Интересные факты из жизни Петра I

Интересные факты из жизни Петра I

Петр родился 30 мая 1672 года.

Многосемейный царь Алексей Михайлович отпраздновал рождение этого ребенка, четырнадцатого по счету, длинным рядом «родинных» и «крестинных» пиршеств. Сам новорожденный был окружен нежнейшими заботами отца и изысканной, по тому времени, роскошью. Для ухода за ним были назначены: кормилица Ненила, две «мамы» — боярыня Леонтьева и княгиня Голицына, и двое дядек — боярин Р. М. Стрешнев и думный дворянин Т. Н. Стрешнев. Для Петра к Кремлевскому дворцу пристроили особые хоромы, в которых стены и пол были обтянуты красным сукном. Колыбелька новорожденного была сделана из турецкого бархата «по алой земле с большими золотыми репьями и малыми репейками серебряными, подбита хлопчатой бумагой на рудо-желтой подкладке, ремни обтянуты бархатом красным веницейским; яблоко у пялец объярью по серебряной земле с золотыми и разными шелковыми травами. Пуховик и подушки набиты белым лебяжьим пухом».

Когда Петр начал ходить, ему сшили зимние и летние кафтанчики «из белого атласа, алой объяри на собольих пупках, шитые золотом, окаймленные немецким кружевом с запонами, низанными жемчугом с серебряными кистями, а пуговицы изумрудные на золотых синях» (закрепах). «Тишайший» царь очень часто приходил играть с сыном и всегда приносил с собой множество всевозможных игрушек. Сначала Петр забавлялся лошадками, деревянными раскрашенными птицами, катался по комнатам на стульчике с железными колесами, развлекался игрой на цимбалах. Но скоро его детскую заполнили военные игрушки: вызолоченные луки, барабаны, сабли, пушки, булавы… Большая часть этих игрушек была иноземного производства. Таким образом, уже в детской Петра проявились две характерные черты личности Великого Преобразователя: первые проблески охоты к военному делу и, пока бессознательное, заимствование из Западной Европы того, чего не умели делать в России.

Первая учеба

Как и всем московским царевичам, Петру очень рано пришлось перейти от забавы к ученью. Когда ему пошел только пятый год, его старший брат и крестный отец, царь Федор, стал часто напоминать Наталье Кирилловне:

— Пора, Государыня, пора учить крестника!

Царица попросила Ф. П. Соковнина найти для Петра учителя, «кроткого, смиренного, божественное писание ведущаго». Соковнин указал ей на Никиту Моисеевича Зотова, служившего подьячим в приказе Большого Прихода… Обучение Петра грамоте началось с «словесного учения», то есть с азбуки. Когда азбука была пройдена, Петр приступил к изучению Часослова, Псалтыря, Евангелия и Апостола, причем все эти книги были не просто прочитаны, а выучены наизусть.

Изучение богослужебных и церковных книг Зотов сопровождал всегда беседами с учеником на разные темы, преимущественно из русской истории. От него Петр узнал о происхождении русского государства, об Иване Калите, Иоанне Грозном, о правлении своего отца, «тишайшего» царя Алексея Михайловича. Петр очень любил такие рассказы, в особенности, если они сопровождались показыванием картин. Постепенно у него составилась целая коллекция «потешных тетрадей», содержавших иллюстрации событий и всяких достопримечательностей не только из русской истории, но и всеобщей. Иллюстрации изображали «грады, палаты, великие корабли, бои, взятие городов, разные истории в лицах»…

У Тиммермана Петр стал брать уроки математики. Сохранившиеся до настоящего времени учебные тетради Петра показывают, что Тиммерман и сам был настолько плохим математиком, что делал грубые ошибки в простом умножении, а орфография в этих тетрадках свидетельствует, что Зотов не научил своего питомца даже правильно писать по-русски. Так, вместо «втроем» Петр везде пишет «втраиом», вместо «управление» — «упъравъление»; латинское слово «аддицио» (сложение) он пишет то «адицое», то «водиция», руководствуясь, по-видимому, при письме больше слухом, чем грамматикой. Однако Тиммерман все-таки прошел с Петром арифметику, геометрию, артиллерию, фортификацию, научил его обращаться с астролябией, составлять планы крепостей, вычислять полет пушечного ядра. Он сделался неразлучным спутником своего ученика, и с ним Петр нашел в селе Измайлове знаменитый ботик, «дедушку русского флота» , пробудивший в юном царе любовь к мореплаванию.

