В сорокадневном периоде весенних праздников особенно замечателен Семик, любимый народный, или, лучше сказать, девичий праздник, по содержанию своему схожий со Святками. Он приходится на седьмой четверг по Пасхе — на седьмицу Святых Отцов, которая в народе известна под именем «семицкой» («клечальной», от клечанья — разного рода древесных ветвей, особенно кленовых, какими там украшаются дворы и покои). От седьмой седъмицы обыкновенно и производят название Семик. В Москве и даже в Сибири Семик назывался еще и «Тюлпою» (Толпою), сходной с древними славянскими «Паствинами» и «Стадом». На это празднество собирались толпами. В России величали Семик честным (благородным), подобно Масленице. То, что Семик почитался одним из трех главных праздников летних, подтверждают слова старинной костромской песни:
Как у нас в году три праздника:
Первый праздник — Семик честной,
Другой праздник — Троицын день,
А третий праздник — Купальница.
Справляли Семик в рощах и лесах, на берегах рек, озер или прудов: среди зелени завивали венки, а на воду пускали их для загадывания. Московские жители издавна праздновали Семик в Марьиной загородной роще. Семик, несмотря на местные особенности, в сущности своей одинаков и с незапамятных времен известен по всей России — везде, где находятся рощи, леса и водоемы, и даже в степях. В Семик ставят по улицам, у домов и даже в комнатах березки — не только в селах и небольших городах, но и в столицах, где только есть березняк и липняк. Лет за 40 до наших дней в Семик вся Москва представляла собой разгульный праздник. Почти на каждом дворе у хозяина и хозяйки с семьей в виде кущи обставливался березками стол с яичницей и драчёной. Везде раздавались семицкие песни, с какими носили по улицам изукрашенную лентами и лоскутками березку толпы народа в венках из ландышей, дойничков и незабудок или из березовых и липовых ветвей. Толпы народа, умыв руки, шли в Марьину рощу завивать березку и пировать с песнями и весельями. При завивании венков обыкновенно поют известную песню «Ай во поле липонька!..» Красная девица сидит в белом шатре под зеленою липою, вьет венок из цветов, украшая его дорогим яхонтом, и говорит со вздохом: «Кому этот венок носить? Ужели старому? Нет! старый не будет носить! Старый не отрада, не защита моей молодости. Пусть же носит его мой милый друг!» Перед вечером девушки возвращаются домой с венками, кои и берегут до Троицына дня.
Семицкая березка в Тульской и других областях называлась «кумою», а «кумиться» — значит целоваться при вязании венков. Там перед завиванием в роще венков селяне пели песню, носящую на себе печать смешения язычества с христианством — вероятно, сочиненную при переходе от первого к последнему:
Благослови, Троица, Богородица,
Нам в лес пойти, Венок сплести!
Ай Дид, ай Ладо!
В других местах, около Москвы, мужчина, носящий березку, назывался «кумом», а девица — «кумою»; тот и другая играли важную роль в празднике. Семицкие игры бывали в селениях Московской, Владимирской, Рязанской и Тульской губерниях, где в это время девушки, собравшись в рощи, нагибают молодые плакучие березки, свивают из них венки и попарно подходят сквозь них целоваться, приговаривая:
Покумимся, кума, Покумимся!
Нам с тобой не браниться,
Вечно дружиться.
В это же самое время одаривали друг друга желтыми яйцами, коими поминали также утопленников на Русальной неделе. Во Владимирской губернии, в городе Покрове, девушки ходили поутру с пирогом собирать у соседей деньги, а вечером составляли хороводы, где пели и плясали, а потом ели пироги и яичницу. У волжских жителей Семик составлял веселое празднество, которое сопровождалось мимическими представлениями и обрядовыми песнями. В селах и деревнях пекли дня девиц «козули» — род круглых лепешек с яйцами в виде венка. С «козулями» они шли в лес, где с песнями завивали ленточки, бумажки и нитки на березе, на коей завязывали еще ветки венками. Потом, сделав из березовых сучьев один венок, девушки целовались («кумились») сквозь него со следующими приговорами: «Здравствуй, кум и кума, березку завивши!»
При завивании березы девушки, обвив деревце поясом или лентой, пели:
Берёза Моя, березонька,
Береза моя белая,
Береза моя кудреватая!
Стоишь ты, берёзонька,
Осередь долинушки.
На тебе, берёзонька,
Листья бумажные,
Под тобою, берёзонька,
Трава шёлковая.
Близь тебя, берёзонька,
Красны девушки В Семик поют,
Под тобой, берёзонька,
Красны девушки Венок плетут.
Что не белая берёзонька
К земле клонится,
Не шелкова травонька
Под ней расстилается,
Не бумажны листочки
От ветру раздуваются,
Под этой берёзонькой
С красной девицей
Молодец разговаривает.
