Народные способы врачевания являются очень сложными. В них наряду с приемами, основанными на правильных наблюдениях народа о свойствах трав и других средств, составляющими рациональную часть народной медицины, имелось много так называемых магических приемов лечения, приносивших часто вред населению. Однако эти приемы продолжали бытовать вследствие недостаточного культурного развития крестьян. Существовали неправильные представления о причинах болезней, о самом организме человека, о физиологических процессах. Доктор Г. Попов писал, что роль желудка и кишок являлась для многих крестьян далеко не ясной. О пищеварении думали, что пищу перерабатывал пар, потому в человеке много жара, другие же утверждали, что у каждого человека должен был быть особенный червячок, который будто бы и «перетачивал пищу». Такое представление, по-видимому, было широко распространено. Отсюда, видимо, и произошло выражение «червячка заморить». Причиной некоторых болезней крестьяне считали присутствие в человеке различных мелких животных, так как, по народному представлению, возможно было проникновение их в тело человека. Народ верил, что змеи иногда заползали в желудок людей, будто бы жили там и размножались. Крестьяне объясняли многие тяжелые желудочно-кишечные заболевания, сопровождающиеся сильными болями и рвотой, проникновением в желудок змей, ужей и ящериц.
В конце 19 и начале 20 веков вопросу о психозе с манией «одержимости гадами» были посвящены научные исследования. Так, крупнейшими нашими психиатрами, академиком В. М. Бехтеревым и проф. В. П. Осиповым написаны специальные работы по этому вопросу. По мнению академика Бехтерева, указанный вид болезни с бредом о присутствии внутри тела различных гадов основан на вере народа в возможность заползания через рот в желудок человека змей и развития в человеческом желудке жаб и лягушек из проглоченной с водою икры и головастиков. Причинами подобного болезненного явления академик Бехтерев считал: «ненормальные общие ощущения, локализующиеся в желудке и в подложечной области, которые иллюзорно искажались в ощущение змей, лягушки или жабы». Эти данные были основаны им на наблюдениях в клинике душевных и нервных больных. В качестве примера В. Бехтерев привел следующий случай: один крестьянин в возрасте около 30 лет обратился к нему с просьбой удалить змею из его желудка, которая будто бы вползла ему в рот во время сна на траве. По его словам, он почти постоянно чувствовал в себе ее присутствие, временами же муки, причиняемые ею, являлись для него невыносимыми. Акад. Бехтерев и проф. Осипов считали «одержимость гадами» психическими расстройствами, возникшими на почве истерии. Однако, «одержимость гадами» (как назвали эту болезнь вышеуказанные ученые) имела помимо психических моментов в основе своего возникновения наличие у больного глистов или болезненные явления в области желудка.
Проф. Осипов в своей книге приводит два случая «одержимости гадами», наблюдаемые им в 1903—1904 годах в клинике душевных и нервных больных ак. В. М. Бехтерева. Оба изучаемых им больных действительно страдали глистами. В. Осипов писал, что одним из источников развития этого психоза, по-видимому, могут быть глисты, но при условии истерического расположения. Причинами существования данного психоза следует считать, прежде всего, низкий культурный уровень населения, в связи с чем возникли различные фантастические представления. Глисты и солитеры, иногда и просто болезненные явления в области желудка, способствовали укреплению веры в возможность вселения в тело человека змей. Кроме болезней, которые, по мнению крестьян, происходили от более или менее видимых и понятных причин, существовала группа болезней, к которой относились всякие внезапные, главным образом, внутренние заболевания, часто влекущие за собой смерть; они объяснялись действием злых духов на человека. Например, в Пермской губернии болезнь иногда считалась за нечто совершенно обособленное, независимое от организма, представляющееся народу следствием влияния нечистой силы, которая вселилась в больного человека. В Новгородской губернии «нечистой силе» приписывались травматические повреждения, все несчастные случаи и т.п.
Объяснение непонятных болезней действием конкретного существа, олицетворяющего болезнь, и было, по народному представлению, весьма естественным. Возьмем, например, лихорадочные заболевания. Приступы лихорадки, характеризующиеся ознобом, ломотой, повышением температуры, считали указанием на вселение злого духа. Самое слово лихорадка во многих случаях запрещалось произносить. В. Демич в 1894 году писал, что крестьяне, боясь назвать лихорадку по имени, употребляют одно местоимение «она», ибо представляют себе болезни сверхъестественными существами, которые, услышав свое имя, карают за беспокойство. В Пермской губернии слово «лихорадка» или «лихоманка» редко произносилось народом и то с употреблением следующего оговора: «не слушай мшона хоромина», если приходилось произносить слово в избе: «на ветер» или «не прикладно будь сказано», если произносилось на улице. Обыкновенно же слово лихорадка заменяли словами: «тетка», «веснуха», «кумаха». Сибирскую язву из опасения навлечь на себя эту страшную болезнь крестьяне также всегда называли иносказательно: «опасная болезнь», «страшная болезнь» и др. Эти примеры свидетельствуют о запрете произносить слово «лихорадка» или «сибирская язва» подобно тому, как запрещалось произносить слово «черт», чтобы «не закликать злую силу».
Во второй половине 19 века, когда было сделано много открытий в области научной медицины, объяснение происхождения ряда заболеваний проникает и в среду «простонародья». Однако многие болезни по его представлению оставались еще непонятными. К числу их относились всевозможные нервные заболевания, припадки, параличи, проявляющиеся действительно внезапно и без особых видимых причин. Вера в действие злых духов на человека была воспринята и развита христианской церковью. Особенно сильна была вера в существование так называемых «бесноватых». В Евангелии приводится ряд чудесных исцелений Иисусом Христом бесноватых посредством изгнания беса из тела больного. Бесноватые во время припадков кричали как будто бы от имени сидящего в них беса. Если эти припадки происходили во время богослужения, больные плевали, богохульствовали и произносили всевозможные ругательства. Бесноватость очень сходна с эпидемиями демономании, господствовавшими в Западной Европе, однако в России она не принимала таких больших размеров, как там. Бесноватость встречалась, хотя и редко, в 20 веке. В качестве примера можно привести сообщения академика Бехтерева о двух больных, веривших, что в них вселился бес. В клинике перед студентами академик Бехтерев демонстрировал женщину, слышавшую внутри своего тела богохульственный голос, который она приписывала сидящей в ней нечистой силе.
Другого больного он видел в одном из монастырей, где его «лечили» с помощью чтения над ним церковных книг. На вопрос: «как твое имя?», больной как будто бы от имени вселившегося в него беса отвечал: «легион», на заклинание выйти из тела изнутри больного глухим голосом отвечал: «не выйду, не выйду». Кроме бесноватости, существовал еще ряд заболеваний, которые, по народному представлению, также считались связанными с вселением в людей злого духа. Причину этих по существу нервно-психических болезней народ видел в порче. Так, в Рязанской губернии почти всякая внутренняя болезнь, припадки которой были непонятны крестьянам, называлась у них под общим именем порчи или хвори; появление этой болезни приписывали нечистой силе. Вера в порчу была широко распространена по всей России. По народному представлению, порчу производили знахари или колдуны. Колдуны при помощи черта наводили болезни или порчи на людей, делали «заломы» на хлебах, вынимали «спорину» из хлеба, превращали себя и других людей в разных животных и т.д. И если крестьянин находил на своем поле «хитро завязанный пучок» на хлебе, он считал, что это колдун сделал «залом» на кого-нибудь в его семье или на скот. В испуге он обращался к знахарю, угощал и поил его вином, чтобы он уничтожил залом.
Знахарь в сопровождении различных таинственных приемов срезал и сжигал залом. Портили колдуны из-за ненависти или злобы к больному, или же по просьбе «злых» людей, или даже просто в деревнях считалось, что колдун должен был вредить людям, и если у него не было личных врагов, он должен был пускать свою порчу по воздуху. Порча, по народному представлению, долетала до перекрестка и останавливалась, так как не знала, по какому направлению ей лететь. Кто первый появлялся на перекрестке, в того она и входила, поэтому на перекрестках обычно читали молитву и плевали три раза. Существовал специальный термин «напускать болезнь», что означало причинять болезнь посредством порчи, колдовства. Отсюда существительное того же значения — «напуск». «От коего время болесть то ево знобит, — все, вишь рно от лукавово, от напуску», — говорили в Архангельской губернии. От порчи применяли различные средства, например, в Костромской губернии, вместе с крестом носили янтарь, говорили, что если человек «попадет на порчу, янтаринка вся разлетится, а человеку ничего не будет». Особенно часто «напускали порчу» на свадьбе. Для предохранения при сборе невесты под венец весь подол ее платья «натыкали новыми иголками крест на крест», а каждый из присутствующих клал себе в карман луковицу, и если он попадал на порчу, то луковица становилась как будто бы черной, а «человеку ничего не делалось».
Колдуны преследовались государственной властью. Почти до конца позапрошлого века в волостных правлениях разбирались различного рода тяжбы, в которых истец жаловался на ворожбу обвиняемого, якобы причинившего ему материальный или физический ущерб. Н. Костров — автор работы «Колдовство и порча у крестьян Томской губернии» (1879 год), рассматривая дела Томского Государственного Архива, приводит ряд дел, разбираемых судебными органами. Так, только в 1820 году производилось следствие по обвинению в порче 13 человек. В 1815 году в Пинежском уездном суде Архангельской губернии разбиралось дело крестьянина Михайло Петрова Чухарева, 19 лет от роду, который наслал порчу — икоту на свою двоюродную сестру Офимью Александровну Лобанову, «и ту сестру теперь злой дух мучит». Чухарев на допросе показал, как его научили «на народ пускать боли, под названием икота». Сама Лобанова подтвердила, что болезнь она получила действительно от двоюродного брата Чухарева и за то будто бы, что «не дала ему поносить для праздника кушака каламинкового». По решению суда Чухарев был наказан 35 ударами кнута «по крепости в корпусе сложению», и по наказании отдан духовному начальству для церковного покаяния.
Наиболее распространенными болезнями, причину которых видели в порче, являются: кликушество, икота. В Костромской области еще в 1943 году рассказывали: «раньше все кликуши были, их портили, бес вселялся; таких водили к святым местам». Кликушество проявлялось приступами — «припадками». Этот припадок заключался в том, что кликуша начинала «кричать на голоса», откуда и болезнь получила свое название. Крик этот напоминал всхлипывание, звуки животных, собачий лай. Первый приступ начинался обычно в церкви во время богослужения. Больная, уверенная, что ее испортили и что она не может ходить в церковь, потому что в нее вселился злой дух, инстинктивно начинает бояться всего «божественного». Однако, под влиянием своих родных она присутствовала в церкви, но, как только начинали петь «иже херувимы», из-за сильного возбуждения не выдерживала и у нее начинался припадок. По народному представлению, кликуши знали, кто их «испортил», и во время припадка они называли имя «напустившего» на них порчу. Для этого существовал даже особый прием: больную брали за безымянный палец левой руки и спрашивали.
