Под термином «Понизовое Поволжье» понимается территория восточной части «Дикого Поля» между реками Волгой и Яиком (река Урал), ограниченная с севера — нижним и средним течением реки Камы и рекой Белой, с юга — северным побережьем Каспия. Этот регион, наряду с природными особенностями, в древности и средневековье обладал определенной замкнутостью — автономностью — в своем историческом развитии.
Его лесостепное пространство южнее реки Самары плавно переходило в степь, где полностью господствовали кочевники. Вхождение в середине 16 века Среднего и Нижнего Поволжья, Южного Приуралья в состав России отнюдь не означало включения жителей основной его территории в систему традиционных социально-политических и экономических отношений. Активное складывание таких отношений, интенсивное формирование русского сельского и «городского» населения в среде местных коренных народов Поволжья и Приуралья происходило только на территории собственно Казанского края, который давно был освоен в аграрном и аграрно-промысловом отношениях.
Все остальное огромное пространство, располагавшееся ниже слияния Волги и Камы, являлось зоной Ногайской (а затем Большой Ногайской) орды, редких казачьих стоянок. После присоединения оно представляло для русского правительства особую значимость в двух аспектах: во-первых, с точки зрения развития торговых и дипломатических связей с Ираном, государствами Средней Азии и Закавказья (прежде всего по Волге); во-вторых, для обеспечения безопасности юго-восточных окраин страны от нападений кочевников. Постепенно, по мере укрепления позиций русской администрации в Понизовье складывалось еще одно направление государственной политики — защита и поощрение предпринимательской деятельности в регионе, прежде всего рыболовства и добычи соли.
Положение Волжского Понизовья в составе России во второй половине 16 — начале 17 веков претерпело настолько значительные изменения, что в его развитии можно выделить 2 периода. На протяжении первого (до середины 1580-х гг.) — российское правительство смогло с помощью военных и дипломатических средств установить свое полное (Казанский край) или номинальное (Заволжье) господство над всей территорией края, подавить все оппозиционные движения местного населения. Кроме Казани и городов-крепостей Казанского края на всей территории Среднего и Нижнего Поволжья находилась в это время только одна постоянная мощная опорная база — Астрахань. Полностью контролировать все Понизовье из двух центров было крайне сложно.
Наиболее удовлетворительным выходом в данной ситуации явилось бы сооружение в ключевых местах волжского пути — в устьях рек Самары и Большого Иргиза, на волжско-донской Переволоке русских крепостей. В 1550-х годах в этом были заинтересованы и руководители Ногайской Орды, прежде всего Нурадин, а с 1555 года князь (бий) Исмаил, признавший в 1557 году свою вассальную зависимость от Москвы. Во время переговоров с Исмаилом русское правительство обещало и, видимо, всерьез рассматривало возможности создания постоянных укрепленных пунктов-городков по всей Волге. Вопрос об их строительстве неоднократно поднимался в дипломатической переписке 1550-х годах. Однако, Москва на протяжении первых трех десятилетий владения волжским путем ограничилась только посылками «плавных ратей», да высадками в наиболее «опасных» местах волжского побережья небольших стрелецких отрядов для «летования». Но, в отдельные годы система сезонных стоянок правительственных войск на Волге выглядела весьма внушительно и создавала впечатление едва ли не полного контроля над волжской акваторией. Достаточно вспомнить записки агента английской компании Христофора Борро, который на нижней Волге, от Переволоки до Астрахани насчитал 6 караулов — «летовий». В крупнейшем из них — на Царицынском острове, там, где позднее был построен город, находилось по словам путешественника 50 «пушкарей».
Устройство городков только для охраны волжского пути было слишком дорогим занятием в условиях Ливонской войны. Задачи же земледельческого или промыслового освоения края в эти годы практически не ставились, и поэтому крепости как центры создания сельскохозяйственной и промысловой округи также были не нужны. Даже после того, как в конце 1560-х годов обстановка на юге и юго-востоке страны резко обострилась и понадобились чрезвычайные военные усилия 1569-1572 годов, чтобы остановить турецко-крымскую агрессию, в Москве использовали иные способы для укрепления своих позиций на границах с Диким Полем. С 1571 года началось коренное реформирование системы сторожевой службы, протянувшейся вдоль южных и юго-восточных лесостепных границ России.
