С окрестностями Самары, «Самарским урочищем» связаны имена многих волжских атаманов. Здесь не однажды собирались казачьи ватаги, решались коренные вопросы для всей волжско-уральской вольницы. Многие из сподвижников Ермака Тимофеевича, вернувшиеся из Сибири, поневоле оказались одними из главных действующих лиц в истории только, что построенного Самарского города. Казачество свято хранило свои тайны. Только самым надежным сотоварищам по опасным походам мог довериться казак — рассказать за чаркой у ночного костра о своей былой жизни, о родной деревне, давно покинутых близких. Эти редкие казачьи откровения с глазу на глаз канули в небытие вместе с рассказчиками и слушателями… Во второй половине 1600-1700-х годах, когда казаки прочно осели на землю, начали заводить свое хозяйство, все стало гораздо проще. Известно, в какой семье родился Степан Разин, чем прославился его отец, как погиб его старший брат Иван, знаком жизненный путь младшего брата Фрола. Многое известно о Емельяне Пугачеве, Кондратии Булавине.
Ученые до сих пор спорят, кто же был родом знаменитый Ермак? Загадка Ермака Тимофеевича еще долго будет волновать исследователей. Для ее однозначного решения слишком мало достоверных сведений. Однако еще меньше оснований для восстановления родословной других волжских атаманов — Ивана Кольцо, Никиты Пана, Саввы Болдыря и других. Стремительно ворвавшись в русскую средневековую историю, в отписки посольств, в приказные дела и царские грамоты, эти люди не оставили после себя никаких сведений. У них даже под старость не оказалось ни постоянного пристанища, ни семьи. Да и редко кто доживал до преклонных лет. Татарская сабля или стрела, а то и виселица в русском пограничном городке обрывали путь бесстрашных атаманов. Одной из таких колоритных и почти неизвестных личностей выступает Матвей, в некоторых документах Матюша, Мещеряк — верный сподвижник Ермака Тимофеевича и Ивана Кольцо, один из главных героев казачьего завоевания Сибири. Начало и конец его служебной карьеры неразрывно оказались связанными с «Самарским урочищем» и Самарской крепостью.
Судя по прозвищу, Матвей был выходцем из мещерских мест, болотистой, залесенной низменной земли между Рязанью и Владимиром, исконно русских территорий. В 16 столетии русские люди еще не имели официально употребляемых фамилий. В переписных и писцовых книгах обычно указывалось «Семенка Измайлов сын…», а затем, для большего отличия, приводилось прозвище, производное от местности, владельца, резко выраженной черты облика, характера и т.п. В казачьей среде на прозвище обращалось особое внимание. Матвей Мещеряк ушел в казачью станицу сравнительно молодым. Среди своих товарищей он смог отличиться не только силой и храбростью, но и воинским разумением, рассудительностью. По всей видимости, Матвей был неплохим учеником своих старших товарищей — Ивана Кольцо, Богдана Барбоши, Ермака Тимофеевича: до тонкостей овладел искусством внезапных набегов и воинских хитростей, учиться которому приходилось в постоянных столкновениях с таким грозным противником, каким была в то время Большая Ногайская Орда.
Год 1581-й оказался чересчур удачливым на лихие казачьи предприятия в Диком Поле и на Волге. Правительство страны, не в шутку обеспокоенное постоянными жалобами ногайских мурз и князей на волжский разбой, в том числе у переправы на Сосновом острове, решило наконец-то предпринять крутые меры против своих беспокойных союзников. Плавные рати, посланные из Казани, должны были очистить от «воров» Волжский торговый путь и прилегающие к нему реки. Ивана Кольцо и Богдана Барбошу заочно приговорили к смертной казни. Такая же участь ожидала и другие неугомонные атаманские головы. В ответ волжская вольница решила на время затаиться, уйти подальше от протоптанных дорог царских отрядов. Так и Матвей Мещеряк вместе с казаками своей станицы оказался на распутье — то ли уйти с Богданом Барбошей на Яик, то ли присоединиться к Ивану Кольцу в его походе в далекие закамские земли, во владения богатейших солепромышленников Строгановых.
Выбрана была вторая дорожка. Дальнейшие события вовлекли Матвея в подготовку исторического сибирского похода и в сам поход. Надо полагать, Строгановы сами зазвали волжских и яицких казаков для защиты своих обширных земель от Камы до Урала. Но управиться с буйными помощниками, подчинить их себе солепромышленникам оказалось не под силу. В Кунгурской летописи описан красочный эпизод беседы с казаками Ивана Кольцо одного из братьев Строгановых, который согласился выдать казакам хлеб, но не иначе как взаймы, «прося у них кабалы». Вольным людям в диковину был такой торг, и они едва не растерзали промышленника. «Возьмем тя и расстреляем по клоку», — пообещал в ответ Иван Кольцо, после чего перепуганный Строганов забрал свое условие обратно. Матвей Мещеряк счастливо смог перенести небывалые трудности «Сибирского взятия». Скупые строки летописей и отписок свидетельствуют о геройских подвигах волжского атамана, участвовавшего во всех крупных сражениях с войсками Кучума.