Кликушество проявлялось как в форме отдельных случаев, так и в виде эпидемий. Как отмечали исследователи-врачи, кликуше было свойственно подражание. Кликуша, по словам д-ра Краинского, воспроизводила припадок в той форме, в какой она его видела у других больных, и повторяла его всегда одинаково, вплоть до мельчайших подробностей. Под влиянием веры в порчу и подражания вслед за первой больной появлялся ряд других. В феврале 1900 года д-р Краинский был командирован Новгородской Губернской Управой в деревню Большой Двор, Тихвинского уезда для расследования и принятия мер против ряда случаев кликушества. Деревня, расположенная в 115 верстах от станции Чудово и в 25 верстах от города Тихвина, состояла из 25 дворов с населением около 150 человек; экономические условия жизни крестьян были удовлетворительные. Здесь в течение 2—3 месяцев одна за другой заболели кликушеством десять женщин, которых д-ру Краинскому удалось наблюдать и исследовать. Он считал, что кликушество возникло в этой деревне на почве веры в «порчу». Большую роль в развитии кликушества, по его мнению, играли монастыри, куда стекались обычно на богомолье кликуши из разных сторон с надеждою получить исцеление. Здесь женщины вследствие болезненного подражания бессознательно воспринимали эту болезнь. В некоторых монастырях, как, например, в Московском Симоновом монастыре для бесноватых служилась даже особая обедня.
Кликушеству были подвержены исключительно женщины, при этом различных возрастов, начиная от 12 лет и кончая глубокою старостью, как девушки, так и замужние женщины и вдовы. Кликушество было распространено по всей России. На севере существовала особая форма кликушества — икота, распространенная в середине прошлого века среди крестьян Архангельской губернии, главным, образом, в Пинежском и Мезенском уездах. Известный русский этнограф П. С. Ефименко в связи с этим ставил вопрос: «почему икота встречается более всего в Пинежском и Мезенском уездах, и почему ее нет в других — как, например, говорят, в Онежском. Условия жизни, кажется, более или менее одинаковы. Пища тот же хлеб, свежая и соленая рыба, молоко, вода в реках Пинеги не имеет ничего отличительного, — местность селения возвышена, берега рек глинистые и песчаные, кругом лес, с множеством озер; болот и часто бесконечной тундрой — одним словом картины, общие всей Архангельской губернии. По описанию одной рукописи (1852 год) жителей Мезенского и Пинежского уездов боялись «окрестные народы», называя их колдунами и икотниками, особенно же усть-цылемских. А. Подосенов — один из авторов рукописи, относящейся к середине прошлого века, писал, что «неизлечимая болезнь свирепствует в женском поле, наиболее в Усть-цыльме, под названием икоты… Она подобна одержимому бесом. От ней бывают разные припадки: иные бросаются в бесчувствие, иные же не любят, когда муж забранит, иная гостей не полюбит или пищи в гостях, и при каждом случае делается у женщины невольный крик, с указанием на неприятное».
П. С. Ефименко писал, что болезнь икота приписывалась народом особому существу, которое напускалось или вгонялось в тело больного колдуном. Проявлялась эта болезнь главным образом в том, что больной при виде неприятных для него предметов и слыша неприятные для него слова, или, когда окружающие не соглашались с его желаниями и мнениями и т.п., начинал икать, т.е. издавать звуки, непроизвольно, судорожно, по большей части отрывистые, похожие на лай, или протяжно завывал, при этом он злился, чувствовал головокружение, тошноту, «ощущение так называемого истерического шара (globus hysterica)» и тому подобное; после приступа всегда наступало утомление. По описанию С. Максимова, посетившего этот край в середине прошлого века, болезнь начиналась судорожным сокращением грудобрюшной преграды, за которым следовали громкие, дикие крики, напоминающие то лай собаки, то плач грудного ребенка, то густой хриплый бас, или глубокие вздохи, сопровождающиеся томительной икотой, откуда и произошло название болезни «икота». Больные в припадке своей болезни выкрикивали диким голосом бессмысленные возгласы и всякие ругательства. «Всякими звериными голосами заговорит тогда в человеке нечистый», — так выражались местные крестьяне. Припадки продолжались полтора-два часа и заканчивались истерическим плачем или смехом.
Считалось, что икоту можно было «напускать» разными способами: «с ветру, по ветру, по следу». Про больных икотою говорили: «сто бесов у ей животы гложут, от того и выкрикать стала». Различали три вида икоты: икота-говоруха, икота немая, смертельная икота. Икота-говоруха — менее сильная, в которой больные не выкрикивали, а говорили, но на вопросы не отвечали, называлось это «икота говорит», «икотой говорить». «Вот подойдет и у меня к сердечушку-то и начнет глодать его, что и свет-от в очах помутится. Начнешь разговаривать — удержу тебя нет. Спросят тебя — не слышишь, а болтаешь знай все свое, что на ум взбредет, — это еще не велико горе, — это «говоруха». Так описывали крестьяне эту форму икоты. Икота немая — при которой больные лишались способности говорить, а издавали лишь невнятные, отрывистые звуки. Смертная икота — т.е. смертельная, в которой больной, как говорили «бьется, бьется и помирает» (от конвульсий). «У сынка уж, то что говоруха отстала, а почалась «немуха», нет у него молвы, как у людей, а только рык да крик подобно лесному зверю, — волку бы что ли сказать. Худо у таких то одно: из «немухи» сама «смертна» нарождается. Бьется, бьется ин человек, — почнет его ломать справа налево всякими судорогами, а в них и сама смерть приключается. Ведь сто бесов животы те гложут».
Икота иногда переходила и на мужчин, которые в таком случае назывались «миряки». По сообщению С. Максимова, икота была распространена преимущественно по правую сторону Северной Двины. Дальше к западу от нее икота пропадала, и в Кемском поморье она появлялась под новою формою и новым названием «стрелья» или «щипоты». Эта болезнь характеризовалась болями; по убеждению крестьян, она также напускалась. Это прострел, вызывавший крик и якобы требовавший заклинаний для выхода из больного человека. А потому против него применяли разные заговоры. Например: «во имя отца и сына и святого духа аминь; не от вихора пришла сия стрела в раба Божия (такого-то), и выходи сия стрела из раба Божия (такого-то) на уклад, на железо, и на масло, тенись, не ломись и не рвись». Насколько была распространена эта болезнь, свидетельствует также употребление ругательств: «стрелья бы тебе в бока»; «стрелья бы тебе в спину». Вышеуказанные болезни, наиболее распространенной формой которых являлось кликушество, привлекали внимание многих врачей. Акад. Бехтерёв считал, что в основе этого болезненного явления лежала истерия. Д-р Краинский, командированный Медицинским департаментом летом 1899 года в Гжатский уезд, Смоленской губернии для изучения и принятая мер против возникшей там «особенной нервной болезни эпидемического характера» писал, что по его исследованиям у кликуш нет черт, свойственных истеричным, хотя болезнь, как он считал, и имела много сходного с истерией.
Д-р Краинский смотрел на кликушество как на выражение особого состояния сомнамбулизма, обнаружение которого из скрытого состояния вызывается особыми бытовыми условиями и суеверным мировоззрением крестьян. Другие врачи с этим заключением не соглашались. Проф. Осипов считал, что кликушество — своеобразный вид истерического психоневроза. По мнению М. П. Никитина, кликушество есть заболевание, в основе которого лежал истерический невроз; существование его обусловливалось верой народа в порчу. Однако по существу указанные ученые приходили к заключению, что обе формы — истерия и сомнамбулизм — принадлежат к одной общей группе функциональных психоневрозов. Врачи-исследователи говорили главным образом о симптомах, лежащих в основе этой болезни. Однако, они не оставляли без внимания и общие причины происхождения этой болезни. Д-р Краинский, занимавшийся изучением кликушества, пришел к правильному выводу, что кликушество следует рассматривать скорее как бытовое явление русской народной жизни, чем как болезнь. Основными причинами данного явления, бытовавшего в продолжение многих столетий, нужно признать тяжелые социально-бытовые условия, в которых находились крестьяне, В происхождении и развитии указанных выше болезней лежали не одни только плохие материальные условия жизни. По замечанию д-ра Краинского, многие кликуши происходили из сравнительно зажиточных семей, которые не были обременены заботою о куске хлеба.
Причиной этого была также тяжелое положение женщины в семье; тем более, что часто девушку выдавали замуж помимо ее воли, не считаясь с ее желанием, за нелюбимого человека. Особенно тяжело было, если женщина попадала в большие семьи. Так, один из авторов рукописи по Воронежской губернии Н. Скрябин отмечал, что в деревне Усманской женщина с первых дней замужества непременно начинала кричать, если только попадала в большое семейство; а усманцы, как он пишет, все тогда жили большими семьями. Всякую обиду от свекра, свекрови и от других она утаит от мужа, оттого страдает и болеет. «От досады, от скрытой злобы» редкая Из женщин не кричит «на голос». Порча эта, по его сообщению, проходит с летами, если только эта женщина не лечилась у знахаря «бахаря». Обычно же, если женщина закричит, ее везли к лекарю, по возвращении от него она еще более «бесновалась». «Счастлива та женщина,- заканчивает он, — которая не была у бахаря — она при благоприятных обстоятельствах, т.е. когда совершенно войдет в состав семейства, поймет его условия, сделается совершенно здоровою». И, наконец, большое значение имело низкое состояние культурного уровня крестьян. Вера в порчу и существование всевозможных поверий влияло на нервную систему женщины, давая ей повод считать, что ее испортили и что в нее вселился бес. Указанные причины способствовали появлению среди женщин целого комплекса нервных болезней в форме кликушества, икоты, стрелья и других психоневрозов.
