Блог Самарских Краеведов

Верховным божеством славян до крещения был Перун, бог грома и молнии. Перун возглавляет список Владимировых богов, и именно его идол (единственный из всех) подробно описан Нестором-летописцем. Славяне, пишет, например, Прокопий Кессарийский (VI век), “считают, что один из богов — создатель молнии — … есть единый владыка всего, и ему приносят в жертву быков и всяких жертвенных животных”. Слова “единый владыка всего” означают, что культы отдельных, не связанных между собой богов к этому времени уже начали складываться в общеславянскую религиозную систему, и центром ее становился Перун, который обитает на небе и повелевает небесным огнем. Оружие Перуна — камень или каменные стрелы, он мечет их с неба на землю, отчего образуется гроза. В Полесье верили, что молния — это каменная стрела, пущенная на землю. Таким камнем считают белемнит или просто любой узкий продолговатый камень.

Из дней недели Перуну был посвящен четверг (у славян четверг так и назывался “Перунов день”), из животных — конь, а из деревьев — дуб. В частности, в одной древнерусской грамоте говорится о Перуновом дубе. Он — воинственный бог и был покровителем древнерусской княжеской дружины. Лаврентьевская летопись за 971 год свидетельствует, что русские воины, заключая договор с Византией, “по русскому закону клялись оружием своим и Перуном богом своим”. Идол Перуна в Киеве стоял на холме еще во времена князя Игоря. В летописи 945: “На следующий день призвал Игорь послов и пришел на холм, где стоял Перун, положил оружие свое и щиты, и золото…” А в Новгороде идол Перуна установил дядя князя Владимира Добрыня, причем не просто над рекой, а в специальном святилище, названном Перынь, существование которого подтверждается современными археологическими раскопками. Оно представляло собой круглую площадку, в центре которой возвышался идол, а по краям горели восемь костров.

После принятия христианства культ Перуна, верховного языческого божества, подвергся наиболее яростному и сокрушительному искоренению. Как гласит летопись, в 988 году воспринявший крещение князь Владимир повелел привязать Перуна к конским хвостам и скинуть с горы по Боричевскому спуску “на Ручаи”. Новгородцы, приняв крещение, под руководством епископа Иоакима разорили святилище Перынь, а идол божества разрубили на части, протащили по грязи и скинули в Волхов. Один новгородец, увидев, что идол волной прибило к берегу, отпихнул его шестом, приговаривая: “Ты, Перунище, досыта ел и пил, а нынче плыви прочь!” Перун, как и другие языческие боги, был причислен к разряду бесов. В Киеве на холме, где стоял идол Перуна, князь Владимир поставил церковь святого Василия (поскольку при крещении он получил христианское имя Василий), на месте новгородской Перыни был воздвигнут Перынский скит с церковью Рождества Богородицы.

Но память о Перуне народ хранил вплоть до 17 века. Вот что рассказывает иностранный путешественник Адам Олеарий, посетивший Россию в 1654 году: “Новгородцы, когда были еще язычниками, имели идола, называвшегося Перуном, т.е. богом огня, ибо русские огонь называют “перун”. И на том месте, где стоял этот их идол, построен монастырь, удержавший имя идола и названный Перунским монастырем. Божество это имело вид человека с кремнем в руке, похожим на громовую стрелу (молнию) или луч. В знак поклонения этому божеству содержали неугасимый ни днем, ни ночью огонь, раскладываемый из дубового леса. И если служитель при этом огне по нерадению допускал огонь потухнуть, то наказывался смертью”. С течением времени функция громовержца в народной культуре была перенесена на Илью – пророка, и он стал по существу христианским заместителем Перуна.

У восточных славян и в 20 веке сохранялось убеждение, что гроза происходит от того, что Илья – пророк ездит по небу на огненной колеснице (поэтому мы слышим гром) и мечет на землю громовые стрелы — молнии. Вот, к примеру, современная запись, сделанная в Архангельской области: Илья-пророк — какой-то божественный, видимо… Который грозу приносит. Гром и молнию. Когда гроза сильная, говорят: “А, Илья-пророк катится, на тройке едет”. От Перуна Илья-пророк унаследовал и такой любопытный мифологический мотив: в народе верят, что во время грозы Илья своими стрелами убивает нечистую силу, которая, дрожа от страха, стремится спрятаться где попало — под деревом, под лошадиным брюхом и даже у человека под одеждой. Белорусы до сих пор говорят: “ударит перун, так это Илья не чистика бьет”.

А вот что рассказывают в украинских Карпатах. Гром бьет в то дерене, под которым черт прячется. Мама моя рассказывала: пасла она корову и там увидела, что черт из-под корней пихты вылез — как хлопчик невеликим, в красной сорочке, штанишки краевые на нем и шапочка красная. Вылез он из-под корней и на вершину влезает, а с вершины — снова к корням. Вдруг ударил сильный гром, молния такая большая, хлопчик запищал, и его убило, а пихту с корнем вырвало. Так мама сказала, что от этого черта лишь крови немного осталось, от того Сатаны. Как молния его убьет, так остается черная кровь.

Так же считают и в Полесье. Говорят, что пожар от молнии нельзя потушить. Мне это покойная мать говорила. Раньше у нас стояла груша во дворе. Да такой был гром, стрела такая огненная покрутилась над окном да и ударила в грушу. Гром убивает нечистого. Он прячется под грушей, под вербой, под дубом. Да, говорят, и под человеком прячется, а гром бьет нечистую силу. Да такой был гром, да так ударил, что расколол грушу. Стрела такая огненная. Надо креститься и читать “Отче наш”, как гремит, иначе нечистая сила введет в бедствие.

А вот и народная сказка, где говорится о том, как Илья спорил с чертом:

— Я тебя убью, — говорит Илья.
— Как же ты меня убьешь? Я ведь спрячусь под человека! — отвечает нечистый.
— А я убью человека и тебя убью! — говорит Илья.
— А я спрячусь под коня!
— Тогда я и коня убью — и тебя убью.
— А я под корову спрячусь.
— Я и корову убью — и тебя убью.
— А я под дерево спрячусь!
— А я дерево разобью — и тебя убью!
— Ну, тогда я спрячусь в воду, под корч – заявил нечистый,
— Там тебе место, там и находись! — ответил Илья.

