Удивление Екатерины при рождении Николая I
Когда 25 июня 1796 года у цесаревича Павла Петровича родился третий сын, названный Николаем, Императрица Екатерина говорила приближенным лицам: «Я — бабка третьего внука, который, судя по необыкновенной его силе, предназначен царствовать, несмотря на то, что у него два старших брата». Немного позже Екатерина писала о новорожденном: «Великая Княгиня (Мария Федоровна) родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него — бас, и кричит он удивительно; длиной он один аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь свою в первый раз вижу такого рыцаря…»
ЧЕМУ-НИБУДЬ И КАК-НИБУДЬ
Император Николай I принадлежал вместе с младшим братом Михаилом ко второму поколению сыновей Павла и получил поэтому иное воспитание, непохожее на то, какое было дано старшим братьям — Александру и Константину. Он воспитан был кое-как, совсем не по программе Руссо. Третий брат готовил себя к очень скромной военной карьере; его не посвящали в вопросы высшей политики, не давали ему участия в серьезных государственных делах. До 18 лет он даже не имел определенных служебных занятий; только в этом году его назначили директором инженерного корпуса и дали ему в команду одну гвардейскую бригаду, следовательно два полка.
Вступление Николая I на престол, как мы знаем, было чистой случайностью. Но, не имея серьезных занятий, Великий Князь каждое утро проводил по нескольку часов во дворцовых передних, теряясь в толпе ждавших аудиенции или доклада. При нем, как при третьем брате, не стеснялись; Великий Князь мог наблюдать людей в том виде, как они держались в передней, то есть в удобнейшем для их наблюдения виде. Он здесь узнал отношения, лица, интриги и порядки, так как в той сфере, где он вращался, интриги были синонимом порядка. Эти мелкие познания очень понадобились ему на престоле.
КОНСТАНТИН И КОНСТИТУЦИЯ
На Адмиралтейскую площадь были собраны войска, принесшие присягу новому Императору. Во главе их стал сам Государь, пытавшийся, во избежание кровопролития, образумить мятежников убеждениями. В ответ на это с их стороны раздались выстрелы, крики: «Да здравствует Константин, да здравствует конституция!». Под конституцией кричавшие солдаты разумели, как оказалось впоследствии, супругу Константина Павловича. Генерал Милорадович, герой Отечественной войны, подъехал к мятежникам и стал их уговаривать, но скоро был смертельно ранен ими. После него митрополит Серафим в полном облачении пытался приблизиться к толпе на Сенатской площади, но его, под угрозой расстрела, мятежники не допустили к себе. Так же был встречен и Великий Князь Михаил Павлович, только что приехавший из Варшавы от брата Константина.
Убедившись, что мирными средствами нельзя подействовать на возбужденных мятежников, Император направил против них кавалерию; но ее атаки не имели успеха, отчасти из-за гололедицы, а главным образом потому, что мятежники стояли густой колонной, которую кавалерии трудно было прорвать. Тогда Император решил прибегнуть к последнему средству — артиллерии…
ДУША В ПЯТКАХ
Я всегда полагал, что Император Николай одарен мужеством, но слова, сказанные мне бывшим моим подчиненным, вполне бесстрашным генералом Чеченским, и некоторые другие обстоятельства поколебали во мне это убеждение. Чеченский сказал мне однажды: «Вы знаете, что я умею ценить мужество, а потому вы поверьте моим словам. Находясь в день 14 декабря близ Государя, я все время внимательно наблюдал за Ним. Я вас могу уверить честным словом, что у Государя, бывшего в то время весьма бледным, душа была в пятках. Не сомневайтесь в моих словах, я не привык врать». Во время бунта на Сенной Государь прибыл в столицу лишь на второй день, когда уже все начало успокаиваться. До тех пор он находился в Петергофе и сам как-то случайно проговорился: «Мы с Волконским стояли во весь день на кургане в саду, — сказал он, — и прислушивались, не раздаются ли со стороны Петербурга пушечные выстрелы». Вместо озабоченного прислушивания в саду и беспрерывных отправок курьеров в Петербург он должен был лично поспешить туда: так поступил бы всякий мало-мальски мужественный человек.