Так, в трудную весну 1585 года столицу казачьего «царства» Кашлык со всех сторон обложили татарские отряды главного визиря Кучума — Карачи. Силы осажденных, и без того немногочисленные, таяли, местные князьки прекратили подвоз продовольствия, начался голод. Иван Кольцо, Никита Пан, Богдан Брязга к этому времени уже погибли, ближайшим сподвижником Ермака Тимофеевича становится Матвей Мещеряк. Ему-то и поручает атаман безумно смелую операцию. Ночью, воспользовавшись плохой погодой, Матвей с несколькими десятками казаков пробрался через татарские станы к шатру Карачи, разбитому в нескольких километрах от Кашлыка и напал на застигнутую врасплох охрану. Сам Карача с двумя слугами спасся, но в яростном ночном бою были перебиты двое его сыновей и вся охрана. Смельчаки шли на смертельный риск. Опомнившиеся татарские воины со всех сторон обложили казаков. Только меткая стрельба спасла их от нескольких приступов. Видимо, с тыла, из Кашлыка, на выручку отряду Мещеряка поспешили основные силы, вынудившие татар спешно уйти.
В ночь с 5 на 6 августа 1585 года в одном из дальних походов погибает Ермак. Казаки остались без вожака. К тому времени из пятисот воинов, начавших поход вместе с Ермаком Тимофеевичем, в живых осталось не более сотни. Израненные, преодолевшие невероятные лишения казаки избирают нового главного атамана. Им становится Матвей Мещеряк. Что должен был он предпринять? Сил для удержания края не оставалось. Все посланные на подмогу отряды царских войск погибли или повернули назад. Мещеряк не знал, что вот-вот из-за «Камня», как называли тогда Уральские горы, должны подойти свежие силы, вот-вот начнется новая волна покорения Сибири. Да, по-видимому, не было у него и той силы духа, воли и выдержки, того фанатизма, которыми обладал Ермак. В конце лета — начале осени 1585 года волжские казаки вынуждены уйти из Сибири. Так закончилось «Сибирское взятие», и главным действующим лицом финала выступил волжский атаман Матвей Мещеряк.
Но вот здесь-то и начинается самое загадочное в судьбе этого незаурядного человека. Он как-бы раздваивается, присутствуя одновременно и на Средней Волге, и вновь в Сибири. Из многочисленных «Сибирских летописей» только в одной, к тому же не самой близкой к описываемым событиям, приводятся сведения о том, что Матвей Мещеряк вновь вернулся со своими казаками и с отрядом стрельцов в Сибирь. Это случилось в 1586 году, а в 1587 году, повествует летопись, «великий атаман» Матвей Мещеряк погиб в Тобольске, во время стычки с охраной Сеид-хана. В 1620-х годах, по инициативе тобольского митрополита Киприана, был составлен «Синодик погибшим казакам», то есть «Поминальник» в него со слов уцелевших героев «Сибирского взятия» были внесены имена наиболее известных атаманов и казаков, павших на полях сражений. Как ни удивительно, упоминания Мещеряка в нем нет. Забыть его участники походов не могли, это исключено. Остается предположить, что, как и во многих подобных случаях, факты, сообщаемые летописью, недостоверны, легендарны.
В пользу этого предположения свидетельствуют данные о появлении Матвея Мещеряка осенью 1585 года на Средней Волге. Вряд ли в эти годы могли одновременно действовать два волжских атамана с одинаковым именем и прозвищем. Скорее всего, после изнурительных сибирских походов Мещеряк со своими людьми возвратился к своим былым сотоварищам, на Яик и Волгу. Появившись в заволжских степях, Мещеряк сразу же начал «доказывать», что ему издавна знакома эта местность. Недаром уже в 1585 году ногаи жаловались, что «Матюша Мещеряк» отогнал у них табун в 500 лошадей. Было что рассказать двум старым знакомым — Богдану Барбоше, проведшему все эти годы в заволжских степях, и Матвею Мещеряку, пережившему сибирские лишения. Между двумя атаманами был заключен своеобразный союз, в котором Мещеряк занял место погибшего в сибирском походе Ивана Кольцо. В 1586 году волжско-уральских казаков ждали новые испытания. Строительство Самарской крепости заставило их отойти на Яик, устроить там постоянный городок.
Вновь мужество и умение Мещеряка было испытано в неравной схватке с ногайскими кочевниками. В тяжелых сражениях Барбоша и Мещеряк были вместе, опасности не разлучили их. Однако осенью, когда казаков начали звать на царскую службу, дороги двух атаманов вновь разошлись. Для Богдана никакой замены вольной, хотя и полной опасностей жизни не было. Вероятно, он всем нутром не доверял посулам московских воевод. Матвей Мещеряк уже достаточно послужил царю, вместе с государевыми стрельцами не раз испытывал лишения и опасности в Сибири, ему новая служба показалась весьма заманчивой. Барбоша с большинством казаков остался в городке на Яике, а на Самару, как доносил 23 октября 1586 года воевода Григорий Осипович Засекин, пришли «…с Яика Матюшка Мещеряк, да Ермак Петров, да Ортеха Болдырев, да Тихон а с ними казаков 150 человек…» Все они готовились отправиться в Астрахань, где собирался Москвой большой поход на Крым. Казачьи станицы должны были уйти из Самарского городка 28 октября, но этому помешали непредвиденные обстоятельства.