Однако в некоторых местностях эту сказку рассказывают так, что вместо Ильи там действует сам Перун, а угрожает он не черту, а Змею. Таковы белорусские сказки “Перун и Сатана”, “Перун бьет чертей”, “Гром с Перуном”. Белорусы считают, что летом чертей меньше, чем зимой — “их бы не столько было, если б не бил Перун. А то они за зиму наплодятся, а летом Перун поубивает”. Стремясь восстановить древние поверья о Перуне, некоторые ученые пришли к выводу, что сказочный спор Ильи (или Бога) с чертом — не что иное, как позднее переосмысление древнего славянского мифа о борьбе громовержца Перуна с каким-то могучим противником. Они полагают, что этот сюжет и был центральным мифом славянского язычества.

По верованиям древних славян смерть человека — это переход души из этого мира, где она пребывала “в гостях”, в иной мир — “домой”, “на вечное житье”. Недаром об умирающем говорят, что он “домой собрался”, “пойдет домой”, “собирается до своей хаты”. “Мы здесь-то в гостях гостим, а там житье вечное бесконечно будет”, — говорят на Русском Севере. Вот и гроб в народе называют — домовина, домок, иногда — хата. Когда родственники умершего приходят заказать гроб, они говорят гробовщику: “Придите, будьте ласковы и помогите построить моему отцу (или матери) новую хату — не захотел в старой жить”.

В старинном похоронном причитании дочь обращается к умершей матери:

Ох моя мамочка…

Ох куда же Вы собираетесь?

В такую хаточку темную да невзрачную,

Где нет ни оконца, не видно солнца.

“Домиком” называет свое посмертное жили ще умершая женщина в современной северо русской легенде: Хоронили мою сгоревшую на пожаре мать с двумя детьми. Старшие мне не подсказали, что гроб надо делать по полному росту (т.е. в рост покойника). Схоронили мать, а потом она мне приснилась: лежит на боку с двумя детьми и говорит: “Все хорошо ты сделала, но домик мне мал”.

С представлениями о гробе как постоянном доме человека связаны многие обычаи. Например, прорезать небольшое окошко на стороне головы покойника или ставить в углу гроба иконку и украшать ее вышитым рушником, а также класть в гроб вещи, которые были необходимы умершему при жизни: курящему — трубку, любителю выпить — бутылку водки, хромавшему — палку, близорукому — очки, музыканту — его инструмент, маленькому ребенку — игрушки, соску. Когда умирал ребенок, ему в гроб клали нитку, которой предварительно измеряли рост его отца, чтобы ребенок знал, до каких размеров ему следует расти в “той” жизни. Если умирала беременная женщина, ей клали в гроб смену пеленок, чтобы было во что завернуть младенца на том свете. Умерших холостого парня и незамужнюю девушку одевали в венчальную одежду, считая похороны одновременно и их свадьбой. В гроб клали также не доделанную при жизни работу — недоплетеный лапоть или не недовязанные носки — чтобы покойник мог докончить ее за гробом.

По древним представлениям, человек и за гробом продолжал вести свою обычную жизнь, сохранял свои привычки. Археологические исследования захоронений показывают, что в языческие времена у славян существовал обычай класть вместе с телом умершего его оружие, сосуды с едой, а также хоронить вместе с ним его коня и останки жертвенных животных, чтобы покойный мог воспользоваться всем этим в загробном мире. В могилу клали и деньги, “покупали” место покойнику: в первую ночь на кладбище вокруг него соберутся все те, кто был похоронен раньше, и начнут гнать новенького прочь, а он им скажет: “Вы не имеете права, я это место купил”, — и покажет деньги. После этого старые покойники признают его право на могилу. По другим поверьям, эти деньги нужны душе, чтобы оплатить переправу через реку или море на пути в загробный мир. Период между смертью человека и тем часом, когда его душа обретет новое пристанище на “том” свете, длится сорок дней и называется переходом.

Все сорок дней она не принадлежит ни “тому”, ни этому свету. Иногда говорят, что до сорокового дня душа “мечется”, а потом пристает к другому берегу. Переход на тот свет — это нелегкий путь, который должна преодолеть каждая душа, прежде чем достигнет загробного мира. Представления о трудностях дороги на “тот” свет нашли отражение в том, как в народе называют агонию. Об умирающем человеке говорят, что он находится на “раздорожье”, “стоит на смертной (или Божьей) дороге”, “в дорогу собирается”, “себе дорогу выбирает”, что ему “дорога открыта”. Например, тех, кто плачет во время чьей-нибудь кончины, одергивают: “Не плачь, а то собьешь его с дороги”. О дороге говорят и в причитаниях по умершему: “Ох, куда же ты собираешься, в такую дороженьку смутну-невеселу”; или: “Во страну иду чужую, откуда никто не придет”. Это представление очень древнее, оно встречается еще в “Поучении” Владимира Мономаха (1096 г.). Дорогой, по которой души мертвых направляются на тот свет, считался Млечный Путь.

По некоторым поверьям, посередине он разветвляется — одна ветвь ведет в рай, другая в ад. Чтобы облегчить умирающему переход в иной мир, освободить ему путь, в доме открывали окна, двери, заслонки в печной трубе, снимали обручи с бочек, открывали крышки у посуды. В особо тяжелых случаях — во время агонии колдуна или ведьмы — выламывали доски в крыше или делали подкоп под порогом. Считали, что грешная душа может выйти только через такое отверстие, которое никогда не перекрещивали (а окна и двери всегда на ночь крестили). Первоначально, по мнению ученых, через специальный пролом в стене или через окно выносили всех покойников. В крепостных стенах многих средневековых городов прорубали даже особые ворота, предназначенные исключительно для этой цели. Согласно древнерусской летописи, когда умер великий князь Владимир (15 июля 1015 г.), в стене, соединявшей две клети (клетью называлось подсобное, хозяйственное помещение), сделали пролом и, завернув тело князя в ковер, на веревках спустили его вниз, на улицу и повезли в церковь.