Д. Давыдов
Величие и мелочность Николая I
В Николае I воплотилось старое русское самодержавие во всей своей чистоте и во всей своей неприглядной крайности. Внешнее впечатление он производил громадное. В нем было что-то величавое и даже обаятельное. Он чувствовал себя безграничным владыкой многих миллионов людей, избранным Богом главой великого народа, имеющего высокое призвание на земле. Он знал, что единое его слово, единое мановение может двигать массы; он знал, что по прихоти своей воли он может каждого из этих многих миллионов возвеличить перед всеми или повергнуть в ничто. Это гордое чувство силы и власти отражалось на всем его существе. Самая его высокая и красивая фигура носила на себе печать величия. Он и говорить умел, как монарх. Действие на приближающихся к нему часто бывало неотразимое. Всякий чувствовал, что он видит перед собою царя, предводителя народов. Но под этим внешним величием и блеском скрывалась мелкая душа. Он был деспот и по натуре, и по привычке, деспот в полном смысле слова. Он не терпел никакой независимости и ненавидел всякое превосходство. Даже внешняя красота оскорбляла его в других. Он один должен был быть все во всем. В каждой отрасли и сфере он считал себя знатоком и признанным руководителем. Никто ни в чем не должен был с ним соперничать, и все должны были перед ним преклоняться и трепетать.
ЗИМНИЕ ГЛАЗА
Герцен, видевший Николая в день коронации, писал: «Он был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо. Лоб, быстро бегущий назад, Нижняя челюсть, развитая за счет черепа, выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное — глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза».
КОЛЕНОПРЕКЛОНЕННЫЕ
Прибыв в 1826 году в Москву для присутствия во время обряда коронования Императора Николая, цесаревич был встречен последним на дворцовой лестнице; Государь, став на колени перед братом, обнял его колени; это вынудило цесаревича сделать то же самое. Таким образом свиделись оба царственные брата пред коронованием, по свершению которого цесаревич, выходя из собора, сказал Ф.П. Опочнину: «Теперь я отпет». Цесаревич, которому публика и народ оказывали лучший прием, чем Государю, постоянно уезжал с балов и театров несколько ранее своего брата.
СТРАННЫЙ ХАРАКТЕР
Иногда великодушен, но большей частью крайне злопамятен. Накануне казни главнейших заговорщиков 14 декабря он весь вечер изыскивал все способы, чтобы придать этой картине наиболее мрачный характер: в течение ночи последовало высочайшее повеление, на основании которого приказано было барабанщикам бить во все время бой, какой употребляется при наказании солдат сквозь строй. Государь не изъявил согласия на просьбу графини Канкриной, ходатайствовавшей об отправлении в Сибирь лекаря для пользования сосланного больного брата ее, Артамона Муравьева.
МЫСЛИ О РЕФОРМАХ
В первое время, может быть, под свежим впечатлением недавно пережитых событий новый Император был близок к мысли о реформах, но он поставил себе ближайшей задачей предварительно войти в положение дел и принялся усердно изучать самые грязные подробности. Он сам лично ревизовал ближайшие столичные учреждения: бывало налетит в какую-нибудь казенную палату, напугает чиновников и уедет, дав всем почувствовать, что он знает не только их дела, но и их проделки. В губернии он разослал доверенных сановников для производства строгой ревизии. Вскрывались ужасающие подробности; обнаруживалось, например, что в Петербурге, в центре, ни одна касса никогда не проверялась; все денежные отчеты составлялись заведомо фальшиво; несколько чиновников с сотнями тысяч пропали без вести. В судебных местах Император нашел два миллиона дел, по которым в тюрьмах сидело 127 тысяч человек. Сенатские указы оставлялись без последствий подчиненными учреждениями. Губернаторам назначен был годовой срок для очистки не исполненных дел. Император сократил его до трех месяцев, дав неисправным губернаторам положительное и прямое обещание отдать их под суд.
Николай I и А. С. Пушкин
Во время празднества коронации 1825 года Император Николай Павлович пожелал видеть Пушкина в Москве, который в это время пребывал в селе Михайловском, отбывая ссылку. Фельдъегерь помчался в Псковскую губернию, передал поэту желание Государя, и Александр Сергеевич сейчас же отправился в Москву. Прямо с дороги он был представлен Императору в Кремлевском дворце.