После этой песни девушки ели козули и яичницу под березой. В Воронеже девушки завивали венки на Троицын день, а развивали и пускали на воду в самый праздник Пятидесятницы. В Воронежской губернии, на берегу озера Горохова, соединяющегося с Доном, жители села Горохова устраивали под Троицын день шалаш на поляне, украшали его венками из цветов и душистой зелени, внутри ставили на возвышенном месте болван из дерева или соломы, одетый в праздничное платье. Около шалаша собирались тамошние жители, принося с собою отборную пищу и питье; в хороводе пели и плясали вокруг этого шалаша. Рощи или дубравы служили местом таинственных обрядов язычества у многих народов. Под кровом дремучих лесов сокрыто совершались заветные обряды. Кроме дубов, не менее почитаема была липа, как волшебное и священное дерево, от коего не осмеливались отрезать ни ветки, ни сучка. Такие деревья назывались заповедными, заветными. Семицкая песня «Под липою стол стоит…» намекает на какой-то жертвенный обряд — вероятно, совершавшийся в тот праздник, в который липа и береза составляют главную принадлежность и повторяются в семиковых песнях.
Венками же из древесных ветвей и цветов почти все народы древнего мира увенчивали и жертвы и жрецов, а в празднествах надевали себе на головы венки из тех дерев, кои посвящены были чествуемым божествам. Венок почитается залогом бессмертия, знамением перерождения души и союза мертвых с живыми. Семицкий венок служил к загадыванию о будущей судьбе — о брачном союзе, о жизни и смерти, о счастье и несчастье. Без сомнения, и гадание на воде есть остаток от древнего языческого обряда славяно-русов, которые, по свидетельству летописцев, обожали реки и озера, чтили деревья, приносили им жертвы и делали гадания. «Празднование Семика, — замечает Карамзин, — и народный обычай завивать в сей день венки в рощах суть также остаток древнего суеверия, коего обряды наблюдались в Богемии и по введении христианства, так что герцог Брячислав в 1095 году решился предать огню все мнимо святые дубравы своего народа». И Карл Великий строго запретил служение деревьям, а Франкфуртский собор 793 года предписал истреблять языческие рощи и деревья.
Семицкие песни
Благослови, Троица, Богородица,
Нам в лес пойти, Нам венки завивать!
Ай Дидо! ой Ладо!
Нам венки завивать И цветы сорывать.
Ай Дидо! ой Ладо!
А мы в лес пойдем И цветов нарвем,
Мы цветов нарвем И венок совьем.
Ай Дидо! ой Ладо!
Свёкру-батюшке, Свекрови-матушке,
Свекру-батюшке — малиновый,
Свекрови-матушке — калиновый.
Ай Дидо! ой Ладо!
Пойду ль я тишком
Лужком, бережком,
Сломлю ль с сыра дуба веточку,
Брошу на быструю реченьку,
Ай Дидо! ой, Ладо!
Не тонет, не плывет
С сыра дуба веточка,
Не тужит по мне
Свекор-батюшка, свекровь-матушка.
Ай Дидо! ой Ладо!
Ой Дидо! ой Ладо!
На кургане Соловей гнездо завивает,
А иволга развивает;
Хоть ты вей, не вей, соловей,
Не бывать твоему гнезду свитому,
Не бывать твоим детям вывожатым,
Не летать им по дуброве,
Не клевать им яровой пшеницы.
Ой Ладо! ой Ладо! ой Дидо!
Ты не радуйся,
Дуб с горькой осиной!
Ты радуйся, белая береза!
К тебе девки идут,
К тебе красные идут,
С пирогами, со яишницей,
Содрачёнами.
Ходит колос по ярилу;
Что по белой по пшенице,
Из зерна-то — коврига,
Из полузерна — пирог.
Где девушки шли,
Тут рожь гУста;
Где бабы шли,
Там вымокла;
Где мужчины шли, Там повыросла;
Где ребята шли, Там повылегло.
У волжских жителей Семик начинался хороводной песней, которую пели, ходя около березы, из ветвей которой делали венки, украшая оные лентами:
Не дождик берёзу обмывает,
Здесь в роще девок прибывает.
Скачите, пляшите, красны девки!
А вы, холостые, поглядите!
С гулянья вам девушек не взяти,
А взять ли, не взять ли с доброй воли,
По батюшкину повелению,
По матушкину блахословлению,
По невестину рукоделию…
По окончании сей песни делают другой круг, в середине которого мужчина и женщина ходят и поют с прочими:
Ах во поле липынька стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Под липою был шатер,
В том шатре стол стоит,
За тем столом девица,
За тем сидит красная,
Шьет ширинку золотом,
Нижет узду жемчугом.
Ехал мимо молодец;
— Бог на помощь, девица,
Бог на помощь, красная,
Ширинку шить золотом,
Низать узду жемчугом!
Мужчины поют:
Не мне ли ширинка?
Не моему ли коню уздечка?
Женщины ответствуют:
Не по молодцу ширинка,
Не по твоем коне уздечка.
Следующую песню пели подобно предыдущей, только с той разницей, что ходит в середине круга один мужчина, а потом женщина:
Царь по городу гуляет,
Царь царевны своей ищет.
Пляшут:
— Уж ты где, моя царевна,
Где княгиня молодая?
— Уж и вот твоя царевна,
Вот княгиня молодая!
По загороду гуляет,
Шелковым платком махает,
Златым перстнем освещает.
Растворяйтеся, ворота,
Растворяйтеся, широки,
Вы еще того пошире.
При сих словах одна сторона круга раздвигается и двое, подняв вверх руки, держат платок за оба конца, чтобы дать пройти сквозь сделанные таким образом ворота царевне, которая в то время была вне круга. Когда же пройдет царевна, продолжают петь:
Bы сойдитеся поближе!
Вы еще того поближе!
Поцелуйтесь помилее!
Вы еще тово милее!»