Что касается вопроса П. С. Ефименко о причине бытования икоты более всего в Мезенском и Пинежском уездах, то он может быть поставлен и по отношению к другим болезням, как, например, к «стрелью», которое было распространено, главным образом, в Кемском Поморье. Конечно, икота бытовала не только в этих уездах, строго выдерживая географические границы; она имелась и в соседних с ними уездах, но в значительно меньших размерах, уменьшаясь по мере удаления от них. Возникновение икоты связывать только с географическими условиями, конечно, нельзя. Тем более, как писал и сам П. С. Ефименко, в этом отношении вся Архангельская губерния находилась в одинаковых условиях. Возможно, что большее ее распространение в вышеуказанных уездах объясняется тем, что икота была издавна сильно распространена там и воспринималась большинством женщин в силу подражания. Так девушка, выходя замуж, как и везде, попадала в другую семью, в чуждую ей обстановку, где ее положение в большинстве случаев было более тяжелым и зависимым. Это действовало на ее нервную систему, она становилась раздражительной. Ее болезненное состояние должно было во что-то вылиться и она невольно воспринимала от окружающих ее женщин в данном случае болезнь икоту, сильно распространенную в этом районе.
К тяжелым нервно-психическим заболеваниям относилась и болезнь, связанная с представлением о так называемом огненном змее. Знаменитый русский артист Ф. И. Шаляпин в своих воспоминаниях пишет, что он помнит себя с пяти лет. Темным осенним вечером он сидит в избе на полатях, в деревне около Казани. Его мать и еще две-три соседки прядут пряжу; комната освещена лучиной, воткнутой в Светец, отгорающие угли падают в ушат с водою и шипят. Женщины рассказывают страшные истории о том, как по ночам прилетают к молодым вдовам покойники, их мужья. Прилетает умерший муж огненным змеем. Это описание относится к 70-м годам позапрошлого столетия. Но поверье о летучем огненном змее сохранилось и в 20-х годах прошлого столетия. Оно заключается в следующем: прилетает «огненный змей» на крышу, здесь рассыпается, через трубу проникает в избу и превращается в человека. Прилетает он к тому, кто часто думает и тоскует по ком-нибудь из отсутствующих. Огненный змей и заменяет этого человека. Посторонним же людям он кажется просто черным столбом. Огненного змея видели как будто бы многие и наблюдали, на какую крышу он прилетит и рассыплется. И тогда говорили: «Вот прилетел такой-то» и называли имя того, кого должен был изображать в данном случае огненный змей. Огненного змея в Кировском крае называли просто «огненный».
Так, по словам одной женщины, она видела «огненного» в своей деревне. Дело было так: под вечер вышла она на двор, остановилась у ворот, подняла голову и стала смотреть на небо. Ночь была звездная, долго любовалась она небом, вдруг, слышит — кто-то «фукает» над ней. Вначале она не обратила на это внимания. Но потом фуканье раздалось над самой ее головой. Посмотрела она немного в сторону и видит: кто-то летит, и от него сыплются искры, как фукнет, так искры и посыплются. Стала она разглядывать огненного: туловище имело длину человека, но форму рыбы и от него тянулись длинные хвосты, которые все время извивались; самое чудовище было темное, только искры сыпались все время и тогда ярко освещали его. Летел он не очень высоко, немного выше конька. Пролетел он над ней и рассыпался над соседней избой, искры так и полетели, а затем сразу опять стало темно (слобода Кукарка, ныне гор. Советск). По описанию другой женщины, «огненный» имел вид каленого снопа. Она стояла однажды вечером у окна. Вдруг ее тетка крикнула: «смотрите, огненный летит». Взглянула она и видит: «сноп каленый с длинными калеными веревками летит». Пролетел он куда-то дальше мимо их деревни.
Большею частью огненный змей представлялся в виде змея, но, как видно выше, он рисовался также в виде рыбы и даже снопа, однако, надо заметить, что даже и в таких случаях его продолжали называть «огненный змей». Огненный змей принимал вид умерших или долго отсутствующих людей, как, например, взятых на военную службу. У одной молодой матери умер грудной ребенок. Мать очень горевала, дни и ночи постоянно думала о нем. Вот и стал к ней огненный летать. Прилетит, рассыплется и превратится в ребенка. Услыхала мать плач, вышла в чулан, а там ее ребенок лежит, стала она его кормить грудью, покормит, а он опять к утру исчезнет. Муж замечает что-то неладное. Проследил за ней, видит, она уходит по ночам. Огненный замучил эту женщину до смерти. Она умерла через короткое время (Кировская область). А. Н. Минх отмечает, что в Саратовской губернии считали, что огненный змей летает по свету, рассыпается он в полночь на крыше дома, где покойник и является «плачущим — мужу умершей и жене умершего». «Мертвецы ходят к тем, кто о них тоскует; у одной женщины отдали в солдаты мужа; стала она плакать и тосковать; только как-то ночью является он к ней; та обрадовалась, угощает его водкой и закуской, спрашивает, как и откуда он пришел; тот отвечает, что бежал со службы и не велел никому сказывать, что приходил к ней. К утру муж ушел и солдатка К удивлению увидела, что все, чем она его угощала, осталось цело, между тем сама видела, как он ел и пил.
Посещения эти продолжались неделю; наконец, она стала сомневаться, муж ли это, и посоветовалась с набожной старушкой. Та дала ей святых мощей и велела окропить дом святой водой. Приходит ночь, начинается скрип и стук: «пусти, это я пришел»! Солдатка отвечает: «войди», стук продолжается, но никто не входит. Наконец раздался раздраженный голос: «Зачем ты сказала старой чертовке, что я хожу к тебе; первым с вами сделаюсь»! Тут стали представляться ей всевозможные ужасы: то дом трещит, как будто разрушается, то огненный клуб повиснет. После узнали, что муж этой женщины умер вскоре после поступления в службу и во время ночных посещений был уже мертвецом. Представление о змее, летающем к женщинам, является довольно древним. Например, в так называемой муромской легенде говорится, что к жене муромского князя Павла летал змей. Подобные воззрения бытовали и у других народов. Так, у сербов имеется песнь под заглавием «Царица Милица и змей от Ястребца». К этой царице также летал «в белый терем змей». В записанных автором рассказах указывается, что с женщинами, к которым прилетал так называемый «огненный», делались параличи, они чахли и иногда умирали. Лечили их колдуны средствами, применяемыми для изгнания злых духов.
Порче приписывались и многие болезни, известные под общим именем «кил». В Пермской губернии, например, всякую болезнь, полученную от простуды, особенно если она сопровождалась опухолью, обыкновенно называли килою; считали, что ее причиняли колдуны, причем не только через пищу и питье, но даже и по ветру. Если же была ломота в костях или болезнь переходила из одной части тела в другую, в таком случае эту болезнь называли килами рассыпными. Вот как образно описывают эти болезни сибиряки: «от порчи, которую на ветру пущают, которая внутри ходит как живая; от нее и мясо там нарастает». То есть, к этим болезням относились различные новообразования, лимфатические опухоли, карбункулы, нарывы. Кроме порчи, в деревнях существовал ряд болезней, которые объяснялись так называемым «сглазом». Так, в Пензенской губернии по народному убеждению большая часть болезней происходила от сглазу; в Орловской губернии, если человек или животное заболевали, говорили, что «приключилось сглаз». В Терской области и на Кубани какою бы болезнью ни заболевал человек также все сводилось к дурному глазу. Эти болезни относились также к порче, происходившей, однако, якобы помимо воли человека.
По народному представлению, некоторые люди обладали каким-то странным свойством: стоило им взглянуть на кого, так тот человек и заболевал. Но в таком случае уже не говорили: «испортили», а «сглазили». Для этого рода болезней существовали и другие термины: «призор, прикос, уроки». Все они относились к болезням «недоброго и завистливого взгляда». Поверье «сглазу», широко распространенное, главным образом, среди крестьян, имело в основе своей болезненное явление, которым были заинтересованы и медики. Ак. Бехтерев писал, что сглаз или порча от недоброго взгляда есть поверье, крайне распространенное не только среди простого народа, но и в интеллигентной среде нашего городского населения. По его мнению, в этом воздействии взгляда одних лиц на других коренится скрытая или явная психологическая основа своеобразного болезненного явления, выражающегося непереносимостью, а иногда и настоящей болезнью чужого взгляда. Далее он сообщал, что при тяжелых формах неврастении ему неоднократно приходилось встречаться с совершенно своеобразной боязнью чужого взгляда, выражающегося в том, что такого рода больные не могут даже в течение непродолжительного времени выдерживать взгляд постороннего человека и потому всеми способами избегают встречи взглядов.
«Сглазу» приписывали разнообразные болезни. В Тверской губернии, когда крестьянин чувствовал то жар, то озноб, головную боль с насморком, кашель, отсутствие аппетита, сильную жажду и т.д., то обыкновенно говорили: «меня оговорили, или сглазили, или недуг расходился». Во Владимирской губернии также, если у кого от простуды болела голова, делалась «потягота» и «отвращение от пищи», считали, что этого человека сглазили. В Енисейской губернии, когда у детей делалась на щеках краснота, говорили, что это «призор», потому что ребенка сглазили. От «недоброго» глаза происходила и «озева», т.е. болезнь, будто бы напускаемая недобрым глазом на тех, которые, зевая, не крестили рта. Отсюда название: «озевать», т.е. сглазить во время зевания. Но человека могли сглазить и от похвалы. Например, во Владимирской и Иркутской губерниях считали, что болезни происходили и от того, что кто-нибудь сурочил, т.е. с завистью похвалил или пожелал чего-нибудь. В Енисейской губернии под словом «озева» подразумевали: если кто-либо выскажет «громко похвальбу чьему-либо здоровью, красоте, веселости — человек от этого разгорит, позеват, выть терят и потягота с ним сделается». Когда ребенок кричал, не спал ночью, то это означало, что его «изурочили».
В Полтавской губернии поносы у детей, происходившие большею частью летом, когда в большом количестве употреблялась зелень, также объясняли «уроками». С глазу или с уроков считали даже возможным сломать себе ногу или нажить килу (грыжу) от поднятия тяжестей. Считалось также, что болезнь приключается и от того, что человек мог ее встретить. В Новгородской губернии все болезни, полученные в дороге, во время пути или при работе, назывались «встрешными». Как видно, почти все болезни, появлявшиеся внезапно и странно, без каких-либо видимых естественных причин, приписывали действию злых духов, порче, сглазу, а также домовым и т.д. Например, кошмары, происходившие часто от неудобного положения головы во время сна и при лежании на спине, от переполнения желудка и т.д., появление которых, по-видимому, было связано с нарушением мозгового кровообращения. Все болезненные явления страшный сон, тяжесть, страх — народ приписывал домовому, который как будто бы наваливался, душил и прочее. Поскольку значительная часть болезней, по народному представлению, приписывалась «нечистой силе», постольку и многие народные способы лечения были направлены против злого духа, в особенности, во время эпидемий.
