Строительство театра Драмы в Самаре

Строительство театра Драмы в Самаре

4 апреля 1886 года, после быстрого рассмотрения вопроса «Об истреблении бродячих собак», Самарская дума приступила к обстоятельному обсуждению доклада городской управы «О сломе существующего здания зимнего театра и о постройке для сего нового». На такой шаг — сломать и построить — управу, прежде всего, подвигла наверное… безвыходность положения. Потому что украшавший тридцать один год Полицейскую площадь деревянный «храм муз» к тому времени пришел в такое аварийное состояние, что «…дальнейшее посещение публикою театра следует прекратить, так как за прочность его отвечать нельзя». Ветхость здания годами существовавшая «громадная неудобность как в пожарном, так и гигиеническом отношениях» оказались столь неустранимыми, что попытки некоторых гласных думы хоть на короткое время продлить в нем представления или, на худой конец, приспособить для каких-нибудь иных городских нужд оказались тщетными. Вид от реки Самарки на Полицейскую площадь, где располагался деревянный «храм муз»:

Вид от Самарки на Полицейскую площадьСерьезным толчком к такой кардинальной постановке вопроса о новом театре было, конечно, и само время бурного промышленно-экономического развития Самары, время настоящей строительной лихорадки. Здесь следует напомнить о том, что в 1880 году открывается мост через Волгу у Сызрани, в 1887 году начинает действовать пересекающая губернию с запада на восток железнодорожная ветка Батраки—Оренбург, а в следующем — заканчивается строительство Самаро-Уфимской железной дороги… Наконец, еще одна весьма веская причина: желание образованных, прогрессивно мыслящих людей, для которых внимание к развитию искусства, библиотек, музейного дела и просвещения было не проявлением тщеславия и меценатства, а духовной потребностью и гражданским долгом. Двое жителей Самары, принимали в этом самое активное участие — П. В. Алабин и К. К. Позерн.

П. В. АлабинП. В. Алабин — участник двух войн, историк, талантливый краевед, собиратель старины и неутомимый организатор культурных начинаний. И еще — П. В. Алабин был членом самарской делегации, которая передала болгарским ополченцам знаменитое Самарское знамя, ставшее священной, национальной реликвией болгарского народа. К. К. Позерн, по свидетельству А. А. Смирнова, по окончании Московского университета был вынужден покинуть Москву по прикосновенности к Нечаевскому делу и поселиться в Самаре, где вступил в сословие присяжных поверенных и скоро сделался одним из крупнейших адвокатов Поволжья и видным прогрессивным и общественным деятелем. Вместе с известным врачом-публицистом В. О. Португаловым он принимал участие в устройстве народных чтений — первых в Самаре — и десятки лет работал в «Самарском обществе поощрения образования», поддерживавшем бедную учащуюся молодежь… За все это губернаторы считали Позерна «красным» и не спускали с него глаз.

Семья К. К. Позерна очень тепло относилась к Горькому. В доме Позерна ему — больному и неустроенному молодому человеку— была оказана искренняя, душевная поддержка и дружеская помощь в устройстве быта. Но главное, Позерны одни из первых увидели и оценили необыкновенную одаренность Горького. И он отвечал им глубокой признательностью, посвятив Марии Сергеевне Позерн второй том своих рассказов. А когда умер К. К. Позерн, Горький написал большой некролог, в котором были такие строки: «Если к смерти может быть применен эпитет хороший, — Карл Карлович умер хорошей смертью. Она взяла его прямо с того боевого поста, на котором он… честно и энергично трудился… Он был членом чуть ли не пятнадцати думских комиссий… Он был фактическим основателем Общества любителей изящных искусств… Это была жизнь, полная труда, хорошая жизнь человека, всегда руководствовавшегося принципом и ставившего честь прежде всего! Карл Карлович теперь — доброе имя, пример энергии и жизнеспособности, образец гражданской стойкости…».