Это делалось для того, чтобы покойник не мог найти дорогу назад и больше не возвращался к живым. Да и вообще лучше, чтобы путь на “тот” свет не совпадал с путями живых. У восточных славян до начала 20 века сохранялся древний обычай везти покойника на кладбище или в церковь для отпевания, независимо от времени года, на санях. Сани — одна из первых повозок — использовались не только для бытовых нужд, но и в особых сакральных случаях, к которым, несомненно, относились и похороны. Летопись рассказывает: тело князя Владимира спустили через пролом в стене, положили в сани (а ведь была середина лета) и привезли в церковь Пресвятой Богородицы. В древнерусском языке существовало даже выражение “сидеть в санях”, означавшее “быть одной ногой в могиле”, “ожидать смерти”. Согласно древним верованиям, существовавшим и у других народов, загробный мир отделен от человеческого водной преградой — рекой или морем.

Их отголоски сохранились, в частности, в толковании снов: если снится, что переходишь реку по мосту — к скорой смерти. Поэтому у славян (и соседних с ними народов) было принято строить символические мосты, чтобы умершим было по чему перейти на “тот” свет. В Белоруссии на другой день после поминок по умершей женщине еще в конце 19 века делали “кладку” — мостик через какое-либо мокрое и топкое место, ручей или ров. Для этого рубили сосну, обтесывали ее, вырезая на бревне год смерти, изображение человеческой ступни, а если умершим был младенец — то сапожка. Затем все садились на это бревно и еще раз поминали умершую. Каждый, проходя по такому мостику и видя знак ступни, читал молитву за упокой души той, в чью память положена “кладка”. С поверьем о мосте, по которому душа пойдет после смерти, связан обычай класть в гроб щепки и стружки, оставшиеся от его изготовления, — если мост в нескольких местах окажется непрочным, душа подстелит эти щепки себе под ноги.

Мостом, соединяющим этот и “тот” свет, считалась и радуга, один конец которой, как полагали, находится в мире живых, а другой — в мире мертвых. В некоторых русских причитаниях, призывающих умерших вернуться в семью, живые обещают намостить “мосты дубовые”, чтобы облегчить умершему возвращение из-за “темных лесов” и “быстрых рек”. Вера в то, что душа по дороге на “тот” свет переправляется через водную преграду, нашла отражение в древнерусском похоронном обряде: умершего несли к месту погребения в ладье. По описаниям, древние русы делали ладью, клали туда покойника и сжигали его вместе с ладьей на погребальном костре. Повесть Временных лет, рассказывает, как княгиня Ольга, желая отомстить древлянам за смерть своего мужа, велела нести прибывших к ней древлянских послов к месту казни в ладье. Тело древнерусского князя Глеба – одного из первых русских святых, было положено сначала “между двумя колодами под ладьей” на месте его гибели, а позже перевезено, тоже в ладье, в Вышегброд, где похоронено рядом с телом его брата Бориса”.

Позднее древние языческие представления о воде, отделяющей мир живых от мира мертвых, перешли в представление об огненной реке. Она обтекает землю со всех сторон, поэтому избежать ее нет никакой возможности ни праведным, ни грешным. А откуда взялась огненная река, рассказывают легенды о борьбе Бога и Сатаны в начале сотворения мира. Когда Бог согнал с неба Сатану вместе с примкнувшими к нему ангелами, тот упал на землю, и в этом месте потекла огненная река. Затем эта река, по Божьему повелению, с поверхности земли провалилась в преисподнюю, где и течет теперь. Огненная река отделяет мир живых от мира мертвых. Или, еще говорят, ад помещается в самой реке, и там грешники мучаются после смерти. Через огненную реку переброшена тоненькая жердочка, а то и вовсе натянут волосок. Перейти по ним на другой берег, где находится рай, могут только безгрешные души, грешники же обязательно срываются вниз.

В северо русских сказаниях река, отделяющая “тот” свет от этого, называется Забыть-рекой. Каждая душа пересекает ее на сороковой день после смерти, после чего забывает все, что с ней было в мире В языческие времена верили в еще один, кроме переправы через реку, путь на “тот” свет — дерево. Дерево считалось временным пристанищем души — до погребения тела. Птица, сидящая на вершине дерева, представлялась душой, направляющейся на небо. Кое-где даже вешали на могильные деревья веревки, чтобы помочь душе взойти на небо. Остатки этих верований можно угадать лишь в некоторых обычаях — например, приносить в дом зеленые ветки на Троицу, чтобы душам умерших, пришедшим в гости к своим живым родственникам, было где удобно посидеть.

О том, что душа делает в первые сорок дней после смерти и где находится, существовали разные представления. Чаще всего полагали, что первые три дня, пока тело еще лежит в доме, душа летает возле него в виде мухи или птицы. По ночам она съедает и выпивает то, что для нее оставлено, а если это душа хозяина или хозяйки дома, то обходит все помещения — сарай, хлев, чулан, комору, погреб, в последний раз оглядывая свое хозяйство. В эти дни покойник якобы видит и слышит все, что происходит вокруг него, и только после отпевания лишается слуха и зрения. По другим поверьям, покойник чувствует все, пока на гроб, опущенный в могилу, не кинут первую горсть земли. Все это время следует себя вести очень осторожно, чтобы ненароком не обидеть душу. В частности, запрещалось подметать в доме, пока там находится покойник, чтобы случайно не загрязнить душу пылью или не вымести ее за дверь, нельзя было белить хату или печь, чтобы не замазать душу и не забрызгать ее глиной.

