеб, кашу, баранки и пр. Если очень часто новорожденный деревенский ребенок, благодаря необыкновенно раннему употреблению «жеванины», не докармливается молоком матери, зато во многих других случаях он, можно сказать, перекармливается. Среди крестьянок было очень распространено мнение, что пока женщина кормит ребенка грудью, она не может забеременеть: «пока кормишь одного, нового не понесешь, на сырое же молоко живо пристанет». На этом основании, особенно матери, обремененные детьми и работою, нередко кормят грудью ребенка до 2-х, 3-х и даже более лет. Нередко можно встретить в крестьянской семье, что сосет грудь такой ребенок, который не только уже свободно бегает по полу, но наговорит, сам требует «титьки» у матери, стыдится сосать грудь при посторонних и отзывает для этого мать в укромное местечко.
Среди примет, относящихся к ребенку, есть такие, которые имеют за собой физиологическое основание и приобрели большую или меньшую степень вероятности. Если ребенок тотчас после рождения сильно и громко кричит и голос имеет толстый, то будет живуч — «хозяин будет». Если ребенок кричит тоненьким голоском и с визгом, значит, родился с «нутряным» или «тихоньким», а если кричит долго и «шибко», значит, будет вопливый, сердитый и вздорный. Очень полный, сырой ребенок, с «развалившейся» головой, мягкими ушами и острым подбородком — скоро умрет, а тощий, цепкий, с головкой маленькой и крепкой, торчащими ушами и тупым подбородком, будет здоров. Не будет жить ребенок, если он родится синий и белый, как бумага, и будет обладать хорошим здоровьем и иметь сердитый характер, если родится красным. Если ребенок имеет густые брови, то будет продувной и хитрый, если первые дни он долго не открывает глаза, будет суров, а если сейчас же обнаруживает быстрые движения и скоро начнет поворачивать голову на бок — будет работящ, силен и любознателен. Востроголовый ребенок, особенно с длинными, отвислыми ушами, выйдет дураком, а длинноволосый, жестковолосый и широколобый — будет умный. Больших размеров голова вообще служит признаком большого ума, хотя и не всегда: бывает, что «лоб широк, да в голове-то мох».
Не менее многочисленны и разнообразны приметы относительно новорожденного чисто суеверного свойства. Ребенок, родившийся личиком к земле, не проживет долго, а родившийся лицом вверх будет распутным человеком. Если пуповина имеет прикрепление у края детского места, то ребенок не будет жить, а если в центре — поживет. Не жилец ребенок, если он родится с длинными волосами, будет очень тяжел или пухлый и нежный — это, его земля тянет, а в последнем случае «нежит». Если он родится перевитый пуповиной, будет хороший солдат, родится с зубами — будет плут, а если явится на свет под великий праздник, из него не будет добра: будет или урод, или слабоумный. Чтобы ребенок был румяный и краснощекий, его щеки мажут кровью из пуповины, а самую пуповину хранят и водой с нее поят ребенка, когда у него появится грыжа. Для того, чтобы ребенок был тих, первый раз непременно кладут его на правый бочок, первое же испражнение ребенка завертывают в тряпочку и втыкают в бане, под потолок. Чтобы сделать ребенка удачливым и счастливым, следует осеребрить при первом купании воду, опустив в нее какую-нибудь серебряную монету. Не следует перед крестинами садить кума или куму в избе, а то ребенок вырастет сиднем. Он будет иметь быстрый и хороший рост, если только вылить купальную воду под рассадник. Хорошо, если во время самих крестин ребенок чихнет: это предвещает ему долгую и счастливую жизнь.
Если после погружения в купель ребенок заплачет, значит, будет жить, если же нет — умрет. Не будет также долго жить ребенок, если воск с его волосами не будет плавать в купели, а потонет. При крещении ребенка следует смотреть не попадет ли ему в рот вода — это покажет, что ребенок будет пьяница. Никогда не следует дуть в лицо ребенку, иначе он «перемигнет» и ему скосит лицо, нельзя стричь ногти до истечения года нельзя матери мочиться, держа ребенка на руках: у него будут течь изо рта слюни. Общераспространенным является поверье, что пустую люльку нельзя качать, а пеленки нельзя сушить на очаге, так как ребенок не будет спать по ночам. Если ребенок смеется во сне, значит, его тешат ангелы, а если плачет — его тревожит злой дух или в чем-ни-будь согрешила его мать. Дурачок от рождения является плодом совокупления родителей в великий пост, ребенок же, зачатый в страстную пятницу, обязательно рождается идиотом. До сих пор не совсем исчезла вера, что нечистая сила способна «подменить» новорожденного. Такой подменой объясняют уродства новорожденных и обнаруживающиеся впоследствии психические недостатки детей. Этому же «обмену» приписываются случаи «внезапной смерти» новорожденных, в действительности происходящие от непреднамеренного удушения их, во время сна, матерями.
При этом, будто бы, злой дух уносит младенца и подкладывает «колоду» — мертвого ребенка, по виду совершенно такого же, каким был похищенный. Еще более распространенным и почти повсеместным является поверье в необыкновенное и чисто фатальное счастье того, кто родится в «сорочку». Поэтому сорочка почти всегда высушивается, зашивается в ладонку, тщательно сохраняется и иногда переходит из рода в род, так как, кроме родившегося в ней, она является счастьем и для всего дома. Куда бы человек ни поехал с сорочкой, что бы он ни стал делать, во всем ему будет удача. Имея ее, каждый мужик может выгодно купить, продать и легко оправдаться на суде. Тяжесть суеверий, отсутствие сколько-нибудь разумных гигиенических взглядов и правильного представления о механизме родов и вытекающая отсюда грубость и нелепость приемов, практикующихся при них, — вот что характеризует деревенские роды.
Похожие страницы:
1. Народные физиотерапевтические методы лечения – баня, ванны, кровопускание
2. Условия и особенности заболеваний русской деревни
3. Сглаз, оговор и испуг
4. Сверхъестественные причины болезней и их олицетворение на Руси
5. Роль нечистой силы в появлении болезней