Так, например, у русских в Сибири при появлении сибирской язвы каждый день по вечерам на солнечном закате к въездным воротам в селение, где были разведены костры, подходила группа крестьян, обычно молодых людей, с ружьями в руках. Они делали залп из ружей в воздух, направляя выстрелы за деревню. Порох для таких выстрелов всегда покупался на общественный счет. Залпы, по мнению крестьян, пугали сибирскую язву, и она не заглядывала в такие селения и «не портила людей и скотину». Но и с появлением болезни в селении крестьяне не гасили костров и не прекращали залпов, так как этим якобы достигалось ослабление эпизоотии». Характерные черты данного обряда: коллективное участие населения, применение различных орудий и звуковых эффектов. Подобным древнейшим пережитком являлся широко распространенный коллективный обряд опахивания, применявшийся при эпидемиях холеры, оспы, чумы, сибирской язвы и эпизоотиях. Например, в селе Богодухове Орловской губернии в 1893 году свирепствовала холера. Жители, чтобы избавиться от нее, опахивали деревню: в полночь обнаженные женщины впрягали в соху «чистую» девушку и пропахивали борозду вокруг селения. При этом они били и стучали в косы и пели: «Смерть, смерть, выйди вон из нашего села, изо всякого двора; нас идет девять девок, девять баб, девять маленьких ребят; три солдатки, три вдовы, три замужние жены».
Село обходили (с иконой св. Власия) три ночи подряд и в последнюю ночь над воротами каждого двора начертили дёгтем кресты. То же самое наблюдалось и у других народов. Например, у украинцев в Волынской губернии для предохранения от свирепствовавшей холеры толпа молодежи ходила целую ночь по селу с криком, убивая встречных кошек и собак, особенно черных, вид которых, по их мнению, могла принимать холера, затем запрягали волов в соху и проводили борозду вокруг села. Этот обряд сохранился вплоть до революции. Опахивание деревни и полей производили и для предохранения от саранчи, что было зафиксировано, например, в Костромской губернии. Изгнание духов болезни производилось также при помощи пахучих и колючих растений. Так, большой известностью пользовался можжевельник, как ароматический кустарник. Например, в Пермской губернии в великий четверг жгли можжевельник в избах, чтобы его запах изгнал нечистую силу; кроме того, вообще для «благополучия» его держали под потолочными балками. Для окуривания употребляли также мох и целый ряд других трав. Для усиления запаха применялись различные средства. У белорусов для предохранения от холеры сжигали полотно, в огонь подбрасывали навоз и корни дзягиля. Дягиль считался сильнейшим средством от холеры.
Таким образом, для окуривания употреблялись травы с наиболее сильным запахом, к ним прибавляли иногда и некоторые другие вещества, дающие при тлении неприятный запах. Окуривание имело целью ограждение и избавление от злых духов; производилось оно и от «дура» или «сумасшествия», т.е. при болезнях нервных и психических, в которых считалось наиболее наглядным проявление действия злой силы. В Пермской губернии больного привязывали к полку в истопленной бане; на каменку бросали травы — смоловку поникшую, колючник длиннолистный и др. — и окуривали в продолжение известного времени. К числу наиболее употребительных трав относились все виды чертополоха. Это — колючие, высокорослые сорные растения, встречающиеся повсеместно в России. По народным Представлениям, колючки «чертополоха», «чертогона» способствовали изгнанию злых духов. Чрезвычайно показательным является употребление чертополоха от тех болезней, происхождение которых, как наименее понятных, объяснялось действием злого духа. В одной из рукописей по Нижегородской губернии указывается: «Есть трава здесь именуемая чертогоном, также лекарственная будто бы прогоняет чертей», поэтому его втыкали над дверьми.
В Пермской губернии чертополохом окуривали больного при падучей болезни, для чего траву клали на раскаленные угли или на каменку в бане. В Калужской губернии настоем чертополоха изгоняли всякую «нечистую силу» (земноводную, водяную или летающую), так как считали, что она боится этой травы. Например, в Мещовском уезде к одной молодой женщине, оплакивающей день и ночь разлуку со своим мужем, отданным в рекруты, прилетал змей и принимал образ ее мужа. Она избавилась от него тем, что окропила стены, пол и все находящееся в избе настоем чертополоха и нечистый навсегда оставил ее. В Пермской губернии чертополох в виде отвара употребляли от всевозможных нервных заболеваний. Синеголовник плосколистный называется переполошная трава, чертогон, в Казанской губернии употребляли от падучей болезни, испуга, от порчи и тоски. От нечистой силы чертополохом окуривали или клали его под дверьми, под изголовье, а также держали на скотном дворе или в конюшне. В Пермской губернии этот вид чертополоха, известный под именем: колючая трава, колючий чертополох, чертополох звездчатый, употреблялся в виде отвара при параличе и слабоумии.
Способность изгонять нечистую силу приписывали также чесноку и крапиве. Применение их было основано на многовековом опыте народа. Однако, способность их излечивать некоторые болезни стали приписывать каким-то сверхъестественным силам. Употребление крапивы благодаря ее обжигающим свойствам считалось хорошим средством от злых духов. В Пошехонье, как пишет автор небольшой заметки, под названием крапивного заговенья известно в некоторых местах воскресение «всех святых» или заговенье на Петров пост. В это воскресенье парни и девушки, собирающиеся на обычные деревенские гулянья, жгут друг друга крапивою, откуда и самый день этот получил название «крапивного заговенья». Далее автор объясняет причину употребления крапивы и сохранения этого обычая: по народному представлению русалки, как и ведьмы, всего более боятся крапивы и осины. Эти растения часто употребляются и для защиты домашних животных: их кладут, например, в хлевах, чтобы ведьмы не выдаивали коров и т.п.».
В Гродненской губернии было распространено верование, что начиная с купальского кануна в течение недели ведьмы и вообще «злая сила» вредили и людям и животным. С наступлением вечера кануна Купалы крестьяне раскладывали жгучую крапиву на окнах, углах, порогах своих жилищ и хлевов для того, чтобы «злая сила» и в особенности ведьмы, влетая в дом или хлев, обжигались бы этой крапивой, а потому спешили удалиться. У И. Забелина упоминается, что в Колядский праздник перед каждым участником празднования клали головку чеснока для отпугивания болезней. По старинным травникам, дьявол настолько боится чеснока, что если надеть ему на голову венок, в который ввит чеснок, то «он будет от того венка связан и непоколебим никуды, и что хошь, то делай над ним». Некоторые травы, по народному представлению, обладали какими-то чудесными целебными свойствами. Таким травам приписывали не только лечебное значение, но считали, что они помогали и во многих других случаях. К таким чудесным травам принадлежали, например, богородская трава, петров крест, плакун, кипрей и другие.
Богородская трава широко применялась не только для лечения, но ею также окуривали коров после отела, кринки, чтобы снималось более сметаны и сливок с молока, охотничьи и рыболовные снаряды для счастливого лова; а также зашивали ее в ладанки, которые носили для счастья. Ее употребляли даже от тоски и порчи. Под названием Петров крест известны несколько трав, например, ладьян трехнадрезный и чина гороховая. Про ладьян трехнадрезный П. Крылов писал, что он встречается изредка по тенистым сыроватым лесам, в некоторых частях Пермской губернии. Хотя Петров крест растет не везде и попадается не часто, однако, в народе, он пользовался большой известностью. Причиной этого была, вероятно, оригинальная форма корневища, напоминающая иногда действительно форму креста. Ему приписывали чудесные свойства делать счастливым всякое предприятие — ограждать от всяких несчастий и болезней, для чего его носили при себе, хранили дома и т.д. Корень растения чины гороховой употребляли в Казанской губернии от порчи, тоски и многих других болезней, преимущественно в составе с другими травами, как, например, с богородской травой.
Плакун-траве принадлежало исключительное место среди других трав. Она применялась не только от целого ряда болезней, но вместе с тем и от тоски, когда «на сердце тяжело и нерадостно», от порчи, для излечения кликуш и вообще от действия злой силы. Растет эта трава в сырых, низменных местах около болота. О замечательных таинственных свойствах, приписываемых этой траве, писал еще И. Лепехин в главе «О врачебных средствах простолюдинов». «Плакуном ее называют для того, что она заставляет плакать нечистых духов. Когда будешь при себе иметь сию траву, то все неприязненные духи ей покоряются. Она одна в состоянии выгнать домовых дедушек, кикимор и проч. и открыть приступ к заклятому кладу, которые нечистые стерегут духи». Воронец колосистый в Пермской губернии считался растением редким и одним из лучших лекарственных средств от весьма многих болезней, например, от порчи и отравы. Ему приписывали некоторые сверхъестественные свойства, а потом носили зашитым в ладанку, отправляясь торговать, в поездку и т.д. Считалось также, что он, охраняет дом от пожаров и других несчастий. В Казанской губернии воронец белый употреблялся для лечения порченных «которые кличут».
Кипрей белый в Пермской губернии считался обладающим особенно целебными и сверхъестественными свойствами. Вех ядовитый, называемый одолен корень, употреблялся для лечения испорченных (кликуш). Ему приписывали в Казанской губернии силу не пропускать колдунов через двери, под порог которых положен корень. Н. И. Костомаров пишет, что в одном из травников 17 века об одолене траве говорилось: «кто тебя не любит, то дай пить, — не может от тебя до смерти отстать; а когда пастух хочет стадо пасти и чтоб у него скот не расходился — держать при себе, то не будет расходиться; похочешь зверей приучить, — дай есть, то скоро приучишь». В Ярославской губернии существовало поверье, что если ладанку с ясминником носить на груди, то не только всякие болезни излечиваются, но что носящий его мог пробежать несколько верст, не чувствуя усталости и одышки. В Вологодской губернии ему приписывали свойство действовать на улучшение характера человека.
Как видно, о некоторых растениях народом созданы целые поверья. Возможно, эти травы действительно являются хорошим средством от некоторых болезней. Передаваемые от поколения к поколению в течение не одного столетия рассказы о целебных свойствах этих трав и непонимание механизма их действия привело к тому, что им стали приписывать сверхъестественную силу, порождаемую, в одних случаях, их запахом (богородская трава, ясминник), в других — цветом (белый кипрей и воронец; красный — плакун-трава). Под влиянием христианства в некоторых случаях изменялось название трав и давалось новое объяснение механизма их действия, что могло относится, например, к богородской траве и растениям под названием петров крест, но основа употребления этих растений осталась той же, что и при древнейшем способе лечения, т.е. эти растения служили оберегами от злых духов. В настоящее время найдено, что богородская трава, содержащая эфирное масло, обладает бактерицидным и протистоцидным свойствами. Эфирное масло богородской травы убивает инфузорий после 1 —1,5-минутного воздействия.