Главным моментом погребального обряда, обозначающим начало посмертного странствия души, является вынос покойника из дома, точнее, перенесение его через порог. После этого возвращение покойника в дом не только не желательно, но и опасно для домочадцев. И лишь в некоторые специальные поминальные дни в году “родителей” приглашали к столу. Чтобы не допустить возвращения покойника назад, принимали особые меры. Как только гроб выносили из дома, двери и окна тотчас закрывали, в доме мыли пол — “дорожку замывали”, вещи, связанные с покойником (постель, на которой он умирал, посуду, из которой его обмывали, и прочее) выбрасывали на улицу. По этой же причине покойника выносили из дома вперед ногами. Считалось необходимым также перевернуть в доме все стулья, лавки, табуретки, особенно те, на которых стоял гроб, чтобы покойник не смог на них сесть. Сани или другую повозку, на которой покойника везли на кладбище, опрокидывали и поворачивали оглоблями по направлению к кладбищу, поскольку верили, что до сорокового дня мертвый каждую ночь приходит к саням, чтобы ехать домой, но, найдя оглобли повернутыми в сторону кладбища, возвращается в могилу.

Что же происходит после похорон? По одним воззрениям, до сорокового дня душа находится дома, по другим — она окончательно оставляет дом и улетает, по третьим, — днем она летает по миру, а на ночь возвращается домой. Поэтому с момента, когда умирающий впадал в агонию, и в течение сорока дней после смерти на подоконник ставили воду — чтобы душа могла напиться; мед, хлеб и соль — чтобы она могла поесть. Чтобы легче было, чтобы покойник тебе не снился или к тебе не приходил, до сорокового дня ставишь рюмочку с водкой после похорон покойника, как только схоронишь. Поминки-то начнутся, на стол поставишь рюмку, хлебушка кусочек: “Приди, пей, ешь, такой-то (называют его по имени), а меня не беспокой”. И до сорокового дня эта рюмка стоит. До сорокового дня у него душа летает. По другим поверьям, ставить нужно только воду. Воду ставили в головах умирающему, чтобы легче умер. Человек помирает, так положишь посудину с водой — душа выйдет из человека, искупнется и улетит.

Вздохнул человек, умер, душа вылетела. Это не каждому дано видеть. Несут его на кладбище или дома плачут, причитают — человек все слышит. Он все слышит до сорока дней. И вот она сорок дней летает, а потом уже определяется. И у тех людей, которых убили, душа тоже сорок дней летает. Она может летать там, где ее загубили. Сорок дней будет приходить. Так бабушка рассказывала. Или: Когда мертвый умер, так двенадцать дней душа в хате. Наливают стакан воды и ставят на окно. Как мертвый лежит, так на окне стоит вода. Двенадцать дней душа воду пьет. Каждый день воду меняют. Выливают под стол или в уголочек. Душа за сорок дней успевает облететь все места, где она побывала при жизни. Это верование до сих пор сохраняется у украинцев и на Русском Севере. На девятый день душа выходит… Телу все равно, хоть где лежать, а душа, она уходит от человека. Душа по мукам ходит. Знаешь, до сорока дней, где ты жива побыла, там до сорока дней ты должна побывать.

Душа везде должна облетать, где ты живая была, где, в каком городе, где ты ездила, ходила, до сорока дней везде должна душа полетать. Вот я умру, не знаю, облетает до сорока дней душа, где я была, или нет, где я только ни была! Мама рассказывала, это оно так и есть, что до сорока дней… Почему сороковины заказывают? Сорок дней подходит — душа должна пройти райские ворота. А если сороковины не закажешь, земле не предашь, там все равно не пропустят через те ворота тебя. Чаще всего верили, что после погребения и до сорокового дня душа ходит по мытарствам (мукам), после чего является к Богу на суд, где и решают, куда ее поместить — в рай или в ад. В это время душу водят по разным глубоким оврагам, пропастям, горам, истязая ее и показывая ей ее прегрешения и дурные дела. Часто мытарства души представляются как восхождение по лестнице из девяти, двенадцати или сорока ступеней. На каждой ступени стоят толпы бесов и изобличают душу в ее грехах.

Один грех — одна ступень. Если Человек при жизни не был замешан в этом грехе или душа сумела оправдаться, ее поднимают на следующую ступеньку, где бесов еще больше. Светлый дух, сопровождающий душу в мытарствах, старается защитить ее, показывая добрые дела, совершенные при жизни. На ночь душу отпускают домой, и прилетает она туда усталая и измученная, поэтому так важно, чтобы на подоконнике ее ожидали вода, пища и полотенце. Картина пути грешной души на “тот” свет, нарисованная в одном из современных северо русских рассказов, почти целиком сохранила очень древние представления. Где находится тот свет? А там, на небе… Это двенадцать ступенек в царство-то небесное. Вот на одной стороне, на левой стороне стоят беси, а на правой — Святой Дух. Вот грешник-то умрет, вот и полезет по ступеньке-то, в царство то небесное хочется ведь. Лезет-лезет, лезет и только ступит-то на ступеньку, его беси-то и потащат. Такими крюками… Потащат туда. И вот опять другой — ведь умирает-то много, и так постоянно они.

Другой так ведь на другую, на третью ступеньку взберется. А иной — только еще бы одна-то ступенька-то! Согрешено много — и потащили беси. А как кто не очень грешный, так на правую сторону тащит Святой Дух. Или: Вижу сон: иду вдоль берега в дом. На высокую лестницу карабкаюсь, карабкаюсь. Открываю дверь, а там Лиза умершая стоит. Говорит: “И ты пришла! Пойдем со мной”. Идем. Там дорога. Люди идут все закрывшись. “Это не горки, — говорит Лиза, — это могилки”. Мне тоже дадут такой балахон покрыться. Буду муки отбывать. Чтобы облегчить душе хождение по мытарствам, родственники пекут особую пшеничную или ржаную лепешку, имеющую вид лестницы с двенадцатью или двадцатью четырьмя ступенями — по числу мытарств, и кладут ее в воротах. Священник с причтом, придя в дом для совершения панихиды, разделяет эту лестницу между присутствующими, и каждый съедает свой кусок, как бы принимая часть мытарств на себя.