В это время в Самаре отдыхали два посольства: русское, отправлявшееся к князю и мурзам Большой Ногайской Орды, и ногайское, возвращавшееся из Москвы в родную степь. Московскому правительству в это время во что бы то ни стало требовалось доказать властителям Орды, что Самара и Уфа построены для их же блага — для защиты ногайских кочевий от воровских казаков. С этой целью Засекину было предписано отобрать у стоявших в Самаре казаков все награбленное ими ногайское имущество. Показательная экспроприация произошла на виду у ногайских послов, что было вдвойне позорно. Казачьи атаманы просто опешили от такого непредвиденного поворота событий: пригласив на ратную помощь, прилюдно опозорить перед басурманами. Таким образом, задержанные в Самаре казаки внезапно оказались жертвами двуличной политики центрального правительства. Поначалу они посчитали случившееся розыгрышем. В присутствии русских послов Матвей Мещеряк и его казаки начали «придуриваться» перед жалобщиками-ногаями, «всякие не пригожие дела говорить… как жен их соромотияи», за возврат захваченного полона потребовали «не меренные деньги» и в конце концов попытались ногаев попросту ограбить.
В незавидном положении оказался и князь Засекин. Он должен был до конца довести свою роль справедливого судии перед ногаями, но в то же время опасался пережать и довести дело до открытого столкновения с казачьим отрядом. Все же Самарскому воеводе удалось неведомо какой хитростью разделить казаков: почти всех отправили на службу в Астрахань, а пятерых «пущих заводчиков», включая Матвея Мещеряка, посадили в местный острог. Засекин мог и не предполагать, что им задержан «великий атаман» Сибирского казачества. В «распросе» который, как водилось, часто сопровождался жестокими пытками, Мещеряк наверняка объявил местным властям о своих заслугах. Это обстоятельство еще более осложнило задачу князя, поскольку надолго оставлять тюремных «сидельцев» в Самаре было небезопасно. По осенней распутице послали срочно гонца в Москву с донесением и запросом.
Между тем деятельный и предприимчивый Матвей Мещеряк с товарищами не терял даром времени. Он смог убедить охрану, которая состояла в основном из «литвы», в преимуществах вольной от бар и начальников казачьей жизни. Постепенно возник заговор. Правда, заговорщики не смогли привлечь на свою сторону большинство самарского гарнизона и поэтому зимой 1587 года разослали грамоты в ближайшие станицы с призывом прийти на помощь. Однако среди посвященных выискался предатель. Тайный заговор раскрыли, а примкнувшую было литву бросили в тюремный острог к мятежным атаманам. Не все выдержали тяжкие пытки — в «расспросе» казаки и иноземцы вынуждены были сознаться в наличии хорошо продуманного плана захвата Самары. Для этого тайно из городка были посланы «вести» к казачьим станицам, зимовавшим на Яике, Волге и в «Увеке» — старинном татарском городище (близ современного Саратова). Отряды вольницы должны были подойти к крепости в начале весны или, по крайней мере, когда начнется сход льда. Тогда в городке предполагалось поднять восстание.
Помимо освобождения тюремных «сидельцев» намечалось «воеводу и всех людей побить и город пожечь». Узнав доподлинно о намерениях заговорщиков, воевода Засекин предпринял дополнительные меры безопасности — усилил караулы, лично проверил благонадежность гарнизона, возможно, послал новых людей с донесением в Москву. Так Матюша Мещеряк проиграл свою последнюю схватку, в вечном для вольного казачества споре — идти ли на службу к московским боярам или предпочесть свободу — победу одержал несговорчивый и упрямый Богдан Барбоша, никогда, ни при каких обстоятельствах не доверявший посулам Москвы. Приказные люди в столице недолго разбирались с полученным из Самары известием. Для них заслуги какого-то Матюшки немного стоили перед возможностью замирить ногаев. С боярским сыном Постником Косяговским к Засекину из Москвы прибыл указ: «Государь Федор Иванович Матюшу Мещеряка, да Тимоху Пиша, да иных их товарищей пущих велел казнить перед ними послы смертною казнию». Так ранним мартовским утром 1587 года в Самарском городке была совершена публичная казнь. На площади в детинце спешно поставили виселицы, казнив вместе с друзьями одного из героев «Сибирского взятия» волжского атамана Матвея Мещеряка.
Похожие страницы:
1. История Русской Правды
2. Страхование от огня в России в 19 — 20 веке
3. Жизнь и быт российских пожарных в 19 — начале 20 века