Здравствуй, Пушкин! — сказал Государь. — Доволен ли ты своим возвращением?
Вообще Николай Павлович принял его с великодушной благосклонностью, легко напомнив о прежних проступках и давая ему наставление, как любящий отец.
Между прочим Император его спросил:
— Пушкин, принял бы ты участие в 14 декабре, если бы был в Петербурге?
— Непременно, Государь, — отвечал Пушкин. — Все мои друзья были в заговоре и я был бы в невозможности отстать от них. Одно лишь отсутствие мое спасло меня и за это я теперь благодарю Бога!
Этот прямой и откровенный ответ понравился Государю, который был сам рыцарь чести, и притом один из всех, окружавших его престол, понимал значение Пушкина и сознавал в нем силу поэтического гения, для которого требуется рост и свобода.
— Довольно ты подурачился, — заметил Государь, теперь будешь рассудителен и мы более ссориться не будем. Все, что ты сочинишь, присылай ко мне: отныне я сам буду твоим цензором.
В тот же вечер на балу у французского посланника, маршала Мамона, Государь сказал графу Д. Н. Блудову:
— Знаешь ли ты, что сегодня я говорил с умнейшим человеком в России — с Пушкиным.
В ЧЕМ ЧЕСТЬ ПОДДАННОГО
Когда Вронченко заявил ему, что не чувствует себя способным быть министром финансов, Николай отвечал: «Я буду министр финансов». Причина милости, которой удостоился Вронченко, выясняется анекдотом, ходившим в то время в обществе. В ожидании выхода Государя несколько министров разговаривали между собой, и Вронченко нюхал табак. В эту минуту, как Государь вошел, у него между пальцами была щепоть, и он, опустив руку, стал выпускать табак на пол. Меньшиков, заметив это улыбнулся, но Государь резко сказал, что подданному делает честь, если он боится своего Государя.
ВЕСЬ В ГЕНЕРАЛИССИМУСА
Во время войны 1828 года в Турции корабль, на коем находился Государь с своей свитой, едва не был прибит бурей к Константинополю. Государь, не желая быть узнанным, переоделся в партикулярное платье; молодой и смелый князь Александр Суворов громко сказал при этом случае: «Пусть узнают монархи, что стихии им, по крайней мере, не подвластны». Этот самый молодой человек, которого отец был в самых приятельских отношениях с Ермоловым, состоял при сем последнем на Кавказе. Известно, что после изгнания Ермолова из Кавказа жители Гурии, желая угодить Паскевичу, вынесли портрет Алексея Петровича из залы, в которой дан был ими обед графу Эриванскому. Князь Суворов, присутствуя на одном официальном обеде и видя, что никто не хочет вспомнить о бывшем начальнике, предложил его здоровье; присутствующие были вынуждены, против своего желания, последовать его примеру.
Для чего писал Пушкин
Император Николай Павлович всегда советовал Пушкину бросить карточную игру, говоря:
— Она тебя портит!
— Напротив, Ваше Величество, — отвечал поэт, — карты спасают меня от хандры.
Но что же после этого твоя поэзия?
— Она служит мне средством к уплате карточных долгов, Ваше Величество.
И действительно, когда Пушкина отягощали карточные долги, он садился за рабочий стол и в одну ночь отрабатывал их с излишком. Таким образом, например, у него написан «Граф Нулин».
Как Николай в одиночку усмирил толпу
На Россию обрушилось тяжелое бедствие: уже несколько лет свирепствовала страшная болезнь — занесенная из Индии холера, которая в 1830 и 1831 годах достигла особенной силы. Летом 1830 года, в разгар болезни, Государь посетил Москву; он навещал больных, и его бесстрашие и спокойствие благотворно действовали на москвичей. В июле следующего года холера достигла чрезвычайной силы, и в Петербурге умирало до 500 человек в день. Злонамеренные люди распускали нелепые слухи, будто бы болезнь происходит оттого, что доктора отравляют хлеб и воду. Темный, необразованный народ смущался такими слухами и начал глухо волноваться. Начались бесчинства на улицах, и даже были случаи убийства докторов. Один раз громадная толпа собралась на Сенной площади. Узнав об этом, Государь без свиты и охраны не замедлил прибыть из Петергофа. Войдя в середину волнующейся толпы, Государь обратился к ней со словами укоризны и закончил громовым окриком: «На колени! Просите у Всемогущего прощения». Толпа, как один человек, опустилась на колени и начала молиться. Государь уехал, восторженно провожаемый народом. Так своим непосредственным обращением к народу Император Николай усмирил волнение.