Заграничное путешествие

Наибольшим расположением царя пользовались иноземцы Гордон и Лефорт. Гордон, к которому Петр относился всегда, как ученик к любимому учителю, был, по определению профессора В. О. Ключевского, — «степенный шотландец, пожилой, аккуратный генерал, наемная сабля, служившая в семи ордах семи царям, по выражению нашей былины»… Если Гордон был для царя уважаемым учителем, то Лефорт был его задушевным другом… Князь Куракин в своих записках отзывается о Лефорте так: «Лефорт был человек забавный и роскошный или, назвать, дебошан французский… Денно и нощно был в забавах; балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами и питье непрестанное, оттого и умер лет под пятьдесят. В его доме царь научился с дамами иноземскими обходиться, и амур первый начал быть». Смерть Лефорта крайне опечалила Петра. Перед выносом его тела царь приказал открыть гроб и, рыдая, долго целовал холодный труп своего любимца. Лефорта Петр и поставил во главе торжественного посольства, с которым поехал за границу, зачислив самого себя в свиту «великих послов» под именем Петра Михайлова. Гласной целью этого посольства, выехавшего из Москвы в марте 1697 года и отправлявшегося в Австрию, Голландию и Англию, было укрепление дружественных отношений России с этими державами.

Из Кенигсберга Петр поехал в сильно привлекавшую его Голландию. Инкогнито царя было раскрыто, кажется, как только он переехал русскую границу. Поэтому уже в Германии все прямо говорили о молодом московском царе, приехавшем учиться корабельному и артиллерийскому делу. Две германские принцессы — Софья Ганноверская и ее дочь, Софья Шарлотта Бранденбургская — захотели непременно познакомиться с необыкновенным царем и выехали навстречу Петру в местечко Конненбург. Сначала Петр отказался посетить принцесс, даже, разговаривая с ними, застенчиво закрывал руками лицо, но потом согласился отобедать у них только под условием, чтобы кроме него за столом не было никого из придворных. Однако во время обеда он так оживился, что просил позвать придворных, стал предлагать им пить вино стаканами и, наконец, пустился в русскую пляску. Лица свиты Петра последовали примеру своего Государя и тоже начали танцы с немецкими дамами, поражаясь, между прочим, их худобой, так как приняли корсетные кости за выступавшие ребра. Во время обеда Петр не обращал никакого внимания на пение итальянских артистов, откровенно признавшись, что не понимает и не любит музыки.

— Любите ли вы охоту? — спросила его одна из принцесс.

— Мой отец очень любил ее, — отвечал Петр. — Но я больше люблю плавать по морю и пускать фейерверки.

При этих словах он показал собеседнице свои огрубевшие от работы руки. Впоследствии германские принцессы так описывали своего необыкновенного гостя: «У него прекрасные черты лица и благородная осанка. Он обладает большой живостью ума; ответы его быстры и верны. Но при всех достоинствах, которыми одарила его природа, желательно бы видеть в нем меньше грубости. Это Государь очень хороший и вместе очень дурной; в нравственном отношении он полный представитель своей страны. Если бы он получил хорошее воспитание, то из него вышел бы человек совершенный, потому что у него много достоинств и необыкновенный ум». Однажды жителям Саардама довелось слушать, как глашатай ходил по улицам, ударяя в медный таз, и выкрикивал: «Бургомистры, узнав с прискорбием, что дерзкие мальчишки осмелились бросать камнями и разной дрянью в некоторых знатных особ иностранцев, строжайше запрещают это всем и каждому под угрозой наибольшего наказания, которое установлено». Под «знатной особой», которую мальчишки обстреливали камнями и гнилыми яблоками, подразумевался Петр. Иногда царь пускал в ход кулаки или бросал в толпу пустые бутылки. Он доставлял множество дополнительных хлопот голландской администрации, требуя вести себя кружными путями, чтобы обмануть ротозеев. Удовлетворяя желание царя, власти удаляли всех при осмотре им достопримечательностей либо сооружали специальные заграждения.