Народ выбирал такие растения, которые, по его мнению, были наиболее эффективными для каждого отдельного случая. Но, чтобы найти подходящее растение, надо было хорошо знать окружающую природу. Следует отметить, что крестьяне сделали удивительно тонкие наблюдения. Возьмем, например, росянку. Это растение замечательно тем, что оно является насекомоядным. На его листочках имеются железистые волоски, которые выделяют клейкую жидкость. Когда на лист попадает насекомое, оно прилипает к нему; волоски прикасаются к насекомому и выделяется жидкость, в которой и растворяется данное насекомое. А потому росянке стали также приписывать сверхъестественное свойство. Считали, что, подобно тому как она уничтожает насекомых, она может уничтожить и болезни. Кроме растений, для предохранения от болезней применялись и другие средства. Так, в коллекционной описи Музея антропологии и этнографии Академии наук СССР указывается, что сушеную рыбу морскую зубатку, по сообщению собирателя, поморы вешали над входом в избу для предупреждения заразных болезней, в особенности холеры. Получен этот предмет из Кемского уезда Архангельской губернии в 1908 году.
По народному представлению, болезнь можно было также получить через какие-либо предметы. На основании этого крестьяне считали возможным в свою очередь передавать полученные таким путем болезни. В Костромской губернии брали пояс с больного лихорадкою и подпоясывали им березу. Береза якобы тогда засыхала, а больной выздоравливал. В Гродненской губернии больные лихорадкой выходили на распутье, снимали и оставляли там свое белье. Считалось, что на взявшего белье переходила и лихорадка. В Вологодской губернии во время эпидемии скарлатины в 1891 году больных детей парили в печи вениками, которые потом бросали, приговаривая при этом: «Кто пройдет или проедет, тот с собой и боль унесет». Передачею лечили и так называемую болезнь — «собачью старость». Причину этой болезни видели в том, что женщина во время беременности ударяла собаку. В результате этого рождался худосочный бледный ребенок, подверженный «собачьей старости»: «до трех годочков другой не подымаетца на ноги, живот большущий, руки, нош тохоньки-претохоньки, а голова большая». Из описания видно, что к этой болезни относили рахит.
Для лечения «собачьей старости» в Енисейской губернии сперва парили ребенка, а потом этим же веником парили собаку, приговаривая: «сойди, собачья старость, с младенца (имя) на собаку (масть), направь младенца на тело полное, видное». Это проделывали в течение трех раз; собака якобы тогда начинала чахнуть и пропадала. Чтобы «выправить» больного ребенка, в Сургутском крае сажали его на лопате в печь, произнося при этом заговор; затем приготовленным заранее хлебом обтирали всего ребенка, а хлеб бросали собакам. Во Владимирской губернии больного ребенка подавали в окно вместо милостыни семейной женщине. На просьбу о милостыне мать ребенка говорила: «дитю не подаю, а прими собачью старость». Приняв ребенка, женщина обходила с ним вокруг избы до трех раз «насупротив солнца», вносила его назад в избу и отдавала матери со словами: «вот тебе дитю белого, здорового». Маленьких детей, имевших грыжу, носили в лес, там раскалывали дуб и сквозь него протаскивали ребенка, затем надевали на него белую рубашечку, а снятую оставляли ущемленную в дубе.
В Костромской губернии желтуху лечили следующим образом: вылавливали щуку и смотрели на нее, пока она не издыхала, а как «она издохнет, так желтуха и перейдет на щуку». Ячмень на глазу на Кубани придавливали теплым хлебом три раза, читая каждый раз «отче наш», а затем отплевывались и бросали мякиш собакам. Чтобы вывести бородавки, в Костромской области считали, что их надо потереть горсточкой гороха, который затем бросали в колодец, которым не пользовались. У украинцев в Полтавской губернии для передачи бородавок мыли руки мылом или же вырезали по числу бородавок зарубки на палке или делали маленькие дырочки на ленте. Указанные предметы оставляли где-нибудь на дороге; к взявшему их как будто бы переходили и бородавки. Кроме изгнания и передачи болезней, существовал еще прием, основанный на магии по сходству. Иногда при выборе растения учитывали его наружный вид, цвет, в зависимости от чего и определяли, от каких болезней оно должно было помогать. Для лечения какой-либо части тела искали сходные с нею по форме растения. Форма травы в этом случае соответствовала форме заболевшего органа человеческого тела.
Для лечения выбиралось растение, имевшее цвет, который являлся характерной особенностью некоторых заболеваний. Таким образом, цвет травы соответствовал цвету пораженной болезнью части человеческого тела. Для лечения выбирались растения, имевшие по своей форме или свойству сходство с действием, производимым болезнью на человека. Форма или свойство травы соответствовали действию болезни. Каждой болезни соответствовало определенное растение. Само растение являлось как бы указанием, от каких болезней оно должно было быть употребляемо. Очанка лекарственная употреблялась на Украине для лечения глаз. Свое название и употребление она получила от того, что в венчике ее цветка находится пятно, как бы похожее на зрачок. Цвет травы соответствовал цвету пораженной болезнью части человеческого тела. К этой группе относятся растения, употребляемые при роже, золотухе, желтухе. От рожи русские на Кавказе лечились кореньями мальвы. Народное название мальвы — красные рожицы. От золотухи лечились на Урале и в Сибири чередой. Череда дает желтую краску и имеет желтые цветы.
Форма или свойство травы соответствовали симптомам болезни. В Томской губернии крапивную лихорадку лечили крапивой. Крапивница, по замечанию П. Т. Приходько, было частое заболевание в деревнях. Знахари объясняли эту болезнь тем, что крестьяне ходили босиком «по росам». Для лечения брали все растение, делали из него отвар, который пили, или же, заварив крапиву в кипятке, делали из нее ванну. В Казанской губернии от этой болезни употребляли семена крапивы, если при этом замечали опухание тела, то распаренной травой мылись в бане. У чуваш для излечения от крапивной лихорадки жарко топили баню и парились также веником из крапивы. Применение крапивы для лечения крапивницы было основано на магии по сходству: крапивная лихорадка характеризуется сыпью, зудом и жжением, напоминающими ожоги, получаемые от крапивы. Употребление осины от лихорадки основано также на сходстве. При лихорадке человека трясет подобно тому, как все время шевелятся листья на осине. От поноса с резью и кровью пили или делали ванны из растения телореза, называемого «ризаку». В Тобольской губернии его также употребляли от рези в животе. Такое лечение основано на магии по сходству: растение имеет режущие, колючие листья.
Растению смолевке поникшей, называемой потоскуйка, приписывали в Пермской губернии свойство излечивать людей от душевной тоски, печали и т.п. Д-р Попов пишет, что лучшим средством для извлечения занозы русские крестьяне считали сок лебеды. Происходило это, вероятно, потому, что лебеда имеет острую и колючую оболочку, напоминающую занозу. Герань луговая, народное название которой — Егорьево копье, употреблялась на обтирание и обмывание боков, когда чувствовалось колотье, и при лечении ран. Употребление герани в одном случае основано на магии по сходству красного цвета герани с кровью ран, в другом случае — по сходству действия болезни, заключающейся в колотье, с формой «колья» — отцветшего цветка герани, напоминающего наконечник копья. От колотья в Сибири употребляли живокость высокую, так как цветок ее имел вид стрелки. У белорусов от «колотья» в боках и груди больного поили и обмывали отваром из девяти колючих растений: крыжовника, розы, дядовника и др. Ячмень на веках лечили тем, что трижды обводили его ячменным зерном, каждый раз слегка укалывая ячмень и произнося заговор.
Магия по сходству применялась не только при использовании растений. Этот прием существовал и при употреблении других средств лечения. Классическим примером является применение золота при золотухе, которое было широко распространено не только в деревнях, но и в городах. В Енисейской губернии при ревматизме, называемом «костолом», мазали больные части костяным дегтем. Для приготовления его собирали кости павших от убоя или от болезни животных в «погану посуду», которая потом ставилась на огонь, где происходил процесс перегонки. Сбоку у самого дна делалось маленькое отверстие для стока «дегтя». Внутрь такой деготь принимался в редких случаях. Ак. И. Лепехин упоминает про рыбу ревца, или ревяк: «Рыба сия, хотя величиною не более окуня, однако весьма хищна и прожорлива…» «сей рыбы, как мы потом приметили, великое обилие во всем поморье». Поморы не употребляли эту рыбу в пищу, считая ее ядовитой, но для лечения больных колотьем ее применяли. «Сия мысль, — писал ак. Лепехин, — основана на старинных предуверениях, будто бы всякая вещь, костями снабженная, пригодна от различного колотья, по сему колючую сию рыбу высушенную кладут под постелью страждущего колотьем и ожидают от того пользы».
Примером применения магии по сходству служит также народное лечение грыжи, которая называлась «грызь». Грыжу лечили не только травами и другими средствами, но и заговорами. Так, в Архангельской губернии записан заговор: «приди щука к рабу божию (такому-то) и выгризи своими золотыми зубами ветряную грыжу, напущенную грыжу, жильную грыжу, костяную грыжу, сосцовую грыжу, красную грыжу, мокрую грыжу». Грыжу надо было, грызть, о чем и говорится в заговоре. Этот заговор интересен еще и тем, что в нем указываются различные формы грыжи, существовавшие в народном представлении. Во Владимирской губернии грыжу у детей прикусывали «12 зорей подряд». В Харьковской губернии «грызь» лечили молитвою: «пресвятая диво богородице, поможи мине и благослови грызь погрызьти», при произношении которой знахарка кусала больное место и затем шептала: «я не биле тило грызу, а грызь загрызаю. Грызь подумана, погадана, испита, изьидена, подорожня, облунична, витряна, прозирна. Я тебя выкликаю, я тебя загрызаю с червоной крови, с жовтой кости у молитвенного крещеного раба божия (имя)». В ряде мест у украинцев при «грызи» (под которой подразумевалась боль в суставах и костях) грызть больное место должны были первенцы.