Вернемся, однако, на заседание Самарской думы, которая под председательством П. В. Алабина, не скрывавшего своего намерения покончить с прогнившим деревянным театром, после долгих прений, начавшихся ярким выступлением К. К. Позерна, постановила: представления в старом театре запретить, здание сломать и построить новый театр. В том, что театр нужно строить каменный, кирпичный, а не деревянный, особых разногласий не было. А вот где строить, в каком стиле и какому архитектору заказать проект, — тут пришлось серьезно подумать, взвесить, отметая десятки различных вариантов и предложений. Вначале возникла мысль построить театр небольшой, на 800 мест, на Алексеевской площади (ныне площадь Революции), бывшей тогда административным центром города. Но, принимая во внимание быстрое градостроительное движение вдоль Волги на север и, конечно, учитывая план застройки Самары, утвержденный еще в 1853 году, комиссия, а вслед за ней и дума, пришли к решению соорудить театр «на площади между Струковским садом и женским монастырем». В самом конце  Саратовской—Фрунзе, где он благополучно стоит и по сей день.

Что же касается стиля, облика здания, то тут, разумеется, не могло быть точного представления. Его просто хотели видеть «чисто русским». Быть может, поэтому на кандидатуре московского зодчего Михаила Николаевича Чичагова остановились сразу. Тем более что «архитектор Чичагов построил несколько театров, из которых театр Корша в Москве (ныне филиал МХАТа, кстати, внешне чем-то напоминающий Самарский—Куйбышевский.) заслуживает общее одобрение, а также имея в виду, что ценность, им выраженная по постройке означенного театра, весьма умеренная». Между прочим, М. Н. Чичагову принадлежит и проект здания, в котором располагается Центральный музей В. И. Ленина в Москве.

На заседании думы с участием главного архитектора города К. Д. Гордеева и театральной комиссии было признано, что представленный «план и фасад театра своим изяществом, строгою пропорциональностью всех частей вполне отвечает городу Самаре, весьма серьезному, ввиду несомненной будущности его ожидающей». Эта же «будущность» города продиктовала и увеличение зрительного зала с 800 до 1200—1300 мест. Но вот по поводу того, что «внутреннее расположение всех частей театрального здания не оставляет желать лучшего», принимавшие проект, к сожалению, ошиблись, и довольно серьезно. Предложив архитектору дополнить проект двумя наружными противопожарными лестницами, они не обратили внимания на отсутствие железной противопожарной занавеси и особенно на то, что из партера, где предполагалось разместить около четырехсот зрительных мест, был только один выход. Указав на необходимость «поставить в фойе театра, в главном зале, большой, в приличной позлащенной раме, во весь рост портрет Государя Императора и в той же зале устроить фонтан, убрав его экзотическими растениями», одобрившие проект не обратили внимание на отсутствие необходимого расчета технического устройства сцены и, главное, мастерской для изготовления декораций!

Причины такой оплошности объяснялись, наверное, бытовавшей в провинциальном театре постановочной эстетикой, допускавшей использование одних и тех же декораций для оформления — «обстановки» самых разных пьес и спектаклей. И, конечно, желанием думы экономить на чем только возможно. Но, увы, никакой экономии не получилось. Наоборот! Ассигновав на строительство театра 85000 рублей с надеждой уложиться в «весьма выполнимую смету», дума к моменту открытия израсходовала из городского бюджета свыше 160000 рублей! По этому поводу в «Письме из Самары», опубликованном 18 октября 1888 года в «Саратовском листке», не без ехидства и юмора говорилось: «Или дума, как Пошлепкина, сама себя высекла, или ее надули». Правда, тут же следовало: «Как-никак, а театр вышел хорошенький, очень красивый, и можно смело сказать, что Самара счастлива своим театром, гордится им, любуется им, даже чванится и нисколько не жалеет затраченной суммы».