А. Пушкин об офицерах
Несколько офицеров — под судом за неисправность в дежурстве. Великий Князь их застал за ужином, кого в шлафроке, кого без шарфа. Он поражен мыслей об упадке гвардии. Но какими средствами думает он возвысить дух? При Екатерине караульный офицер ехал за своим взводом в возке и в лисьей шубе. В начале царствования Александра офицеры были своевольны, заносчивы, неисправны — а гвардия была в своем цветущем состоянии.
А. Пушкин
Медаль помещику «За капусту»
Под Ельцом в Орловской губернии проходили маневры, и войска невзначай потоптали капустный огород местного помещика. Помещик страшно возмутился, и в ответ на его жалобу Император послал к нему флигель-адъютанта, чтоб тот по возможности вежливо выяснил, какой компенсации желает помещик за потраву. При виде блистающего эполетами и аксельбантами офицера помещик понял, что пробил его звездный час. Он отказался от денег и заявил, что желал бы за свои страдания получить орден. Николай, не лишенный «черного» юмора, приказал изготовить из железа пятифунтовую медаль с надписью «За капусту» и вручить пострадавшему, чтобы отныне тот всегда носил ее на шее.
Крестьянский вопрос при Николае I
Мысль об освобождении крестьян занимала Императора в первые годы царствования, и он внимательно высматривал людей, которые могли бы совершить это важное дело. Присутствие этой мысли у Императора обнаруживалось не раз: так, в 1834 году, беседуя с Киселевым, Император указал на большие картоны, стоявшие у него в кабинете; он прибавил, что в этих картонах с начала царствования он собирал все бумаги, касающиеся процесса, «какой (говорил Николай) я хочу вести против рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян по всей империи». Для разработки этого вопроса в продолжение царствования составлялось несколько секретных или весьма секретных комитетов; они обсуждали тяжелое дело; просматривая положение не только крепостных, но и всех крестьян, вырабатывали проекты, большая часть которых оставалась неосуществленной.
ЗАБОТА О ЧИНОВНИКАХ
Из других сторон внутренней деятельности Императора нельзя еще не отметить его заботы о чиновниках. Последние, часто служа до глубокой старости и получая весьма маленькое содержание, бедствовали и не всегда удерживались от предлагаемых им взяток. Император в заботах о служащих уже через два года после вступления на престол издал закон о пенсиях за 35-летнюю беспорочную службу. К людям, служащим верой и правдой, хотя бы занимавшим маленькое место, Император относился с большой сердечностью. Однажды в мороз он увидал чиновника, который шел в одном сюртуке; узнав, что у того только одна, и притом плохая шинель, которая находилась в починке, Император прислал бедному Чиновнику в тот же день новую хорошую шинель. Узнав затем, что этот чиновник служит исправно, Государь велел увеличить ему жалование.
ИДЯ ПО НЕВСКОМУ
В другой раз, идя по Невскому проспекту, Государь увидел бедные дроги с гробом, тащившиеся на кладбище. За гробом не было никого провожатых. Осведомившись, что хоронят бедного чиновника, прослужившего верой и правдой 25 лет, Император пошел за гробом. Видя Государя, следующего за гробом, многие стали присоединяться к погребальному шествию; пройдя некоторое расстояние, Государь попросил идущих с ним совершить последний христианский долг и проводить вместо него тело скончавшегося слуги Царя и Родины до кладбища. Сам Государь должен был вернуться во дворец и заняться неотложными делами. Конечно, желание Императора было в точности исполнено. Затем Государь на свой счет велел поставить памятник над могилой чиновника с надписью: «От Императора за верную 25-летнюю службу».