Крайние юго-восточные сторожи проезжали по правому берегу всю среднюю Волгу и останавливались под «Караманским лесом» у устья реки Терешки, неподалеку от построенного позднее Саратова. Кроме того, в тех же 1570-х годах появилось еще несколько линий сторожевых разъездов, выходивших по правому берегу к Волге, как севернее, так и южнее первой. Немногочисленные станицы вряд ли могли оказать сколько-нибудь серьезное противодействие кочевникам и служили, прежде всего, для раннего оповещения воевод юго-восточных пограничных городов Казанского Поволжья о появлении крупных отрядов степняков. В конце 1570-х годов часть сторожей в Понизовом Поволжье была упразднена «от 88 году и по ся места под Тилеорманским лесом головы не стоя; и потому сказывали головы станичные и станичники, что меж Дону и Волги воинские люди мало ходят все ходят новою Калмиусскою дорогою а и пойдут которые малые люди и придут на Олатырские места … и тех людей сакмы объезжают станицы арзамасские».
Но все же определенную сдерживающую роль эти сторожи сыграли. Например, когда в 1580 году хан Большой Ногайской орды стал готовиться к походу на русские окраины, ногайская знать его остановила, говоря при этом: «…нынче на Волге сторожи, и оне тебя за Волгу не пустят; хотя и за Волгу перейдеш, то московские люди будут наготове». Только на ближних подступах к Казанскому Поволжью в конце 1570-х годах началось сооружение засечной линии, главными опорными пунктами которой являлись Саранск, Алатырь, Тетюши. Строительство Тетюшской черты на длительный период предопределило южные границы постоянного земледельческого заселения в Предволжье. Для стабилизации ситуации в регионе во второй половине 1570-х — начале 1580-х годов, для «усмирения» вышедших из повиновения ногаев, правительство широко использовало волжско-яицких казаков.
Активная роль Астрахани в защите волжского пути вряд ли распространялась далее волжско-донской Переволоки. Ее гарнизон мог действенно охранять сравнительно небольшой район волжской дельты. Кроме того, астраханским воеводам вменялось в обязанность защищать подступы к городу со стороны Северного Кавказа, а именно, район прилегающий к реке Терек, где во второй половине 16 века сложился еще один район вольного казачества. Притеречье являлось базой для усиления влияния России на Северном Кавказе. Там время от времени устраивались русские укрепленные городки. Понизовье в эти годы являлось районом, через который проходили торговые и посольские пути в страны Востока.
Завершение Ливонской войны, воцарение Федора Ивановича и утверждение правительства Бориса Годунова привели к значительным изменениям в государственной политике на юге и юго-востоке страны. Особое внимание было уделено укреплению безопасности России на этих направлениях, расширению пояса пограничных городков-крепостей с последующим, где это было возможно, хозяйственным освоением новых территорий. Например, «Новый летописец» так отразил новые подходы к закреплению Казанского края: «Сам же государь праведной (Федор Иванович) чая от них (народов Среднего Поволжья) впредь измены повеле ставити городы, и насади их русскими людьми и тем он государь укрепил все Царство Казанское».
Составители «Пискаревского летописца» 1684 года распространили это положение на всю южную окраину страны: «Приказывает (Федор Иванович) боярину своему и слуге и конюшему Борису Федоровичу Годунову да дьяку ближнему своему Андрею Щелкалову городы ставити на Поле и в Сивере и к Астрахани, которые за многие лет запустевша от безбожных агарян и от междуусобныя брани: Елецких князей вотчина Ливна, Койса, Оскол, Волуйка, Белгория, Самара (под этим городком подразумевалась, скорее всего, Самара южная на притоке Днепра, а не волжская), Кромы, Монастырев и иныя многия польския и сиверския».
Но авторы «Пискаревского летописца» забыли, по крайней мере, еще два новоприсоединенных региона, где строительство крепостей-городков происходило едва ли не столь же интенсивно как и на юге. К ним относились Понизовое Поволжье — с крепостями Самарой (1586), Уфой (1586), Царицыном (1589), Саратовом (1590); городками долины Терека (один из которых — Койса — был указан в «Пискаревеком летописце»), Яицким городком (1594/95 года) и Западная Сибирь. Реализация этой политики привела к тому, что к концу 16 — началу 17 века на юге и юго-востоке страны возникла новая ситуация, произошло фактическое, а не номинальное закрепление лесостепных и отчасти степных пространств Дикого поля за Российским государством.