Возможно, что все указанные приемы, связанные с магией по сходству, были основаны также на вере в передачу болезни. Как уже говорилось выше, по народному представлению, от болезни можно было избавиться посредством передачи их через какие-либо предметы другому лицу или же передачи болезни на растения. Например, для лечения костоеды, называемой волосом, брали несколько пустых ржаных колосьев, связывали их в пучок, поливали водою и прикладывали к больному месту, приговаривая при этом: «волос, волос! выйди на колос!». Верили, что после этого волос всегда выходил из больного места и обматывался вокруг колосьев. На Кавказе от куриной следоты заставляли больного всматриваться в цветок курослепа и приговаривать: «тю, тю, тю, курослеп, курослеп, возьми мою слепоту, возврати мне чистоту». От желтухи наливали в рюмку воды, куда подсыпали порошок, от которого через некоторое время вода окрашивалась в желтый цвет; больного сажали над этой рюмкой с предупреждением, чтобы он смотрел все время на воду. Когда вода начинала окрашиваться в желтый цвет, больному говорили, что это выходит его болезнь. Затем незаметно подменяли рюмку с чистою водою, читали наговоры, приговаривая, что, как вода сделалась чистою, так и больной пусть сделается здоровым.
На Украине от зубной боли производили подкуривание беленою. Больного заставляли наклоняться над мискою с водой, которую накрывали сверху простыней, потом зажигали белену и держали ее у рта больного, чтобы дым шел в рот; при этом в миску с водою падали, по уверению крестьян, маленькие червячки из больных зубов. Белена вообще является болеутоляющим средством, но, кроме того, здесь имело значение внушение. Многие болезни, как говорилось уже выше, по народному представлению, происходили «с глазу». Таких больных обычно лечили неожиданным спрыскиванием холодной водой; человек тогда как будто испугается и болезнь проходит. В воду клали и угольки, по которым некоторые могли даже узнавать, сглазили ли человека. Иногда по этим уголькам даже определяли, будет ли человек жив. Так, во Владимирской губернии считали, что, если угольки упадут на дно, то больной должен был умереть; если же они всплывали наверх, то он останется жив; чтобы ослабить болезнь «с глазу», выбрасывали угли на порог отворенной двери и сильно ее захлопывали, так, Что угли издавали скрип.
В Орловской губернии, если воду брали тут же в доме, то клали в нее щепотку соли, взятой большим, средним и указательным пальцами; затем бросали туда потухший уголь и шептали над водой, которою и умывали больного. Если же болезнь не проходила, то говорили, что нужна «непочатая вода»; ее приносил старший в доме мужчина или женщина. Ночью, дождавшись пения первого петуха, он шел к реке, роднику или колодцу и черпал в молчании и без шума воду, которую приносил домой и стараясь никого в доме не разбудить, ставил ее в передний угол. Если же кто-либо взял воду до него, то она считалась уже «початой» и не имела силы. Умывание непочатой наговоренной водой было распространено повсеместно. Иногда воду брали с трех родников и клали туда золу с углями. В Новгородской губернии, если считали, что ребенка «опризорили», лили воду через скобу и ею обмывали больного. Опрыскиванием лечили и так называемых «озепаных», т.е., по определению крестьян Костромской губернии, «одумавшихся». Болезнь эта приключалась якобы от думы. Думе, как причине болезни, придавали иногда большое значение.
«Бывает человек одумаеца, тогда надо его спрыснуть», говорили крестьяне. Воду брали свежую, чистую, «спускали ее с трех хлебальных ложек от трех человек», т.е. черпали ее ложкой и выливали обратно, бросали в нее три потухших уголька. При этом говорили: «от муськой думы, от женьской, от бабы длинноволосой, от девки простоволосой, от своей думы великие откуда пришла и поди во веки веков». Затем воду выливали за третий порог (в избе, сенях, дворе), во время этого обряда присутствовал кто-либо из своих. Магические приемы часто сопровождались шептанием и наговорами. Шептание, известное под именем заговоров, произносилось большею частью без применения каких-либо средств. Иногда при шептании очерчивали больное место, например, при нарывах и жабах, углем или просто пальцем. Например, в Архангельской губернии чирей обводили три раза углем, приговаривая «ни от каменя плоду, ни от чирия руды, ни от пупыша головы, умри, пропади», — а потом бросали уголь с приговором: «откуль пришел, туды и пойди» . Заговор по существу то же самое, что и шептание, но производилось оно над чистою водою или с прибавлением к ней других предметов.
Наговоренную воду больной должен был выпить всю за один прием, по утренним или вечерним зорям, обращаясь лицом к востоку; или же он пил часть наговоренной воды, остальной же знахарь опрыскивал его. В Приаргунском крае «колотье» (плеврит) лечилось так называемым закалыванием или зарубаньем. Для этого то место, где больной чувствовал колотье, знахари очерчивали бруском, брали столовый нож и, перекрестя им больное место, приговаривали: «секу — отсекаю, рублю — перерубаю, секу, рублю колотье острым ножиком. Как брусок исчезает от укладу (стали), от булату, от железа, так исчезни и иссохни родимое колотье в белой кости, в черном мясе, в белом тельце, от ныне и до века». Проговорив эти слова три раза и перекрестив столько же больное место, знахари обмывали нож водой, которою и поили больного или промывали больное место.
При наговорах употреблялись и различные домашние предметы: кочерга, помело, нож, веретено и др. Например, в Донской области для лечения болезни «огник» применяли наговоренную воду, которую выливали на горячее помело перед печью, затем этим помелом притрагивались три раза к струпьям. Такое лечение производилось каждый день, пока больной не поправлялся. Возможно, что в этом приеме действительным средством являлась зола, которая находилась на помеле. Известно, что в настоящее время золу применяют в лечении. Следует отметить, что часто и рациональные средства сопровождались магическими приемами. Заговоры обыкновенно начинались словами: «стану я раб Божий благословясь, пойду перекрестясь» и оканчивались словами: «ключ и замок моим словам или будьте мои слова замком замкнуты, ключом заперты, аминь». К магическим приемам относилась также вера в действие чисел. Так, например, надо было «брать воду с трех ключей», пить ее «двенадцать зорь», ходить «до двенадцати раз при восходе и закате солнца».
В Костромской губернии, если появлялись «шишки» на руках, что происходило, по объяснению крестьян, от работы, их надо было прикусывать либо первому, либо последнему из детей по зорям два раза в день. Считали также, что одно и то же средство действовало различным образом в зависимости от способа его добывания; так, кора крушины, соскобленная сверху вниз, имела слабительное действие, а снятая снизу вверх — рвотное. Не только этнографы, но и врачи, занимавшиеся изучением народной медицины, отмечая значительное количество магических приемов, говорили об успокоительном действии некоторых из них. Так, доктор Кашин писал, что самое главное условие знахарей в Приаргунском крае при лечении болезней — это заговаривать и нашептывать. «Странней всего то, что действительно в некоторых случаях больные излечиваются этими заговорами». Врач-исследователь В. Демич о симпатических средствах говорил, что, как ни вздорны подобного рода пособия, они все-таки приносят народу некоторую пользу, так как успокаивают больного.
У украинцев сильный понос у взрослых, называемый «сояшныцями», лечили «завариванием». На живот больного ставили миску с водой; затем клали в небольшой горшок пеньковый «клочок», зажигали его и горшок быстро опрокидывали над мискою с водою так, чтобы края горшка погрузились в воду; вода втягивалась в горшок, бурлила, клокотала, варилась. Такой эффект производил впечатление и больной часто заявлял, что ему легче. Вера в возможность получить излечение действовала успокаивающим образом на больного; под влиянием внушения и самовнушения иногда наступало или полное выздоровление в тех случаях, когда болезнь происходила на нервной почве, или частичное, когда болезнь существовала в действительности, но в силу успокоения нервной системы наступало улучшение. Заговорами лечили не только нервные болезни, но и зубную боль, змеиные укусы, травматические повреждения и даже кровотечения. Об успокаивающем действии заговоров говорил и доктор Попов.
Он писал, что некоторые кровотечения останавливаются сами собою, путем образования кровяного сгустка; под влиянием испуга и возбуждения образование сгустка замедляется и кровотечение будет продолжительнее и сильнее, чем больше испуг и страх больного перед кровотечением. Заговор, внося успокоение, делает более размеренной возбужденную и повышенную работу сердца и тем содействует образованию сгустка и остановке кровотечения. Известно, что заговоры против кровоизлияния были в большом употреблении в деревнях, и даже в таких случаях не всегда прибегали к помощи знахарей. Один из авторов, врач, занимавшийся изучением народной медицины, описывал в своей работе шептание, которое является настоящим сеансом внушения. В Полтавской губернии к одной женщине была приглашена знахарка, чтобы «пошептать от переполоха», т.е. нервного расстройства. Знахарка усадила больную на скамейку против печки, положила ей за спину подушку и велела слегка вытянуть ноги. Затем она приступила к шептанию, во время которого водила руками сверху вниз возле головы и груди больной и беспрестанно зевала, чем вызывала зевоту и у больной.
Потом она подошла к печке, растопила смолу и вылила ее в холодную воду; рассмотрев образовавшуюся фигурку из смолы, сказала, что действительно у больной переполох и что ее испугал какой-то «русявый». «Выливание» и шептание чередовались три раза. В заключение знахарка дунула в глаза больной три раза и трижды заявила: «не бойтесь ничего: даст Бог все пройдет». Как видно, сеанс сопровождался некоторыми магическими приемами, но больной не доводился до полного усыпления. Как известно, и современная медицина при сеансах внушения не признает необходимым доведение больного до полного усыпления. По мнению крестьян, помимо перечисленных выше способов, болезни можно было получить путем прикосновения к каким-либо предметам, что относилось не только к инфекционным заболеваниям. В связи с существовавшими ошибочными взглядами на происхождение болезней — передача их через предмет и вселение в человека злого духа — возникли и два приема лечения болезней. Если причиной болезни считали вселение в человека злого духа, лечение состояло в изгнании этого духа. Если же получение болезни приписывали передаче, то лечили дальнейшей передачей болезни.
Внутренние болезни, выражающиеся в общем недомогании, когда было трудно точно определить, какая часть организма поражена болезнью, чаще всего объяснялись действиями злого духа, особенно если заболевание имело внезапный и острый характер. Поэтому для предупреждения болезней стали применять обереги. Классическим примером изгнания духов болезни подальше от селения является обряд опахивания, применявшийся при эпидемических заболеваниях. Возможно, что в данном случае народ использовал приемы, которые существовали при борьбе с неприятелем. От набегов врага необходимо было ограждать свои селения. Эти же приемы народ перенес и на защиту от злых духов. Для изгнания злых духов болезни применялось также окуривание. Огонь и дым, по мнению крестьян, уничтожали заразные болезни. Окуривание было своего рода рациональным приемом и послужило началом дезинфекционных мер. Опахивание и окуривание применялись, главным образом, при инфекционных болезнях, причиной которых народ считал какие-то существа или злые духи, причинявшие болезни людям.