Самарский городской театрО впечатлении, которое производил на самарцев новый театр, и, главное, о его первозданном облике рассказывает и уже известная читателям рукопись А. А. Смирнова «Старый самарский театр и быт»: «…В условно-русском стиле, темно-красное, с небольшими как бы мозаичными, разноцветными панно во впадинах и крышей в красно-зеленую клетку, эффектно высилось над пышными купами городского сада и за ним, над неоглядным раздольем Волги — акварельно неясной панорамой Жигулевских Ворот. Вид из окон фойе и террасы бельэтажа был и остается одним из самых красивых в городе. К сожалению, в 1967 году при реконструкции здания эти качественные стороны были снижены. Несомненно, перестройка улучшила функциональную сторону театра, особенно его сценической части, но наряду с этим безвозвратно отняла от его внешнего облика объемно-композиционную и свойственную русскому зодчеству лирическую привлекательность архитектурных форм и деталей. В наши дни архитектуру здания театра 1888 года представляет только фасадная часть, обращенная на площадь им. В. И. Чапаева.

Самарский театрГородской театр драмыНачиная с февраля 1895 года и до мая 1896 года читатели «Самарской газеты» почти ежедневно встречались с героями и персонажами рассказов, сказок, очерков, фельетонов А. М. Горького. И еще он рецензировал различные спектакли Самарского театра, поддерживая все талантливое, творческое на его сцене и резко, фельетонно клеймя пошлость в репертуаре и фальшивую игру отдельных артистов. Когда перечитываешь и вдумываешься в те театральные статьи А. М. Горького, ясно ощущаешь, как сильно тронуло и увлекло его искусство драматической сцены, какое большое общественное и воспитательное значение придавал он театру. Во всяком случае, самарские «театральные университеты», думается, сыграли не последнюю роль в его уже скором приобщении к театральному искусству.

театр драмы в СамареСо сцены же Самарского театра страстное, правдивое слово Горького, которое, по выражению В. И. Ленина, оказывало «хорошее влияние на всех русских людей, в ком есть хоть капля стремления к свету и свободе», впервые прозвучало 15 ноября 1901 года. То был спектакль по повести «Фома Гордеев», положивший начало не только всему необъятному горьковскому репертуару Самарского—Куйбышевского театра, но вообще ставший заглавной строкой в летописи сценического воплощения произведений А. М. Горького.

Всего на несколько дней опередил самарский спектакль премьеры «Фомы Гордеева» — в «Петербургском театре» Е. Шабельской (19 ноября) и «Новом театре» Л. Яворской (24 ноября). Пусть не все получилось в инсценировке местного автора И. Янова и в самом спектакле, хотя его исполнители стремились сделать все возможное, чтобы основные его сцены и особенно финальный «пароходный» бунт Фомы Гордеева прозвучали как можно эмоциональнее и достовернее. Сам факт этого «самарского первенства» говорит о многом. Прежде всего это свидетельство творческого и общественного интереса, проявленного в Самаре и ее театре к новому произведению бывшего фельетониста и рецензента «Самарской газеты». К его молодому герою — бунтарю, отчаянно обличавшему постылую торгашескую купеческую жизнь.

В день премьеры «Дачников» «Самарская газета» напечатала не только традиционное объявление о спектакле, но и обширную статью «Горький об интеллигенции». В ней говорилось о пьесе, которая как «литературное произведение, несомненно, имеет большое значение», цитировалось обличительное стихотворение «Маленькие, нудные людишки» и пересказывались отдельные острые, гневные и злободневные монологи и реплики горьковских персонажей. В те дни «Самарская газета» еще проходила цензурный досмотр и некоторые ее номера попадали к читателям с чистыми, пустыми прямоугольными, столбцами и квадратами, из которых были выброшены неугодные властям материалы, заметки, фельетоны и стихи. Но и при этом газете удалось подать пьесу Горького «Дачники» как актуальную политическую драму, призывающую «слиться с жизнью народа».

Через два дня после премьеры «Самарская газета» откликается на спектакль, отмечая, что актеры под руководством главного режиссера Д. Вельского и режиссера Л. Ленского чутко восприняли произведение А. М. Горького, обнаружив верное понимание важнейших событий и сцен. И что спектакль собрал полный зрительный зал, а «исполнение было ровное, дружное, видимо, артисты серьезно отнеслись к своим ролям». Вместе с Горьким актеры разоблачали и бичевали либералов Басова и Суслова, «дачников», сорящих на земле, «маленьких, нудных людишек», умничающих обывателей и мещан, жаждущих «дешевенького счастья, сытости, удобства и тишины».