К середине 1580-х годов завершилась длительная череда восстаний коренного населения. В значительной степени «замирению» способствовали не только карательные акции правительственных войск, но и строительство в 1583-1584 годах ряда укрепленных пунктов в покоренных районах — Козьмодемьянска (1583), Царевококшайска (1584), Цывильска (1584), Уржума (1584), Малмыжа (1584), Царевосанчурска (1585). Несколько позднее были основаны Ядрин (1590) и Яранск (1591). Создание весьма значительной группы крепостей в столь сжатые сроки явление уникальное для Казанского края. На Правобережье к началу 1580-х годов было завершено строительство укреплений засечной линии, проходившей через Темников, Саранск, Алатырь и вышедшей к Волге в районе Тетюшей.
С юго-востока, со стороны степей южного Приуралья подходы к региону защищала построенная в 1586 году Уфа. Во второй половине 1580-х годов правительство предприняло решительные шаги по созданию действенной системы обеспечения безопасного судоходства и рыболовства на всем протяжении средней и нижней Волги. С этой целью в 1586 — 1590 годах были построены городки-крепости по берегам Волги от Тетюшей до Астрахани — Самара (1586), Царицын (1589), Саратов (1590). В них разместили обычные для того времени воинские гарнизоны по 300 — 500 детей боярских, стрельцов, иноземцев. Расстояние между городками на реке — от 300 до 400 км — позволяло их администрации достаточно оперативно реагировать на враждебные действия кочевников или казаков.
В конце 16 века были предприняты дополнительные усилия для укрепления российского присутствия в Нижнем Поволжье. В 1588 году «велел государь в Астрахани город делать Астрахань каменной». Видимо, в этом же году было решено значительно увеличить военный гарнизон крепости. Вниз по Волге во главе с М. И. Вельяминовым, которому и поручили строить астраханский кремль, отправилась «плавная рать», состоявшая из 3 полков. О том, что город в конце 16 — начале 17 века приобрел иной облик, значительно разросся, свидетельствуют данные о строительстве новых и перестройке старых монастырей и храмов (Спасский мужской, Вознесенский монастыри, соборная церковь Троицкого мужского монастыря и т.д.) о создании в начале 17 века Астраханской епархии.
Однако задачи, стоявшие перед астраханскими воеводами, требовали дополнительных военных ресурсов. Об этом сообщают в 1604 году русские послы: «А воевода твой государев Михайло Сабуров да дьяк Офонасей Карпов о провожатых нам холопем твоим, сказали: что у них было в Асторохани конных стрельцов, и те все разосланы для твоих государевых дел на Яик и к Солям и по иным местам и по Волге вверх для воров казаков, которые громили суды торговых людей, и встречю кизылбашского посла от воров для береженья, и послати им с нами полем стрелцов конных неково». Во второй половине 1580-х годов произошли качественные изменения в политике Москвы на Северном Кавказе.
Россия окончательно закрепилась в нижнем течении Терека и создала там целую систему городков-крепостей — Терский городок, Койсинский и Сунженский остроги. В середине 1590-х годов были предприняты первые попытки для усиления влияния астраханских воевод на ситуацию в низовьях Яика. В 1595 году по просьбе ногайских мурз в устье реки был поставлен деревянный городок, срубы для которого заготовили в районе Тетюшей. Вольница с Волги в основном уходила на Яик, частично на Дон и Терек. Постепенно складывалась яицкая казачья область, что сопровождалось в последние десятилетия 16 века сооружением постоянных казачьих городков.
Первые сведения о таких городках — «зимниках» появились в середине 1580-х годов. Наиболее ярким эпизодом стало строительство в конце лета — начале осени 1586 года Кош-Яицкого городка в устье реки Илек, что вызвало ожесточенное сопротивление ногайской знати. Пока это были укрепленные центры отдельных казачьих общин (единая яицкая казачья область возникла позднее, не ранее середины 17 века), но появление их в центре ногайских кочевий означало коренное изменение ситуации в степной и лесостепной зоне Понизовья. Начальный процесс формирования единых казачьих областей на юго-востоке России шел практически одновременно на Дону, Яике и Тереке.