Например, белорусы считали, что холера принимала вид тощего человека, а иногда такого же животного; она ходила по домам и отравляла квас и другие напитки, оставленные непокрытыми. Поэтому считали, что в холерное время нужно тщательно прикрывать воду, квас, молоко. Видно, что в этом представлении имеются правильные наблюдения крестьян. Заразительные начала инфекционных болезней были представлены народом в образах злых духов, так как микробы — злейшие враги человека — открыты и изучены наукой сравнительно недавно. Народ правильно подметил, что некоторые болезни передавались людям через различные предметы, бывшие в соприкосновении с больными. Но в связи с этим был сделан неправильный вывод о возможности излечения путем передачи полученной болезни другому лицу. Крестьяне «передавали» лихорадку, бородавки и другие болезни. При приемах лечения, основанных на магии по сходству, для лечения выбирали растения, имевшие цвет, который являлся характерной особенностью некоторых заболеваний. Так, желтуху лечили растениями, имеющими желтый цвет.
Возможно, что этот прием был основан на вере в передачу болезни. Такая передача производилась на растения или другие применяемые средства, которые, по народному представлению, имели какое-либо, сходство с болезнью, что могло считаться более эффективным для лечения. Приемы, связанные с магией по сходству, точно так же, как и употребление растений в качестве оберегов, к концу 19 века почти исчезли. В конце прошлого столетия сохранялась, главным образом, одна из форм магии по сходству — применение растений, сходных с болезнью по цвету. Кроме этих основных приемов, в народной медицине было много различных магических способов. Одни из них причиняли иногда большой вред здоровью, являясь даже причиной смерти; другие, хотя и не вредили больному, но были просто бессмысленными. Рациональные приемы также часто сопровождались магическими действиями или заговорами. Большое влияние на сохранение подобных воззрений оказывала христианская церковь, поддерживавшая веру в действие злых духов, причинявших болезни людям. В деревнях многие болезни приписывались также наказанию Божьему, искуплению за содеянные грехи и т.п.
Так, в Казанской губернии, если человек выходил на работу или принимался за какое-либо дело, не благословясь, верили, что тогда приключится с ним «разная боль, иногда и глазная». В Полтавской губернии говорили, что наказание может быть ниспослано, главным образом, за несоблюдение праздников, причем покарает как будто бы тот святой, праздник которого был нарушен. В Тамбовской губернии считали большим грехом прясть под Новый год, иначе дух «волосень» под видом костоеда отьест палец и из него выпадет нечистая кость. На основании всего сказанного становится понятным, почему для лечения прибегали к помощи знахарей. В ряде отдаленных районов даже в 1920-е годах к врачам обращались неохотно, считая, что болезни, происшедшие не от естественных причин, а от злых духов, врач исцелить не может. Т. А. Ткачев в 1925 году отметил по Воронежской области, что в известной части население до сих пор предпочитает более близкую и более понятную помощь знахарки доктора не все могут, иногда врач не вылечит, а знахарка может, например: от сумасшествия, нервного расстройства и … даже от воспаления десен.
То же самое встречаем и у других народов. Например, В. М. Янович пишет, что пермяки считали возможным обращаться к врачам в случае хирургических заболеваний и родов. При всех же других болезнях считалось, что врач ничего не может сделать, так как не знаком с действием злой силы. Он не может, например, изгнать кикимору, что может сделать любой колдун. В связи с представлением о многих болезнях, как о действии злой силы, не всегда понятной, лечение сопровождалось и обставлялось таинственностью. У русских, например, применялись непонятные наговоры, заклинания, которые не только по народному представлению, но даже и по мнению христианской церкви считались сильным орудием христиан против дьявола. Так, по словам игумена Марка, духовника Московского Ставропигиального Симонова монастыря, это подтверждалось на его Собственном опыте, когда он читал заклинательные молитвы в Симоновом монастыре. «Многие из приходивших в этот монастырь к заклинательным молитвам, — пишет он, — получали исцеление. Часто получают исцеление такие больные, которые признаны врачами безнадежными к выздоровлению».
Можно было бы ожидать от применения многих народных средств в большинстве случаев плохой результат. Однако, несмотря на такие, казалось бы, странные методы лечения, оно действовало в иных случаях и в положительном смысле. Акад. И. Лепехин пишет про старуху, занимавшуюся лечением во Владимирской губернии: «Ежели бы наша бабушка часто своим лечением отправляла на тот свет, то бы без сомнения скоро потеряла к себе доверенность». Чем объяснить такое явление, когда при употреблении приемов, часто основанных исключительно на магии, даже без применения трав, наступало выздоровление? По-видимому, улучшение, наступавшее у некоторых больных после применения заговоров и магических приемов, объясняется тем, что они действовали как внушение и самовнушение, основанные на вере в их помощь. Тем более, что заговоры и различные приемы применялись часто при так называемой «порче» и «сглазе», т.е. при болезнях большею частью нервно-психического характера, основанных, так же, как и лечение их, на внушении и самовнушении.
Многие болезни происходили на психической почве, причем исключительное положение здесь занимала вера в порчу, а потому всякое малейшее недомогание крестьяне приписывали порче и «сглазу». Больной под действием самовнушения, основанного на каких-либо предметах, находил у себя признаки какого-нибудь заболевания, и получалась полная картина внушенной болезни. Академиком А. Д. Сперанским отмечено, что «многие и разнообразные патологические процессы, за причину которых признавалось все, что угодно, но только не нервные воздействия, в действительности своим происхождением целиком обязаны этим последним». Получается, что как в заболевании, так и в излечении, от него значительную роль играло внушение и самовнушение. Знахари часто бывали хорошими психологами: они всячески внушали больному, что он поправится, и применяли различные успокаивающие.
Существовали у крестьянина особенные, своеобразно-нелепые способы лечения переломов костей. В некоторых местах употреблялась присыпка из сушеных толченых раков, а в других привязывались свежие толченые раки или же патока, смешанная с ячменным солодом. Иногда применялось смазывание «кирпичным маслом», которое при переломах считалось «дороже золота». Приготовлялось оно так: берут хорошо высушенный кирпич, мелко толкут и прокаливают на сковородке. Дав остынуть, кладут в котелок, заливают конопляным или маковым маслом и кипятят на огне, потом процеживают сквозь тряпку и — снадобье готово. Совершенно особенные средства рекомендуются при огнестрельных и некоторых видах укушенных ран. К огнестрельным ранам, оказывается, хорошо было прикладывать тертую коноплю, так как она «выгоняет» пули. При укушении бешеной собакой или волком следует приложить к ране теплое голубиное мясо или, превратив в порошок высушенную пчелиную матку, одну половину принять внутрь, а другой присыпать укушенное место. При ужалении змеи следует мазать рану серой из уха и всего человека вымазать чистым дегтем. В других случаях, лучшим средством считалось натирание укушенного места селедкой или прикладывание к нему живых лягушек, которые должны сменяться, новыми, как только лягушка издохнет.
При хронических язвах крестьянин иногда ограничивался, хотя и редко, довольно индифферентными средствами, прикладывая к язвам свежие листья березы, ольхи, капусты, бобов, сирени, травы-подорожник, мать-мачехи и т.п., а иногда применяет и такие средства, как овсяный блин, мазь из сажи с салом, свежие березовые листья, растертые с мылом, отвар из конопляного масла, дегтя и водки, и даже такие, как смазывание язв свиной желчью или присыпка из порошка пережженного собачьего ребра. Для ускорения созревания нарывов, мужик привязывает к заболевшему месту такие разнообразные предметы, как табачный лист, квасную гущу, ржаной хлеб с солью, соленые огурцы, пшеничную муку, или жеваные баранки с медом и даже такие, как гусиный навоз и колесную мазь. Печеный лук, общеизвестное и общепринятое народное средство при нарывах, иногда заменяется жеваным хлебом с солью или сахаром, жеваной крупой, соленым свиным салом или мясом, всего лучше «старых годов», соленой сырой капустой или полынью, растертой с свиным салом. В некоторых местах применялись даже такие удивительные вещи, как прелая шерсть со сметаной, сало говяжье или свиное, посыпанное нюхательным табаком, кожа от соленой рыбы или истертый на терке корень белены.
Иногда, при известных нарывах, употреблялись вполне определенные, специальные средства. Так, если образуется «сучье вымя», всего лучше прикладывать лепешку из пшеничной муки, а при груднице — вату с копотью от горящего сахара или тряпку, пропитанную салом от растопленной сальной свечки и посыпанную сахарным песком. При чирьях, кроме таких общеупотребительных средств, как печеный лук, хлебное тесто, жеваный хлеб и т.п., нередко употреблялись и другие: жеваный горох, бобы и гречневая крупа, смешанная с яичным белком, жеваные орехи с сахаром, творог с кислым молоком, намыленная куделя, медвежье сало, вар и деготь. Применялись и мази, нередко довольно сложные по своему составу: растирается четвертовое сало с полынною травой, варится смесь из лука, гусиного сала и мыла, сальная свечка с деревянным маслом, а как внутреннее средство употреблялся хлеб, посыпанный, вместо соли, толченой серой. При ожогах, требующих быстрой помощи, как и при кровотечениях, крестьянин мазал пострадавшее место и лил, и валил на него все, что случится и что придет ему на ум: пускаются в ход сопли, чернила, если есть, сахар с слюной, мед, картофельный или луковый сок, квасная гуща, отвар табачных корешков на молоке, творог, мел, гороховая мука, овсяный блин, березовый уголь, толченая еловая или ольховая кора и т. п.
В некоторых случаях придается целебное значение скорлупе речных измельченных в порошок раковин, в других же получают такое же значение высушенные и также превращенные в порошок сами слизняки. Иногда таким же значением при ожогах пользуется присыпка из травяных кобылок и даже зола, получающаяся от сжигания детской подстилки. Применяя, в качестве врачебных средств, все эти предметы своего немудреного домашнего обихода, в каждом из них усматривая целебное значение и пробуя то одно, то другое, крестьянин остается довольным, если применяемое средство хоть в каком-нибудь отношении окажется полезным — остановит кровотечение, уменьшит тягостное чувство боли, ускорит созревание нарыва и т.п., и после этого уже не обращает никакого внимания на вред этого средства во всех других отношениях. Такое средство легко становится в разряд постоянно применяемых при данной болезни, и с совершенным убеждением и авторитетностью рекомендуется другим. Но едва ли можно сомневаться, что по крайней мере половину всех этих средств крестьянин употребляет из горькой необходимости и часто полного отсутствия всяких других. Ища и не имея средств против упорной зубной боли, крестьянин одинаково и без разбора кладет на больной зуб корни лука, корешки махорки, нюхательный табак, достает из трубки «гарь» и также кладет ее в дупло зуба, попробует впустить в него товарного дегтя, которым он смазывает свои сапоги и сбрую, керосина, пустить на зуб также несколько капель слюны другого человека и пр.