ИМПЕРАТОР И СОЛДАТ
Император Николай I Павлович имел обыкновение прогуливаться рано утром по Английской набережной. Однажды, в пятницу на Вербной неделе, он заметил впереди с узелком солдата, который быстро шмыгнул в ворота. Государь поравнялся и своим мощным голосом сказал: «Солдат, поди сюда! Что ты несешь?» — «Собственную работу, Ваше Императорское Величество, продавать на Вербу». Солдат развязал узел, в котором находилось несколько табакерок из папье-маше. Государь взял в руки одну, с портретом Наполеона I. «У тебя есть свой Император, почему же ты чужого нарисовал?» — «Своему здесь быть не годится, Ваше Императорское Величество! Когда желают понюхать, сейчас французского короля по носу — а как только понюхают: чхи! (чихает) Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! Извольте посмотреть». И он показывает на внутренней стороне крышки довольно схожий портрет Императора Николая Павловича. Государь рассмеялся, велел солдату отобрать ему три такие табакерки, заплатив за них по 50 рублей.
ЦАРЬ-РЫЦАРЬ
Россия и вся Европа знают, с каким обожанием относился Император Николай Павлович к своей августейшей супруге. Он любил праздновать день ее Ангела. Однажды в день тезоименитства Государыни в Петергофе, по выходе из церкви Император стал во главе кавалергардского полка, шефом которого была Государыня. Как простой генерал, он командовал полком во время парада, отдав воинские почести своему шефу — Императрице, смотревшей на войска с одной из дворцовых террас. Небо, в начале дня безоблачное, покрылось между тем тучами. По окончании смотра Император подошел к террасе и, подобно рыцарю, с глубоким почтением склонил голову пред Императрицей, развел руки и поднял глаза к небу, как бы желая этим сказать: «Я сделал все, что мог, и не моя вина в том, что ненастная погода омрачила праздник, начавшийся столь блистательно».
ДЕДУШКА, ПОКАТАЙ!
Государь имел привычку на масленицу, во время гуляний, выезжать на Марсово поле и объезжать шагом весь квадрат; однажды среди общего ликования подгулявшего народа, толпа крестьянских детей подбежала к его саням и, не зная Государя, запищала:
Дедушка, покатай нас, дедушка! Стоявшие подле будочники кинулись было разгонять детей, но Государь грозно на них крикнул и, рассадив сколько уместилось детей в санях, обвез их вокруг Марсова поля.
НАХОДЧИВЫЙ КАДЕТ
Император Николай Павлович посетил однажды Дворянский полк. На фланге стоял кадет головой выше Государя. Государь обратил на него внимание.
— Как твоя фамилия? — спросил он.
— Романов, Ваше Величество.
— Ты родственник мне? — пошутил Государь.
— Точно так, Ваше Величество, — отвечал без запинки молодец-кадет.
— А в какой степени? — спросил Государь, пристально посмотрев на кадета.
— Ваше Величество — отец России, а я сын ее, — отвечал находчивый кадет,
И Государь изволил милостиво расцеловать, своего находчивого внука.
Публичное извинение Николая I перед генералом
Император Николай I отличался редкими повелительными манерами и часто дозволял себе говорить грубо, особенно с генералами и офицерами. Во время маневров под Москвой ему случилось таким образом оскорбить старого артиллерийского генерала. На другой день Император понял, что он сделал несправедливость, и перед всем главным штабом публично попросил извинения у оскорбленного генерала. Когда же последний в смущении хотел поцеловать у него руку, то Император его обнял.
МУЖЕСТВЕННАЯ КОНЧИНА
Двадцать седьмого января Император Николай I почувствовал первые признаки гриппа, который тогда свирепствовал в Петербурге. Болезнь эта не казалась сначала серьезной; Государь смеялся над своим нездоровьем. Однако болезнь, усилившаяся вследствие умственного напряжения и под влиянием печальных известий из Крыма, развивалась с неимоверной быстротой… С наступлением первой недели Великого Поста Государь начал говеть и поститься, несмотря ни на какие предостережения медиков. Седьмого и восьмого февраля он сидел дома по настоятельной просьбе врачей. Девятого февраля Государь почувствовал себя несколько лучше, хотя кашель усилился. Утром он слушал обедню в дворцовой церкви, а потом отправился в манеж Инженерного замка на смотр маршевых батальонов резервных полков лейб-гвардии Измайловского и Егерского, которые приготовлялись к выступлению в поход на театр военных действий.