В любом случае роль яицкого казачества в регионе изменилась, оно становилось постоянной, реальной силой, значимость которой осознавалась и российской администрацией, и кочевниками. Наиболее «пострадавшей» в этот период оказалась Большая Ногайская Орда. Претензии ее руководства на самостоятельность и независимость окончательно рухнули в середине 1580-х годов. После поражения под казачьим городком Ногайская Орда все же осталась на старых кочевьях, но роль свою как самостоятельной силы потеряла. И зимние, и летние кочевья Орды оказались охваченными со всех сторон цепью государственных и казачьих городков. Нарушились традиционные связи с Крымом и ногаями Малой Орды, что привело к своеобразной изоляции.
Во второй половине 16 — начале 17 веков происходил быстрый рост промыслового предпринимательства на Волге, в котором активное участие принимали церковные феодалы, частные светские предприниматели и государство. Основными отраслями являлись рыболовство и добыча соли в астраханских озерах. Однако рыболовецкие промыслы с четко фиксированными рыболовными угодьями сформировалось только в казанско-тетюшском и астраханском районах. Вся остальная акватория реки оставалась зоной ненормированных, фактически неконтролируемых промыслов. Правительство, жалуя правом на добычу рыбы, ограничивалось расплывчатой фразой, типа «ловить рыбу в Волге реке до Самары и до Саратова, где место приищут».
Понизовое Поволжье (как и все Поволжье от Ярославля и ниже) в меньшей степени пострадало от событий Смутного времени, чем западные и центральные районы страны. В годы Смуты погибли Царицын и Саратов. Астрахань, бывшая под властью оппозиционных правительству Василия Шуйского сил, оказалась в 1613 году в руках И. Т. Заруцкого, который готовил новый поход на Москву. Ниже устья Камы московское правительство контролировало только Тетюши, Самару и Терки. Состояние Самары в 1613-1614 годах, как об этом можно судить по отпискам местного воеводы Д. П. Лопаты-Пожарского, было весьма плачевным. Но, в Смутное время произошло «возрождение» волжского казачества.
На волжских берегах, между Самарой и Царицыным, располагалось в 1613-1614 годах восемь казачьих городков, в которых в совокупности насчитывалось около 600 человек. Неизвестно, были ли эти городки постоянными «зимовьями» или временными летними стоянками. Характерно, что в Москве, когда рассылали грамоты, призывавшие к борьбе с Заруцким, решили обратиться к волжскому казачеству как к совершенно самостоятельной силе, поставив его в тексте документов впереди яицких и терских казаков и именуя «войском»: «на Волгу атаманом и казаком всему великому войску» или «всему вашему Волскому великому войску». Эти дипломатические акции сопровождали поход в Понизовье армии под руководством князя И. Н. Одоевского и С. В. Головина.
Несмотря на то, что казна была пуста, воеводы должны были привести казакам «царское жалованье, денги, и сукна, и хлебные запасы, и вино». Необходимо учесть чрезвычайно сложное положение, в которое попало правительство Михаила Федоровича в 1613 — первой половине 1614 года. В Астрахани разгоралась авантюра И. Т. Заруцкого, западные районы России были оккупированы поляками и шведами, вынашивавшими планы новой интервенции; уезды к северу от Москвы (Белозерский, Пошехонский, Вологодский, Каргопольский, Ярославский и другие) охватило широкое казацкое движение, предводители которого планировали идти в Понизовье на соединение с отрядами Заруцкого.
Появление весной 1614 года в Понизовье крупных правительственных сил, разгром движения Заруцкого и отрядов наиболее непокорных яицких атаманов изменили положение в регионе, ликвидировали возможность формирования там новой оппозиции. Несмотря на сложнейшую ситуацию, в которой оказалось Понизовое Поволжье в первые годы после завершения Смутного времени, уже в 1614 году регион вновь стал ареной активной промыслово-торговой деятельности русских предпринимателей. Развитию предпринимательства способствовали и местные власти. Летом 1614 года астраханский воевода, сообщая казанскому об освобождении Астрахани от Заруцкого, писал: «да велети бы, господа, вам ехати к нам в Астрахань всяким торговым людем со всякими товары и с запасы, и кто похочет учуги откупати».