На девятый день после смерти душу ведут к Богу на поклон и показывают ей рай, по которому она ходит до двадцатого дня. На двадцатый день она снова является на поклон к Богу, и ее ведут показывать ад, по которому она странствует до сорокового дня — дня Божьего суда над душой, на котором Он решает, куда ее направить — в рай или ад. В девять дней душу-то водят, страсти показывают. В Писании написано, что и в смолу горячую сажают. Потом до сорокового дня тоже надо поминать — душа жива-то все еще. Поведут на первое причастие — увидишь Господа Иисуса и Пресвятую Богородицу, станет лучше. Потом на второе причастие — увидишь великую церковь, родню увидишь, встретишься, говорят, со всеми. На третьем причастии увидишь судьбу свою венчальную (своего мужа или жену). С сорокового дня уж на одно определенное место твою душу положат, больше уж никуда не водят и ничего не показывают.

Мытарств и тяжелого пути на “тот” свет избегают только души тех, кто умер в пасхальную неделю (по некоторым воззрениям — только в первые три дня Пасхи) или перед праздником Вознесения — они идут прямо в рай, какими бы грешными ни были, потому что в это время ворота в рай стоят открытыми. Счастливы те, кто умирает перед Вознесением. У одной женщины умерла девятилетняя внучка перед Вознесением. На следующий год на Вознесение бабка с внуком, братом этой девочки, пришла на кладбище. Мальчик лег рядом с могилой сестры, посмотрел на небо и сказал: “Бабушка, а наша Галя едет по небу в венке. По небу облачка идут, и она в этих облачках едет”. Новую душу на “том” свете встречают ранее умершие родственники и соседи. Когда покойника несут на кладбище, его встречают все те, кого он при жизни провожал в последний путь. Те все души встречают возле кладбища. Эти души садятся на гроб нового покойника, когда его несут.

Иногда умершие родственники и друзья приходят прямо к постели умирающего, и он видит их рядом с собой. Вот как об этом говорится в деревенском рассказе: У меня за рекой тетушка была. Много у нее было братьев похоронено, да племянник схоронен тоже был. Пришли мы к ней. Она давно не вставала на ноги, а тут встала, чашку чая выпила: “Нехорошо, — говорит, — вокруг меня братья стоят, говорят: “Дунюшка, одевайся, пойдем с нами”. Поутру и померла. На Русском Севере тоже известны такие рассказы.

Я вам расскажу: когда мой дед помирал, все время сидит и глядит в угол… Раз прихожу я, а он говорит:

— Да вот сейчас наши мужики приходили.

— Какие наши?

— Наши все, деревенские, которые уже умерли. — Он мне их всех перечислил. — Пришли, зовут меня.

— А куда же они тебя зовут?

— А на лесозаготовки. А я, — говорит, — им сказал, что готов на лесозаготовки. А они мне сказали — приказу нет, придет приказ, мы за тобой придем. Пришли за ним в два часа ночи. Он побежал на веранду, пиджачок летний принес, еще один принес, положил на подушку. И говорит:

— Ну вот и все, за мной пришли. Вон там все, что нужно, я справил.

А я-то говорю:

— Дед, да никак ты меня оставляешь?

А у него слезы покатились, покатились, все — умер.

Повивальную бабку встречают умершие дети, которых она принимала на свет, но обходятся они с ней очень неприветливо, считая, что она должна держать ответ за их земные мучения. Вот дети и набрасываются на нее с пинками и тумаками. Чтобы повивальная бабка могла отбиться от них, ей в гроб клали узелок с маком: когда дети набросятся на нее, она кинет им горсть мака, они начнут его собирать и оставят бабку в покое. Где пребывает душа умершего человека — в загробном мире или в своей могиле, представляли себе по-разному. В одних местах верили, что душа улетает на “тот” свет, а в могиле остается лишь тленное тело; в других — души умерших обитают в могилах.

Подобных расхождений было немало. Считалось, например, что душа, достигшая ворот загробного мира, должна некоторое время охранять их, и она стоит у ворот “того” света, пока ее не сменит душа другого покойника. Или, напротив, недавно похороненный покойник сторожит кладбищенские ворота до тех пор, пока не привезут следующего. Тогда только первый ложится в свою могилу. Полагали также, что в сумерки, когда церковный сторож ударит в колокол, умершие встают из могил и бегут пить воду, а как только пропоют первые петухи, они вновь возвращаются в могилы.

По одному поверью славян, пшеница выросла из сорной травы куколя, а жито — из чернобыльника. По другому поверью, изгнанные из рая Адам и Ева уходили оттуда, роняя слезы. Их потомки собрали у порога рая землю, смешанную со слезами прародителей, и посеяли ее. Из земли, смешанной со слезами Адама, выросла пшеница, а из земли со слезами Евы — конопля. Еще одна легенда гласит, что, когда на земле еще не было злаков, люди кормились листьями и корой липы. Голоднее всех было собаке, и она заскулила. Бог сжалился и кинул с неба ей в пасть пшеничный колос. Человек выхватил из ее пасти колос, посеял, и получилась пшеница. Вот почему грех убивать собаку — мы едим хлеб, выделенный ей Богом. Широко распространена легенда о хлебном колосе – она представляет собой вариант легенды об утерянном золотом веке:

В далекие времена, когда сам Бог ходил по земле, жизнь людей была легкой и сытой. Круглый год стояло лето. Когда нужно, выпадал дождь, когда нужно — светило солнце. В лесах росли плодовые деревья, источники были медовыми, из них текли сладкие реки. Звери были смирными, и все кормились травой. Люди не знали ни болезней, ни бед, ни голода. Хлебный колос был очень большим — по локоть, стебля почти не было, потому что зерна начинались от самой земли, а каждое зерно было размером с боб. Хлеба было так много, что его никто не ценил. Один раз Бог, странствуя по земле, увидел, как мать подтерла краюшкой только что испеченного хлеба обмаравшегося ребенка и при этом отказала в пище страннику. Бог рассердился, взошел на небо, проклял и людей и землю и лишил их хлеба.