Лейб-медики Мандт, и особенно доктор Карелль старались отговорить Императора от этого намерения; они убеждали его не выходить на воздух. Но он, выслушав их советы, обратился с вопросом:
— Если бы я был простой солдат, обратили бы вы внимание на мою болезнь?
— Ваше Величество, — отвечал Карелль — в Вашей армии нет ни одного медика, который бы позволил бы солдату выписаться из госпиталя в таком положении, в каком Вы находитесь, и при таком морозе (23 градуса). Мой долг требовать, чтобы Вы не выходили еще из комнаты.
— Ты исполнил свой долг, — отвечал Государь, — позволь же мне исполнить мой.
В час пополудни Император Николай, не обращая внимания на уговоры наследника и просьбы прислуги одеться потеплее, выехал из дворца в легком плаще… На следующий день, опять не склоняясь на предостережения медиков, он отправился на смотр маршевых батальонов гвардейских саперов и полков лейб-гвардии Преображенского и Семеновского. Этот выезд был последним. Теперь припадки болезни, с которой боролась долго могучая натура Императора, стали развиваться с неимоверной быстротой; он уже не мог выходить из своего кабинета…
В двенадцатом часу ночи с 17 на 18 число доктор Мандт, осмотрев больного, сделал необходимые указания и, совершенно еще не считая положение Государя безнадежным, отправился отдохнуть. Его заместил до трех часов утра доктор Карелль. Затем доктор Мандт продолжил свое дежурство и в начале четвертого часа стал выслушивать больного. До этого момента надежда на выздоровление, хотя и слабая, оставалась в сознании доктора. Приложив слуховую трубку к груди больного, он услыхал особый звук в правом легком, который сделался для него зловещим. Теперь не оставалось никакой надежды. Мандт едва было не потерял сознание… голова его кружилась… мысли путались. Оправившись немного, он приступил, сначала издалека, к решительному объяснению. Его слова произвели на Государя такое действие, что, казалось, он понял их значение. По выражению его больших неподвижных глаз, устремленных на доктора, можно было заметить, что в его душе происходила страшная борьба, минуту спустя он сказал:
— Скажите же мне, разве я должен умереть?
Несколько секунд доктор колебался произнести роковое слово, глаза Императора пронизывали его…
— Да, Ваше Величество! — сделав последнее усилие, ответил Мандт.
— Что нашли вы с вашим инструментом? — спросил Император вслед за этим. — Каверны?
— Нет! Начало паралича.
В лице умирающего не дрогнул ни один мускул… Взглянув на доктора, Государь произнес:
— Как достало у вас духу высказать мне это так решительно?
— Меня побудили к этому, Ваше Величество, следующие причины. Прежде всего и главным образом я исполняю обещание… Года полтора тому назад Вы мне однажды сказали: «Я требую, чтобы вы мне сказали правду, если бы настала минута опасности». К сожалению, Ваше Величество, такая минута настала. Во-вторых, я исполняю горестный долг по отношению к монарху. Вы еще можете располагать несколькими часами жизни, Вы находитесь в полном сознании и знаете, что нет никакой надежды. Эти часы, Ваше Величество, конечно, употребите иначе, чем как употребили бы их, если не знали положительно, что Вас ожидает. Наконец, я высказал Вашему Величеству правду, потому что люблю Вас и знаю, что Вы в состоянии выслушать ее.
Эти слова, произнесенные доктором почти без перерыва, Государь выслушал до конца совершенно спокойно. Протянув затем ему правую руку, он произнес с некоторым ударением:
— Благодарю вас!
Повернувшись лицом в другую сторону, он что-то обдумывал минут 6 или 8; потом, назвав доктора по имени, сказал:
— Позовите ко мне моего старшего сына…
Когда вошел цесаревич, Государь объявил ему о своей близкой кончине и прибавил:
— Надеюсь, что ты ничего не сказал и не скажешь матушке… Теперь, друг мой, пошли за моим духовником.