По той же причине, чтобы не гноились глаза, крестьянин мажет их луковым соком, смешанным с сахаром, пускает в глаза в своем роде дистиллированную воду, полученную из пара горячего хлеба, при держании над ним стеклянной посуды, смажет их жиром жареной змеи, щучьей или свиной желчью, пылит жареным бараньим мясом или пеплом от сжигания суровой холстины, пускает в глаза сок, полученный от соленых дождевых червей и даже ждет эффекта от растирания теплым медом спины между лопатками. Поэтому же, при звоне в ушах и глухоте, крестьянин возлагает надежду на такие средства, как прикладывание к ушам горячего и испеченного с можжевеловыми ягодами хлеба или меда с солью, впускание в уши свекольного, лукового или хренового сока, льняного масла, а при попадании таракана в ухо, с целью умертвить насекомое, без разбора льет в уши деготь, конскую мочу, скипидар, квас, керосин и т.п., или, впустив в ухо конопляного масла, прикладывает к нему печеное яблоко и обмазывает кислым тестом). Точно таким же образом и при многих других болезнях крестьянин в выборе средств не выходит из сферы своего домашнего обихода. Сделается насморк у мужика — он кончиком хвоста живой кошки трет переносье, щекочет в носу или подпаливает кошачий хвост на лучине и нюхает гарь, намазывает ноздри и переносье разогретым свиным и гусиным салом или сметаной, мажет в то же время пятки дегтем, усиленно нюхает табак, жженую сухую крапиву, жженое перо и пр.
В некоторых случаях, при головной боли, практиковался даже и такой способ: захвативши клок волос на голове, навивает его вокруг пальца и сильно оттягивает, как будто отдирая кожу от черепа, так что получается треск. Заболит у мужика горло — он обмотает шею нитками, обмоченными в чистый деготь, намажет горло синькой, приложит к шее жаренную в коровьем масле репу или размоченное в воде гнездо ласточки, и выпьет растопленное в горячей воде свечное сало или раствор той же синьки, которую он только что применял снаружи. При кашле он одинаково пьет топленое свечное сало, горячее кипяченое молоко с свиным салом и отвар ржаной соломы, взятой из-под крыши. Обыкновенно крестьянин, наряду со всеми такими средствами, применял и рациональные, переходя от одного к другому без всякого порядка и разбора. Так, при ломоте, он натрется в бане скипидаром, тертой редькой или хреном, гусиным жиром, полыновым соком, наденет рубашку, предварительно положенную в муравьиную кочку, и, если это не помогает, переходит к другим, все более и более экстраординарным средствам: обложит ноги ржаным тестом, по совету деревенских специалистов, соорудит и будет мазаться мазью из сваренного на водке мозга говяжьих костей, импровизированной мазью из навозных червей, которых предварительно наложит в бутылку, обмажет ее тестом и поставит в печку «попреть», пустит в ход не менее удивительную мазь из деревянного масла, в котором был сварен заяц, и т.п.
Для довершения же действия крестьянин приложит к больному месту и самое мясо зайца, а иногда заменит его только что содранной заячьей шкурой, шерстью наружу, оставляя лежать ее до тех пор, пока она не отвалится. Истощив все имеющиеся под рукой средства, он отыскивает муравьиные кучи, ставит в них ноги и терпеливо переносит укусы муравьев. Применяет в упорных случаях ломоты и внутренние средства: пьет щелок из золы овсяной соломы или к осиновому щелоку прибавляет водки, уксусу, чесночного сока, перцу, дает этой смеси пропреть и пьет ее 2—3 стакана в день (Череп, у. Новгор. г.). Особенного сорта щелок, снаружи и внутрь, иногда употреблялся и при сифилисе. В глухую ночь обходят 9 бань и из каждой приносят по венику, которым уже парились. Веники сжигаются, из получившейся золы варится щелок и этим щелоком моют и поят больного. Хаотический и нелепый характер был при лечении и многих других болезней. Применение средств во всех таких случаях часто не оправдывается не только разумными, но даже суеверными соображениями и указывает только на то, что крестьянин в известных случаях цепляется положительно за все средства, какими он может располагать. Опрелости у детей присыпают порошком гнилого дерева, скребут ножом оконные рамы и этим поскребом посыпают больные места. Коросты у маленьких детей лечат, смазывая их керосином и прикладывая теплые пенки от топленого молока, а при чесотке, кроме наружных средств, едят еще серу.
В Грязовецком уезде, при золотушных сыпях придавалось лечебное значение заячьей шкуре, намазанной сметаной, в Пошехонском уезде, как кровоостанавливающее средство при маточных кровотечениях, кроме подкуривания перьями рябчика, употреблялась для питья разведенная в воде ржаная мука и сажа, а в Череповецком уезде, при трудных родах, устраивалось подкуривание травяными кобылками, предварительно высушенными и истолченными в порошок. Особенной фантастичностью и нелепостью отличаются средства, направленные против болезней, трудно поддающихся лечению. Недержание мочи, будто бы, следует лечить такими средствами: сжечь кожу сороки и пепел пить с водой, пить заячью сушеную кровь и есть заячье мясо. При водянке почему-то считалось полезным обмазывать отекшие места сотовым медом или патокой с коровьим маслом, при рези в животе налить в пупочную ямку скипидару, а при геморрое — есть сырое мясо с перцем. В некоторых местах Городищенского уезда при всякой болезни хорошим средством считалось съесть живого рака, а в Череповецком таким же общим средством при многих детских болезнях считается настой ласточкина гнезда, даваемого для питья ребенку. У крестьянина было средство даже против боязни грома: для этого, оказывается, надо только есть заплесневелый хлеб. Иногда в стремлении найти подходящее средство против данной болезни, крестьянин доходит до положительной виртуозности и дает неограниченный простор своей извращенной фантазии.
Крестьянин додумался даже до такого необыкновенного лечебного метода, как способ «вытравлять» болезни. Для этого он дает пить больному «разные гадости» и добивается того, что с больным открывается рвота и, таким образом, «гнездо болезни, будто бы, выбрасывается». Особенно хорошо, если больной во время рвоты и испражняется: в таком случае, получаются шансы для выхода болезненного гнезда и низом. Таким манером выкуривалась, например, лихорадка. Для этого надо срезать «копытца» у лошади, положить на горячие уголья и, закрывши наглухо больного, заставить его дышать этим дымом. — «Насилу ссидела, — рассказывает одна баба про такой метод лечения, — почти без памяти свалилась, а лихорадка-то, со зла, наплевала на меня так, что у меня рожу, во, как вздуло и губы все потрескались, даже есть было нельзя». Все эти приемы и средства лечения, свидетельствуя об огрубелости понятий и нравов народа и подавленности даже такого чувства, как естественное чувство брезгливости, не являются одинокими среди других и тесно связываются с такой группой средств, которые, по совершенно особому характеру их, можно назвать «противоестественными». Это — экскременты человеческого тела, домашних животных и птиц, которые во врачебной практике крестьянина находят себе довольно обширное приложение в самых разнообразных болезненных случаях и применяются во всевозможных видах.
Известен прием обливать ранения, особенно свежие, своей собственной мочой. Сообщения об этом, хотя и не особенно многочисленные, получены из самых различных местностей. В Орловском уезде, при ушибах, прикладывают нагретый навоз, который берут в сенях, около порога, а в Волховском и Карачевском прикладывают в тех же случаях теплые человеческие испражнения. В Скопинском уезде их прикладывали при гангрене и к нарывам, в расчете, что нарыв скорее прорвется, а в Череповецком теплыми испражнениями коровы лечили так называемые «волосяные раны». При укушении змеи, к ране прикладывался человеческий кал, смешанный с коровьим маслом, и теплые лошадиные испражнения. Подобным же образом лечились иногда и ожоги. Тотчас после ожога, не теряя времени, обливали обожженное место мочой человека или обертывали тряпкой, смоченной той же жидкостью. В других случаях ожоги присыпали толченым овечьим калом, а иногда применяли его в виде мази, соединяя с постным или деревянным маслом. В некоторых местах припарками из свиных испражнений лечили рожу, пометом лошадиным и куриным — чирьи, свиным — золотушные сыпи, а воробьиным, разведенным слюной — бородавки. В Сарапульском уезде против бородавок более действительной, чем воробьиный помет, считается жидкость, скопляющаяся на поверхности коровьего помета. В Пошехонском уезде из сухого куриного помета, льняного масла и дегтя приготовлялась мазь против чесотки, а в Орловском уезде подобная же мазь из воробьиного помета применялась при сыпях на голове. Находит себе применение помет, в виде мазей и припарок, и при различных заболеваниях горла.
Иногда, в таких случаях, прикладывали к шее просто нагретый коровий кал, иногда голубиный, смешанный с медом, а иногда — свиные испражнения, перетопленные с коровьим маслом. Такое же применение находит помет в виде припарок на щеку, при флюсе или зубной боли. В этих случаях прикладывали или нагретый навоз — тот, что отлетает из-под копыт, когда бежит лошадь, или прикладывают теплый лошадиный помет. Некоторые идут дальше и помет собачий или коровий кладут даже на больной зуб и смазывают им десны. Интересны некоторые другие виды применения помета и навоза, иногда практикующиеся крестьянством. В Орловском уезде приготовлялся даже особого рода экстракт из навоза. При ломоте рук и ног собирают на лугах конский навоз, накладывают в чугун, плотно закрывают, парят двое суток в печи и потом этом соком растираются. Заслуживают внимания также «навозные ванны». Вот как описывает способ приготовления таких ванн один из орловских очевидцев. «На пол, в избе, ставят большую кадушку, сыплют туда овсяной мякины, лошадиного помета, соли, иногда еще и коновал дает какого-нибудь снадобья. Потом кипятят воду, льют ее в кадушку и накрывают веретьем, чтобы все распарилось. Когда вода мало-мальски остынет, больного сажают в кадушку, накрывают веретьем, свитами и т.п., оставляя незакрытой одну голову и держат так часа 3—4. Вынув из кадушки, больного кладут на печку и накрывают дерюгой, чтобы не остыл, и дают выпить стакан водки, настоянной на стручках».
Похожие страницы:
1. Условия и особенности заболеваний русской деревни
2. Сглаз, оговор и испуг
3. Сверхъестественные причины болезней и их олицетворение на Руси
4. Роль нечистой силы в появлении болезней