Стала земля как камень, сохой ее не вспашешь. Погода изменилась — то засуха, то стужа. Сладкие реки высохли, трава пожухла, листья завяли. На земле наступил голод. Тогда кошка и собака пошли к Богу просить хлеба. Тот сжалился и выделил хлеба на собачью и кошачью долю — маленький колос на длинном стебле, такой, как у нас сейчас. Бог сделал так, что лето стало занимать только половину года. Зима — для людей, лето — для зверей. В некоторых деревнях до сих пор принято, выпекая хлеб нового урожая, первый кусок давать кошке и собаке, потому что, как говорят в народе, мы едим кошачью и собачью долю.

Другая легенда о хлебном колосе рассказывает, как Богородица ходила по земле под видом старой нищенки, чтобы испытать милосердие людей. Женщина пекла блины и отказалась дать Ей кусочек, сказав: “Я лучше отдам собаке”. Богородица разгневалась, вышла в поле и оборвала верхушку колоса — остался только маленький стебель, и то лишь благодаря заступничеству Христа. Ячмень и горох проросли из слез Адама. Он, выгнанный из рая, горько плакал, первый раз обрабатывая землю, и где падали его слезы, там вырастал горох. О крапиве говорят, что она была посеяна дьяволом и проклята Богом. В некоторых областях Украины о крапиве и васильках рассказывают историю, похожую на одну из легенд о происхождении кукушки и соловья:

Красивую девушку полюбил король ужей, и она согласилась выйти за него замуж. Родственники не хотели отдавать ее за ужа, но пришлось это сделать. Уж забрал свою молодую жену на дно озера, где она жила в красивом хрустальном дворце и родила двоих детей: сына Василька и дочь Горпину. Через несколько лет жена попросила мужа-ужа отпустить ее повидаться с родными. Он согласился, только просил и ее, и детей ничего не рассказывать ни о нем, ни о том, каким путем они попадут в дом родителей. Обернулся он деревянным мостом, и жена с детьми в золотой карете выехала по нему из озера и прибыла домой. Ее отец попросил дочь прилечь отдохнуть, а сам вывел внуков в сад и стал расспрашивать их об отце. Василек помнил наказ отца и молчал, а Горпина проболталась о том, что отец, обернувшись мостом, до сих пор стоит над озером и ждет, когда они поедут обратно. Тогда дед взял топор, пошел к озеру, разрубил мост на куски, а сам вернулся назад, ничего не сказав ни дочери, ни внукам. Когда те сели в карету и приехали к берегу озера, то увидели, что моста нет, а вода вся красная от крови. Поняла тогда женщина, что отец убил ее мужа, и спросила детей, кто из них рассказал деду об отце. Когда она узнала, что это Горпина погубила отца, она повелела ей стать крапивой и причинять людям такую же боль, какую она причинила своей матери. А сына она обратила в цветок василек, сказав, что люди будут брать его для букетов и освящать в церкви.

В легенде, созданной под влиянием греческих сказаний об обретении креста Господня, рассказывается, что васильки выросли на месте, где был закопан крест, на котором распяли Христа. Елена, мать римского императора Константина, провозгласившего христианство государственной религией, отправилась искать, где гонители Христа спрятали Его крест. Крест был закопан в землю, а чтобы его никто не нашел, навалили на это место кучу мусора и посадили дурман и белену. Бог, чтобы не допустить поругания святого места, дал некоему человеку, по имени Василий, семена цветов и велел посеять их на том месте, где были посажены ядовитые травы. Когда императрица Елена после долгих поисков взмолилась Богу, Он велел ей искать место, где растут голубые пахучие цветы. Елена пошла на Голгофу, нашла там среди кучи мусора место, где цвели васильки, и выкопала крест Господень. О появлении васильков повествует позднее русское сказание, связанное с именем известного московского юродивого Василия Блаженного (под именем которого известен храм Покрова на Красной площади в Москве). Рассказывают, что когда Василий Блаженный умер, его тело нашли среди пахучих голубых цветов. Сначала думали, что этот запах издает тело святого, но потом убедились, что благоухала трава, в которой оно лежало. Поэтому цветы, прозванные васильками, пахнут ладаном.

В народной традиции существуют и рассказы о появлении цикория. Это растение в просторечии называется “Петровым батогом”. Апостол Петр, образ которого в народном культе святых наделен чертами пастуха и хранителя полей, однажды гнал своих овец на пастбище, но забыл взять с собой хворостину. Увидев по дороге бурьян с длинным стеблем, он сорвал его и погнал им овец. Так цикорий стал называться Петровым батогом. По другой версии легенды, Петр ходил по созревающим полям и сгонял прутиком, как батогом, с хлебных колосьев разных жуков и букашек, чтобы они не портили хлеба. Пройдя все поле и согнав с него вредителей, Петр бросал свой батог на землю, а тот сразу давал корни и начинал расти. Поэтому цикорий чаще всего растет по краям полей и обочинам дорог — там, где бросил его св. Петр.

Желто-синий цветок Иван-да-Марья (на Украине он зовется братки), также имеет свою легенду. В одной семье было двое детей — брат и сестра. Их родители умерли, и детям пришлось расстаться — брат уехал в чужой край и там стал разбойником (по другой версии, они пошли в разные стороны нищенствовать). Когда они выросли, то уже совсем не помнили друг друга. Однажды сестра пошла к реке набрать воды, и ее захватила шайка разбойников во главе с молодым и красивым атаманом. Он влюбился в девушку и решил на ней жениться. После венчания молодые стали рассказывать друг другу о себе. Они выяснили, что оба сироты, что оба из одного села и, наконец, что у них обоих одинаковое отчество. Только теперь они узнали друг друга и поняли, что они брат и сестра. От стыда они пошли в поле и превратились в одно растение. Марья стала желтыми цветами, а ее брат синими.