Несколько минут спустя Император остался наедине со своим духовником… По исполнении этого священного долга Император обратился к земным делам, чтобы сделать свои последние распоряжения.
Началось трогательное прощание. К этому времени в соседней комнате собрались члены августейшего семейства, которых Император благодарил по очереди, сказав каждому несколько слов…
Подошел к благословению наследник престола.
— Служи России, — сказал ему Император, осеняя его крестным знамением, — мне хотелось взять на себя все трудное, все тяжелое, оставить тебе царство мирное, устроенное, счастливое… Проведение сулило иначе…
Простившись со всеми, Государь приказал положить около своего гроба образ Богородицы Одигитрии, который получил от своей бабки Екатерины Великой при крещении. Назначил сам в Зимнем дворце залу, где должны покоится его останки до перенесения в Петропавловский собор; в последнем назначил место для своей могилы. Погребение просил совершить по возможности скромно, без пышных убранств. Срок траура велел назначить самый короткий…
Находясь после этого еще при полном самообладании, Император обратился к доктору с вопросом:
— Потеряю ли я сознание и не задохнусь ли?
— Я надеюсь, что не случится ни того, ни другого. Все пойдет тихо и спокойно…
В исходе двенадцатого часа умирающий просил читать отходную молитву. Он повторял за священником слово за словом. Потом голос начал слабеть, Император знаком подозвал священника, простился с ним, поцеловал его наперсный крест. Не будучи уже в силах пошевелить губами, потухающими глазами своими указал на Императицу и наследника. С этого момента он не выпускал рук своих из рук последних. Взор сделался мутным, глаза смыкались… Только рука умирающего, постепенно холодея, давала еще чувствовать угасающие признаки жизни. Наконец, биение сердца прекратилось. Двадцать минут первого Император Николай испустил последний вздох.
Скончавшийся Император в глазах всех был олицетворением чего-то рыцарского, величественного, богатырского. Густая масса народа толпилась на Дворцовой площади. Имя доктора Мандта стало ненавистным. Сам он боялся показаться на улицу, так как прошел слух, что народ собирается убить этого злополучного немца. Кучер покойного Государя, выйдя к толпе, едва смог ей объяснить, от какой болезни скончался царь. Несмотря на это, рассказывали, что доктор приготовлял для больного лекарства своими руками, а не в дворцовой аптеке, принося их с собою в кармане. Болтали, что будто давал он больному порошки собственного изобретения, от которых и умер Государь. Было наряжено следствие по этому поводу, которое ничего не доказало. Мандта, однако, поспешили в наемной карете вывезти из дворца, где он жил. Говорят, что в тот же день он выехал за границу…
ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ I
«Я уверен, что сын мой, Император Александр Николаевич, будет всегда почтительным, нежным сыном, каким всегда умел быть с нами; долг этот еще священнее с тех пор, когда мать его одна. В его любви и нежной привязанности, также и всех детей и внучат, она должна обрести утешение в своем одиночестве. В обхождении с братьями своими сын мой должен уметь соединять снисходительность к их молодости с необходимой твердостью, как отец семейства, и никогда не терпеть ни семейных ссор, ни чего-нибудь, могущего быть вредным пользе службы, тем паче Государства; а в подобных случаях, от чего Боже сохрани, помнить наистрожайше, что он — Государь, а прочие члены семейства — подданные».
«Благодарю, всех меня любивших, всех, мне служивших. Прощаю всех меня ненавидящих».
«Прошу всех, кого мог неумышленно огорчить, меня простить. Я был человек со всеми слабостями, коим люди подвержены; старался исправиться в том, что за собою худого знал. В ином успевал, в другом нет; прошу искренно меня простить».
«Я умираю с благодарным сердцем за всеблаго, которым Богу угодно было в сем преходящем мире меня наградить, с пламенной любовью к нашей славной России, которой служил по крайнему моему разумению верой и правдой; жалею, что не смог произвести того добра, которого столь искренне желал. Сын мой меня заменит. Буду молить Бога, да благословит Он его на тяжкое поприще, на которое вступает, и сподобит его утвердить Россию на твердом основании страха Божия, дав ей довершить внутренне ее устройство и отдаляя всякую опасность извне. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки!»