К 1616-1617 годам правительственная политика в Понизовом Поволжье достигла определенных успехов. В конце 1616 года в подданство России вернулась Большая Ногайская орда. Были восстановлены Царицын и Саратов (в 1614 году на месте Саратова упоминается только «пепелище», первое известие относится к 1616 году, а в 1617 году в крепость был назначен воевода). Но в росписи сборов 3-ей пятины 1616 года (росписи окладов для сбора денег) указаны из низовских городов, располагавшихся ниже устья Камы, только Самара и Уфа (Тетюши, видимо, попали в общую строку «Казань со Свияжском и пригородами»). Только что отстроенные Царицын и Саратов (последнего, возможно, еще и не существовало) были населены только служилыми годовальщиками и практически не имели посадских жителей.
По сведениям одного из современников, в 1614 году в Астрахани насчитывалось около 10000 жителей. В пользу мнения о весьма значительном служилом, торговом и посадском населении города свидетельствуют результаты обыска, произведенного в Астрахани в 1616 году по делу о злоупотреблениях астраханского воеводы и приказных людей. Материалы «обыска», подробно рассмотренные В. Н. Вернадским и И. И. Смирновым, затронули весьма значительную часть населения — 1563 человека. Среди них — 94 астраханских посадских жителя, 18 торговых людей из верховых городов, 33 купца из Ирана, Средней Азии, армян; 18 попов, дьяконов и монахов. Остальные относились к служилому населению — дворянам, стрельцам, подьячим Астрахани и присланным из других городов.
Обыск лишь частично затронул представителей социальных низов города — мелких торговцев, промышленников, ремесленников и т.д. Скорее всего, и служилые сословия, многие представители которых также занимались промыслами и торговлей, были охвачены не полностью. Численность мужского населения города должна была значительно превышать количество людей, приведенных к обыску. Следовательно, есть основания видеть в Астрахани крупный военно-административный, торговый и промышленный центр, полностью восстановившийся после Смуты. Посадское население к 1621 году появилось и в Саратове. В материалах опроса местных жителей фигурируют 8 посадских людей, составлявших едва ли не все податное население крепости.
К концу второго десятилетия 17 века центральное правительство смогло полностью восстановить свои позиции в Волжском Понизовье. Условия для предпринимательской деятельности на территории региона стали относительно безопасными. Об этом свидетельствует наплыв предпринимателей «с верху», что позволило правительству отказаться от заведения казенных предприятий в Астраханском Поволжье и практически полностью перейти к системе передачи промысловых угодий на откуп частным промышленникам. Из казанско-тетюшских вод предприниматели и работные люди все в больших количествах уходили вниз по Волге в более выгодные в промысловом отношении районы.
Московский гость Ф. Котов, в 1623 году составивший краткое описание низовых городов, увидел Казань и Астрахань крупными военными и торгово-промышленными центрами. Самара ему показалась, прежде всего, крепостью, за стенами которой спрятались «посады и ряды». В отличие от новопостроенных городков Саратова и Царицына, о Самаре Котов сообщал: «город стар, рубленой, низок». Также только крепостью в описании гостя выглядел Царицын, в котором не упомянуты ни посад, ни «ряды». В большей степени торгово-промысловым центром показан Саратов, у которого «дворы и ряды в городе, а за городом стрелецкие дворы и рыбные лавки и амбары, где кладут с судов запасы».
Котов увидел и описал острог на реке Камышенке, где с весны до осени, по его словам, стояло от 500 до 700 казанских и «пригородных» стрельцов, пересылавшихся из Казани. Этот острожек появился на рубеже 1620-х годов между Доном и Волгой, где был еще один (наравне с Переволокой) путь переправы казаков с Дона на Волгу — Камышинский волок. Несколько позднее, в 1626 году между Царицыным и Астраханью была построена еще одна крепость — Черный Яр, описание которой как чисто военного пункта на Волге приведено у А. Олеария. В 1630 году перестроили крепостные сооружения Саратова. Следовательно, в первые десятилетия после Смуты были не только возрождены ранее существовавшие городки на Волге, но и устроены новые.
Как и в период до Смуты, правительство стремилось закрепиться на всем северном побережье Каспия от Терека до Яика. В Москве уже с конца 16 века были хорошо осведомлены о топографии местности прилегающей к Яику и время от времени пытались уточнить эту информацию. Достаточно вспомнить сведения, изложенные в «Книге Большому Чертежу», описание преследования в 1614 году бежавшего на Яик И. Заруцкого, составленную в 1614 году. В последующие годы были предприняты новые усилия для изучения волжско-яицкого междуречья, его картографирования. Зачастую эти действия были напрямую связаны с планами сооружения на Яике русских укрепленных крепостей.