А чеснок, согласно поверьям, получился из зубов бабы-колдуньи. Она умерла, ее похоронили, а в могиле у нее выпали все зубы, из которых и вырос чеснок. Вот и считается, что есть чеснок — грех, особенно перед тем, как идти в церковь, — потому что тогда человек молится не Богу, а лукавому и от такого человека его ангел-хранитель отступает на двенадцать дней. Особенно не годится есть чеснок на ночь: дом, в котором кто-нибудь наелся чесноку, ангел обходит за двенадцать дворов. Очень много легенд рассказывает о появлении табака — культуры, которая распространилась у восточных славян достаточно поздно. Табак — нечистое, дьявольское растение и происходит он из черта. По одной легенде, когда Бог, разгневавшись на чертей, сбросил их с неба, один черт летел-летел и упал на вершину сухого дуба. Черт висел на дереве до тех пор, пока не начал гнить. Из него на землю стала сыпаться гнилая труха, и из этой трухи вырос табак. Люди стали его курить и нюхать, а потом и сажать у себя на огородах.

По другой легенде, черти однажды пытались ввести в грех монаха. Но как они ни старались выманить его из кельи, ничего не получалось — монах не обращал на них внимания и молился Богу, тогда черти подожгли расщепленный дуб, что рос возле кельи, надеясь, что монах выбежит его тушить. Но тот заклял и сам дуб, и одного из черней, который в этот момент сидел в расщелине дерева. Расщелина в дубе тут же срослась, и черта раздавило. Его кровь смешалась с дубовыми листьями, и из нее вырос табак. Его, выросшего из чертовой крови, грех курить, и тот, кто курит, не сможет попасть в рай. О происхождении табака из мертвого черта рассказывает и следующая легенда. По другим сказаниям, черт дал людям табак в уже готовом виде и научил его курить и нюхать. Одни говорят, будто черти заманивают в лес человека, шедшего в церковь, и учат его курить трубку. Другие считают, что на курение табака и приготовление водки лукавый подбил одного пустынника.

Некий пустынник долго жил один в дремучей чаще, и наконец стало ему невмоготу. Тогда дьявол принял человеческий образ и пришел к пустыннику:

— С чего это ты печалишься?

— Грустно одному в большом лесу, — отвечает пустынник.

— Возьми коробочку с порошком — понюхаешь, и покажется тебе, что ты не один.

Потянул пустынник носом порошку из коробочки, врученной дьяволом, и стало ему весело. На следующий день снова приходит лукавый и протягивает пустыннику трубку.

— Вот тебе трубка и табак — закуришь, и покажется, что ты уже с двумя друзьями.

Закурил пустынник трубку, и стало ему еще веселее, чем было. На третий день лукавый принес водку.

— На тебе склянку с лечебными каплями — выпьешь, и покажется тебе, что ты в большой компании.

Выпил пустынник и начал гопака плясать. Так распространились по земле табак и водка. Другие легенды рассказывают, что табак пророс из тела блудницы, которая осквернила себя сожительством с собакой, либо из тела дочери царя Ирода, что за свой прекрасный танец потребовала от отца голову Иоанна Крестителя. После смерти и той, и другой на их могилах вырос табак. Похожие легенды повествуют и о возникновении картофеля, появившегося на Руси только при Петре I. Картофель называли чертовыми яблоками, считали, что, как и табак, вырос из тела блудницы. Долгое время, особенно среди старообрядцев, бытовало убеждение, что его есть грешно. О происхождении деревьев легенд сравнительно мало, а о том, откуда взялись плодовые деревья, их вообще нет. Появление лесов связывается в народной традиции с грехопадением первых людей: раньше на земле лесов не было, а росла только трава. Когда случилось грехопадение, Бог проклял змея, и тот сразу скрылся под землю и пополз под ней. В тех местах, где он проползал, выросли леса. Но бытует и другое мнение: все деревья — и лесные, и фруктовые — посадил сам Бог на благо людям.

Больше всего сказаний существует об осине. Она считается проклятым деревом, поскольку ее листья шелестят и без ветра. Ее проклятие в народном сознании связывается с осмыслением евангельских рассказов о жизни Иисуса Христа. Когда Богоматерь с младенцем Христом и Иосифом бежали в Египет, их стали настигать воины царя Ирода. Чтобы спастись от преследователей, они укрывались под разными деревьями — все они переставали шелестеть листьями и замолкали, чтобы не выдать преследователям Христа. И только осина, когда Богоматерь с младенцем укрылась под ней, продолжала шелестеть, за что и была проклята. По другой легенде, осина проклята за то, что на ней повесился Иуда Искариот. Сначала он хотел повеситься на березе, но та так испугалась, что у нее кора побелела. Затем он пытался приладить веревку к груше, но она ощетинилась колючками и не подпустила его к себе. Тогда Иуда повесился на осине. Проклятое дерево осина никогда не используется для строительства домов — в народе верят, что в таком доме вся семья будет “трястись” от болезней, как трясется листва осины.

Осиновой палкой нельзя ударить ни человека, ни скотину, иначе их разобьет паралич. Зато осиновый кол вбивают в могилы колдунам и ведьмам, чтобы они после смерти не вредили людям. В легендах проклятая осина часто противопоставляется какому-либо другому, святому дереву, которое защитило Христа в трудную минуту. На Русском Севере святым деревом, вернее, кустарником, считается можжевельник, который окутал Богородицу и младенца своими плотными ветками, укрыв их от преследователей. В других восточнославянских краях осине противопоставлен орешник. Благословенными деревьями считаются сосна, поскольку она оказалась непригодной для изготовления креста Господня, и липа, которой Бог дал особую силу: отворачивать проклятия, насылаемые женами на головы мужей. Эти проклятия липа принимает на себя, вот почему на ней так много наростов. Из кустарников в народных сказаниях выделены только бузина, шиповник и чай.