Спектакль «Дачники», при переполненном зале, в той же атмосфере сопереживания, понимания и эмоционального возбуждения, какая была на премьере, прошел еще несколько раз. И каждый раз на «Дачниках» публика в зрительном зале резко раскалывалась на два непримиримых лагеря. Как и на улицах Самары. Как и во многих городах России в октябре 1905 года. С еще большим успехом был показан и другой горьковский спектакль — «Дети солнца». В статье «Пьесы Горького в провинциальном театре», опубликованной в третьем номере журнала «Театр» за 1937 год, сказано: «В Самаре на спектакле «Дети солнца» в октябре 1905 года были произнесены революционные речи. Здесь полиция пыталась арестовать говоривших, публика заступилась за них, и им удалось скрыться». И дальше как вывод следовало: «Впервые в истории русского театра на представлениях горьковских пьес в провинции театр становится политической трибуной. Такой характер носили горьковские спектакли в дни 1905 года».

В октябре 1905 года на самарской сцене, появились не «Дети солнца», а «Дачники». Что же касается пьесы «Дети солнца», то она была поставлена здесь во второй половине декабря того же 1905 года. О чем в книге «Первая русская революция и театр» встречаются такие строки: «Первые постановки «Детей солнца» в провинции (Н. Новгород, Самара, Воронеж и другие) в ноябре—декабре 1905 года совпали со временем наивысшего подъема революционного движения. И во время представления этой пьесы происходят такие же политические демонстрации, как на других горьковских спектаклях». (В «Летописи революционных событий в Самарской губернии; 1902—1917» Ф. Г. Попов отмечает, что 8 ноября 1905 года во время антрактов с галереи разбрасывались прокламации, публика пела «Марсельезу» и другие революционные песни.)

Интерес к «Детям солнца» в Самаре возник задолго до появления театральной премьеры. Он разрастался с каждым днем, начиная с того момента, когда стало известно содержание пьесы, первый вариант которой был написан Горьким в камере № 39 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Об этом опять позаботилась все та же «Самарская газета», еще в июне напечатавшая корреспонденцию, не оставлявшую никаких сомнений в том, что из-под пера писателя-борца вышло новое выдающееся произведение. Премьера «Детей солнца» должна была состояться 8 декабря. Но именно в этот день революционное движение непосредственно коснулось сотрудников и артистов театра, примкнувших к всеобщей политической забастовке. Неделю спустя «Самарская газета» по этому поводу писала: «Отзываясь на общее движение, труппа прекратила на некоторое время спектакли. С сегодняшнего числа они возобновляются. Труппа надеется спокойно продолжать свою культурную работу, прерванную, как и многое другое, борьбой народа».

Пушкинский Народный домНо, конечно, ни о какой «спокойной работе» в театре не могло быть и речи. Потому что город в те дни был охвачен беспокойством и тревогой. После разгона войсками и жандармерией митинга трудящихся в Пушкинском народном доме начались массовые аресты. Продолжая руководить борьбой самарского пролетариата, социал-демократическая организация перешла на нелегальное положение, в подполье. Вот в такой «спокойной» обстановке в Самарском театре 18 декабря первый раз и был показан спектакль «Дети солнца».

Сохранившиеся печатные отклики и воспоминания подтверждают успех спектакля у передовой, революционно настроенной части самарской публики и дают возможность достаточно хорошо представить отдельные актерские работы. В рецензии «Самарской газеты», естественно, много места уделено пьесе, которая «слушалась переполненным залом с захватывающим интересом», актуальности и даже злободневности ее идейно-политического замысла, содержания и образу Павла Протасова в исполнении артиста Н. Волохова. Рецензию «Самарской газеты» значительно дополняют воспоминания народного артиста РСФСР, лауреата Государственной премии СССР Г. А. Шебуева, «закрепленные» многолетним личным опытом успешных выступлений в роли Павла Протасова на этой же сцене: «В жизни каждого из нас какие-то явления искусства остаются в памяти навсегда. По силе впечатления «Дети солнца» для меня именно такое событие.