К строительству нового яицкого городка подталкивали отношения, сложившиеся между ногаями и калмыками. Уже в 1619 году ногаи, защищаясь от калмыцких нападений, попытались устроить для себя укрепленный острожек у Яика, но потерпели неудачу. Правительство, весьма настороженно относясь к калмыкам, появившимся в междуречье Волги и Яика, пыталось сохранить и поддержать ногаев как противовес новой опасной силе. Главы отдельных ногайских орд сами предлагали русской администрации поставить на реке крепость с сильным гарнизоном. Например, в 1628 году мурзы обратились к астраханским воеводам с «выражением желания подчиниться царскому суду, расправе и обороне», что означало не что иное, как просьбу о фактическом управлении Ордой и ее защите от калмыков.
Уникальный материал о яицком казачестве содержится в списках, составленных в 1632 году сыном боярским Богданом Змеевым. Он сообщал в своей челобитной: «Да я же был посылан на Яик атаманов и есаулов и козаков уговаривать и, уговоря, ко кресту их приводить; и я всех козаков уговорил и ко кресту привел: крест целовали государю, царю и великому князю по полной записи; а опричь меня на Яик козаков ко кресту никто не приваживал». Змеев, задача которого состояла в том, чтобы уговорить яицких казаков бросить «воровство» и принять участие в Смоленской войне, смог записать на «государеву» службу 950 человек. Однако большая часть казаков, около 2000 человек, осталась на Яике. Таким образом, общая численность яицкого казачества составляла около 3000 человек.
Большинство яицких казаков было выходцами из приволжских и среднерусских областей, лишь очень немногие пришли с Терека и ни одного (судя по прозвищам) с Дона. Даже не успев создать единой организации, казачья вольница к началу 1630-х годов превратилась в весьма серьезную многочисленную силу. В отличие от низовьев Яика, более прочные позиции были у России в долине Терека. Терки с русской администрацией, значительным военным гарнизоном, посадом, слободами с нерусским населением и казачьими станицами стал крупнейшим после Астрахани центром в Понизовье. По данным С. А. Козлова, в начале 17 века у местного казачества сложилась войсковая организация. Показателем стабильности в регионе являлась ситуация на его северных границах.
В конце 16 — первой половине 17 века практически все Симбирское и Закамское Поволжье до Самарской Луки включительно являлось зоной активной промысловой деятельности коренного населения края. Судя по собранным и систематизированным А. А. Гераклитовым и М. В. Биленко материалам, промысловые угодья населения Алатырского уезда в первой четверти 17 века простирались от устья Алатыря и Барыша на юго-восток до Волги, устья реки Терешки. Вдоль обоих берегов Волги до Самарской Луки, включая и этот полуостров, тянулись промысловые угодья мордвы, татар и чувашей Казанского уезда. Начальные сведения об этом относятся еще к временам Казанского ханства и правления Бориса Годунова.
С северо-востока, вплоть до среднего и нижнего течения рек Самары, Сока, Кинеля простирались угодья башкир. Весьма интересен вывод исследователя мордовского расселения в 16-17 веках А. А. Гераклитова о том, что на Самарской Луке мордва появилась по крайней мере с середины 16 века в качестве пользователя урожаями, а на протяжении 17 века не только расширила свою промысловую деятельность, но и осела там. Подобные промыслы были постоянными, существовавшими на протяжении десятков лет, переходившими по наследству; они требовали длительной сезонной деятельности промысловиков — оброчников, вотчинников, наемных работников.
Наиболее примечательный пример такого освоения можно рассмотреть в связи с промысловыми владениями казанских феодалов Асановых. Бортные, бобровые и рыбные угодья на левобережье Волги от реки Майны вниз по Волге по реке Урень и до Черемшана были пожалованы им еще при Иване Грозном и сохранялись за этой семьей, вплоть до конца 17 века. В угодьях Асановых, как, впрочем, и других вотчинников и оброчников, постоянно в течение промыслового сезона находились промышленники. Они устраивали временные жилища, хранилища, рыболовецкие и охотничьи станы и при этом должны были укрываться от отрядов кочевников.