Бузина считается нечистым растением — ее посадил черт и сам поселился в ее корнях. На том месте, где торчит пень бузины, не следует строить дом — здесь жилище черта. Бузину нельзя ни рубить, ни выкапывать, чтобы не потревожить нечистого. У того, кто выкопает куст бузины, скрючит руки и ноги. Говорят также, что Иуда повесился не на осине, а на бузине, за что ее проклял Бог. Шиповник и боярышник сотворены чертом для того, чтобы люди ругались (и следовательно, грешили), когда уколются о них. Что касается происхождении чая, довольно поздно ставшего любимым в народе напитком, то легенда рассказывает о том, как он появился из век некоего отшельника. Однажды святого отшельника стал искушать дьявол, но тот не обращал внимания на его выходки. После долгих и тщетных попыток вывести святого из себя дьявол сделал так, что у отшельника отросли длинные веки и он уже не мог смотреть на мир. Тогда святой отрезал свои веки, закопал их в землю, и через некоторое время из них вырос чайный куст.

По другим представлениям, распространенным, в основном, среди старообрядцев, чай пить грешно, поскольку он, как табак и картофель, вырос из тела блудницы.

Древний корень яр, к которому восходит имя Ярилы, означал весну, а также состояние любви и готовности произвести потомство. Глагол ярить(ся) в русском языке имеет значения “горячиться, кипятиться, а также разжигать любовное желание”, в украинском — “багроветь, сердиться, пылать”. Слово ярость в некоторых русских диалектах означает “похоть, возбужденное состояние в период течки у животных”, а в украинских — “страстность, пыл, любовную готовность”. Крестьяне справляли празднества в честь Ярилы вплоть до начала 20 века, и назывались такие празднества “Ярилиными игрищами”, “Ярилиными гуляньями” или просто “ярилками”. “Ярилины гулянья” обычно происходили с апреля по июнь (до Петровского поста), и, как правило, их приурочивали к какому-либо церковному празднику, хотя характер празднества был очень далек от православных правил поведения.

Одно из самых старых описаний Ярилиных игрищ оставил преосвященный Тихон Задонский. В мае 1765 года он наблюдал в Воронеже, как на традиционное место празднования Ярилы “множество мужей и жен старых и малых детей … собралось. Между сим множеством народа я увидел иных почти бесчувственно пьяных, между иными ссоры, между иными драки, приметил плясания жен пьяных со скверными песнями”. Собравшиеся выбирали парня, который должен был изображать Ярилу, наряжали его в обвешанную бубенчиками и колокольчиками одежду, голову убирали цветами, а в руки давали колотушку. Он возглавлял шествие, а остальные шли следом, изо всех сил колотя в барабаны или печные заслонки. Эти игрища и в конце 19 века носили самый разгульный характер: все собравшиеся пили безо всякой меры, пели нескромные песни, плясали, разбивались на парочки. Недалеко от Рязани ярилки праздновали ночью.

Неженатая молодежь — семейных на гулянье не допускали — собиралась на холме, который назывался Ярилина плешь, и разжигали костер. Этнограф, описавший этот обычай по рассказам местных жителей, спросил у одного из участников игрищ, кто же такой Ярила, и получил ответ: “Он, Ярила, любовь очень одобрял”. А название “Ярилина плешь” восходит к очень древним по происхождению, однако существовавшим еще в начале 20 века обрядам “погребения Ярилы”, совершавшимся поздней весной или в начале лета. Во время таких обрядов, сопровождавшихся веселыми гуляньями и пьянством, из деревянного обрубка, веток и тряпок делали куклу, изображавшую мужчину с его естественными половыми принадлежностями. Куклу клали в гробик, и пьяные бабы закапывали его с разными причетами. В окрестностях Владимира, например, этот праздник назывался “Ярилову плешь погребать”.

Если знать, что во многих русских говорах словом плешь называют детородные органы, то становится понятным и название холма, на котором праздновали ярилки, и смысл обрядового погребения Ярилы — побудить землю стать более плодородной. В Белоруссии в конце прошлого века Ярилины гулянья праздновали в конце апреля. Крестьяне выбирали красивую девушку, наряжали ее в белые одежды, на голову ей надевали венок и сажали на белого коня. Хоровод девушек, также с венками на головах, сопровождал коня к полю, распевая песню: Волочился Ярило По всему свету, Полю жито родил, Людям дети плодил. А где он ногою — Там жито копою. А где он не глянет — Там колос зацветет. После принятия христианства некоторые черты Ярилы воспринял св. Юрий (Георгий). Во первых, этому способствовало созвучие и смысловое сходство имен Ярилы и Юрия: слова с корнем юр – имеют значения, сходные со словами, образованными от корня яр.

В народном культе св. Юрия также можно усмотреть черты Ярилиных игрищ. Например на Юрьев день принято было кувыркаться и попарно — парень с девушкой — кататься с боку на бок по полю. Местные жители так объясняли смысл праздника: “Катались на Юрия по житу. Раненько, до восхода солнца. С хлопцем покатаешься — чтоб хлопец любил. Чтобы любились, чтобы “прикочнулся” ко мне, чтобы взял меня замуж”. Во-вторых, народный культ приписывал св. Юрию покровительство урожайности нив и плодовитости скота. В церковном календаре св. Юрию было посвящено два праздника — весенний и осенний, и приходились эти даты как раз на начало и конец теплого времени года, а следовательно, и сельскохозяйственных работ. Пастбищный сезон продолжался от “весеннего Юрия”, когда скот первый раз по весне выгоняли на пастбище, до “осеннего”, когда скот на зиму загоняли в хлев.

“Весенний Юрий” начинал лето. В народе считали, что у св. Юрия хранятся ключи, которыми он отмыкает весну и землю, скованную зимними холодами. В белорусской песне Юрия просят: “Подай, Юрью, звонки ключи, отомкнуть красну весну, теплое лето”. Очень напоминает ярилки и обряд, совершавшийся в день “весеннего” Юрия в некоторых местах России. В этот день в селе выбирали красивого парня, украшали его зелеными ветками и травами, а на голову клали большой круглый пирог. Он шел с этим пирогом в поле, а хоровод девушек сопровождал его с такой песней: Святой Юрий по полям ходил Да жито родил. Трижды обойдя вокруг засеянных полей, участники обряда разводили костер, а принесенный пирог делили на всех и съедали. Все эти действия должны были способствовать хорошему урожаю.