Своим успехом этот спектакль обязан известному артисту того времени Н. В. Волохову, игравшему центральную роль Протасова. Худой, стройный, с глуховатым, но приятным голосом, выразительными карими глазами, обаятельный в своей мягкой и тонкой манере игры, трогательный и в меру смешной, Волохов в роли Протасова был воплощением той части русской интеллигенции, которая уважала и любила свой народ, готова была жить и работать для него, но не понимала его, не знала путей к нему. Известен еще один интересный случай из истории дореволюционного Самарского театра. Много лет в нижнем фойе висел большой портрет красивого, обаятельного молодого человека — талантливого артиста Виктора Константиновича Мамонтова, сгоревшего в театре в конце января 1911 года. Зрители, переполнившие в тот вечер зал, смотрели спектакль «Лесные тайны». В роли Фавна выступал любимец самарской публики В. К. Мамонтов. Спектакль шел своим чередом, и ничто не предвещало несчастья.

Когда наступила сцена Фавна с Лешим, артист Нератов, игравший роль Лешего, зажженной спичкой нечаянно коснулся своего костюма, сделанного из густой сухой пакли. Костюм загорелся. Мамонтов бросился на помощь товарищу, стремясь сорвать с него горящую паклю. И ему удалось это сделать. Но в этот момент загорелся его собственный костюм, и пламя быстро охватило артиста. В партере началась паника. Опасаясь, что загорятся декорации и начнется пожар, многие, давя друг друга, бросились бежать по узкому проходу. А Мамонтов, стараясь уйти подальше от декораций, страдая от сильнейших ожогов, с огромным трудом добрался до своей гримировочной. За кулисами в это время был Н. И. Собольщиков-Самарин. Увидев горящего, словно факел, Мамонтова, он схватил свою шубу и с помощью подоспевших актеров и сотрудников потушил огонь. Но… было уже поздно. Через некоторое время артист умер.

Несколько слов А. А. Смирнова, выступавшего 5 февраля 1911 года на погребении В. К. Мамонтова: «Пресеклась молодая, прекрасная жизнь. Слепое чудовище — случай — обрезало, грубо порвало золотую нить жизни…» Железо смерти, поражая все земное, бессильно перед алмазами человеческого духа. И такой алмаз отыскал в своей душе, показал нам своим подвигом почивший. Молодой удачник, обладатель незаурядного таланта, красавец, он ли, баловень жизни, не должен был дорожить ею, цепляться за нее как за высшее сокровище… Он забыл милую, сладкую жизнь и кинулся навстречу мучительной смерти, прежде огня зажженный дивно прекрасным порывом спасти жизнь товарища, а за ним и тех многих людей в театре, пришедших для «смеха и забавы»…

Но мы… Мы знали его как артиста. Мы были публикой. И вот мы, люди из публики, стоим перед этой могилой толпою скорбной и…смущенной. Когда при начавшейся катастрофе мы бросились бежать вон, он бросился спасать нас! И говорят, будто бы некоторые из нас, недовольные прекращением смеха и забавы, хотели за прерванное представление потребовать деньги обратно… Но деньги нам выдадут, а плату артиста Мамонтова — юную, прекрасную, творческую жизнь его — не вернут ему обратно… Какой урок нам, публике, если есть у нас уши, чтобы слышать, и сердца, чтобы чувствовать! И впрямь, нужно ли нам искусство?.. Мы еще смотрим подчас сверху вниз на людей искусства, на художников. Художник Мамонтов показал публике ее место. Какой жалкой, растерянной была она, когда горел перед нею этот светоч любви к людям!.. Пойдет ли нам на пользу ужасный урок? Научимся ли мы беречь наши таланты — эти звездочки, огоньки на тусклых горизонтах обывательского существования?.. Мы разойдемся по домам, в волнении и смущении, надеюсь, навсегда сохранив в душе воспоминание о последней, прекрасной роли артиста Мамонтова».

На Главную

От Волги до Тихого океана
Старая Самара
0 622 8 мин.
Скоромыкин, Сруль и другие...
Старая Самара
0 577 3 мин.
История Струковского сада
Старая Самара
0 509 13 мин.
Комментариев нет, будьте первым кто его оставит

Вам нужно войти, чтобы оставить комментарий.