Вся территория вдоль волжских берегов, вплоть до Самарской Луки и ниже, отнюдь не была пустынна. Здесь кипела жизнь, но жизнь, скрытая от постороннего глаза, основанная не на постоянном оседлом поселении, а на временном укромном стане-убежище. Еще одним показателем определенной стабильности в регионе явилось появление первых постоянных сельских населенных пунктов на Самарской Луке и в Западном Закамье. Первые сведения об уже существовавших селениях на Самарской Луке — деревня Подгоры, относятся ко второй половине 1620-х годов. Еще раньше появилось село Рождественно, которое явилось базовым для освоения восточной части Самарской Луки. Можно предположить, что ее заселение началось в конце 1610-х-начале 1620-х годов.
В 1631-32 годах огромную территорию на западе Луки получил в оброчное пользование гость Надея Светешников. Вскоре в Надеинском Усолье появился крупный хорошо вооруженный городок, несколько поселений, солеваренный и рыбный промыслы. В Закамье в 1626 году группа крестьян переселенцев из дворцового села Елабуги основала на незащищенном правобережье небольшой починок, затем разросшийся в село — Чалны (у реки Чалны). За вторую половину 20-х-30-е годов 17 века там вырос целый комплекс селений. Практически одновременно с русскими в вышеуказанных районах возникали поселения мордвы, башкир, татар. Эти селения также прятались в укромных местах, на лесных полянах, были невелики, неустойчивы и т.д.
Крупнейший торгово-промысловый центр — Астрахань с собранными пятинными и запросными деньгами (соответственно, 2273,22 рублей и 2395,5 рублей) значительно уступал таким поволжским гигантам как Ярославль (17665,04 рублей) или Казань с пригородами (26197,36 рублей), но вполне был сравним со Свияжском (4631,42 рублей) или Чебоксарами (1890,61 рублей). Следует учесть, что в Астрахани более половины всего сбора было получено за счет запросных денег. Посадское население заплатило только 759,98 рублей, остальные были взяты с архиерейского Дома, монастырей, священнослужителей и т.д. Таким образом, собственно промыслово-торговое население посада было не столь уж велико и богато.
Вторым по торгово-промысловой значимости городом Понизовья являлась Самара, общая сумма пятины по которой — 952,06 рублей, вполне сравнима с теми деньгами, которые самарцы должны были внести в казну при проведении пятины 1616 года — 700 рублей. В окладной росписи 1634 года оказались 69 посадских людей (имеется ввиду взрослое мужское население, скорее всего дворовладельцы или, по крайней мере главы семей, 22 захребетника, 9 гулящих людей, 4 жителя Рыбной слободы, 5 казенных кирпичников. К ним следует отнести дворы вдов, священнослужителей, юртовых казаков и т.д. Пятину платила также значительная часть самарского гарнизона.
По предварительным подсчетам в городе, кроме семей гарнизона (с общей численностью до 2500-3000 мужчин и женщин), насчитывалось около 1000 человек обоего пола гражданского, преимущественно, посадского населения. Среди городов-крепостей, располагавшихся по берегам Волги от Казани до Астрахани, Самара в это время была самым значительным по торгово-промысловой деятельности населенным пунктом. К примеру, в Саратове в 1634 году насчитывалось 32 посадских двора (или семьи) и 51 семья соседей и подсоседников, которые вкупе заплатили всего 121,71 рублей пятинных денег. Однако по количеству посадского населения Самара, Саратов, Царицын и даже Астрахань уступали сравнительно небольшим городам Казанского Поволжья.
Несмотря на значительно меньшие по размеру пятинные сборы, Тетюши и Лаишев имели более населенные посады. В Тетюшах 231 плательщик (из них 146 посадских людей — глав семей) заплатили 276,85 рублей. В Лаишеве из 234 плательщиков пятины (общая сумма 276,3 рублей) 169 были посадскими людьми, 43 рыбными ловцами, «которые живут на белых местах», 23 — поровну захребетники и служилые казаки. Середина 30-х годов 17 века явилась переломным моментом в истории южных и юго-восточных окраин России. Потерпев сокрушительное поражение в Смоленской войне, правительство осознало необходимость более активной политики на границе с Диким полем.
Похожие страницы:
1. История постройки Самаро-Златоустовской железной дороги
2. История появления речного яхт-клуба в Самаре
3. Симбирский край в 17 – 18 веках