Герцогу Марльборугу, находившемуся в Голландии в 1697 году, хотелось видеть Петра. Он приехал нарочно из Ло в Амстердам и явился для этого к хозяину, у которого царь был в учении. Дом сего мастера находился на берегу залива Эй; перед окнами между плотниками работал Петр. «Я назову его по имени, — сказал мастер Марльборугу, — он обратится и вы успеете свободнее рассмотреть его». В это время несколько человек пронесли на плечах большое бревно. «Петр из Заандама, что же ты зеваешь? Поди помогать другим», — продолжал мастер, обращаясь к Петру. Государь тотчас встал, бросил топор и, подставив плечо свое под бревно, перенес его с другими в надлежащее место. В другой раз в Заандаме в сентябре того же года случилось ему проходить мимо пильной мельницы. Петру показалось, что она действует медленно; он хотел что-то в ней поправить. Но оттого ли, что забыл опустить щиты и тем остановить воду, или что хотел сделать это слишком поспешно, чуть было не испортил колесо и сам не попал под оное. «Лучше бы тебе оставаться в своей Московии, нежели приезжать сюда мешаться не в свое дело и причинять убыток честным людям», — сказал ему подоспевший хозяин мельницы. Царь, не отвечая ни слова, ушел с потупленным взором; но через несколько дней прислал мельнику богатый подарок с просьбой быть к нему впредь снисходительным.

Любовь Петра к хирургии была следствием познаний в анатомии. Однажды, гуляя по масляному рынку в Амстердаме, в 1697 году, остановился он у лавки одного шарлатана, который дошел до такого совершенства, что рвал зубы ручкой чайной ложки, концом шпаги… Государь призвал его к себе, велел повторить опыты своего искусства и после нескольких уроков не уступал уже своему учителю. Уроки сии брал он в трактире под вывеской слона на площади масляного рынка, и вместо того, чтоб получать по грошу с тех, которые к нему шли рвать себе зубы, как это обыкновенно делалось, он сам платил им по шиллингу. Еще и теперь хранится в музе-уме Императорской академии наук целый мешок зубов, вырванных самим Государем. При путешествии в Голландию и Англию Петр слушал лекции профессора анатомии Рюйша, присутствовал при операциях и, увидев в его анатомическом кабинете превосходно препарированный труп ребенка, который улыбался, как живой, не утерпел и поцеловал его. В Лейдене он заглянул в анатомический театр доктора Боэграва, медицинского светила того времени, и, заметив, что некоторые из русской свиты высказывают отвращение к мертвому телу, заставил их зубами разрывать мускулы трупа.

Сохранилось особое сказание о «скрытом», посещении английского парламента, где Петр видел короля на троне и всех вельмож королевства на скамьях. Выслушав прения с помощью переводчика, Петр сказал своим русским спутникам: «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему Государю правду; вот чему надо учиться у англичан». Современник Петра отметил насыщенную полезными заботами его жизнь в Англии: «Большая привязанность монарха к серьезным делам всегда удаляла его от известных удовольствий и развлечений; их он избегал очень ловко, несмотря на все усилия прекрасных придворных дам, делавших попытки понравиться ему и готовых подарить свою любовь великому монарху, прибывшему из далекой страны. Впрочем, уверяют, что одной из дам все же удалось достигнуть своей цели». Этой дамой была актриса Летиция Кросс, с которой царь имел кратковременную связь. Когда настало время расставания с возлюбленной, Меншиков от имени Петра подарил ей 500 гиней (4000 рублей). Кросс оказалась недовольной таким подарком, жаловалась на скупость царя. Меншиков в точности передал претензии Кросс царю, и между приятелями состоялся колоритный разговор:

— Ты, Меншиков, думаешь, что я такой же мот, как ты! За пятьсот гиней у меня служат старики с усердием и умом, а эта худо служила.

— Какова работа, такова и плата, — ответил собеседник.

К пышной одежде, стеснявшей движения и совершенно не приспособленной к работе, царь питал отвращение. На пиру он действовал уже единожды применявшимся способом: взял ножницы и стал укорачивать рукава. Очевидец, наблюдавший царя за этой работой, слышал, как он приговаривал: «Это помеха, везде надо ждать какого-нибудь приключения: то разобьешь стекло, то по небрежности попадешь в похлебку; а из отрезанного можно сшить себе сапоги». В бытность Петра в Лондоне он увидел двух бойцов, которые бились между собой лбами. Вместе с ним были в Лондоне несколько человек его гренадер. Рассказывая об этом, Петр спросил: нет ли между ними кого, кто бы в состоянии был побороться с английским силачом. Вызвался один из гренадер, не раз участвовавший в кулачных боях в Москве; но просил прежде присмотреться к бою, чтобы увидеть все сноровки. Государь согласился. Гренадер, посмотрев на побоище, уверил Государя, что он сразу так отделает первого бойца, что тот другой раз не пожелает биться с русскими.

— Смотри, брат, не посрами, — сказал Петр, — я ведь намерен заклад держать.

— Держите, Государь, — смело отвечал гренадер, — я не только одного бойца, но и всех его товарищей одним кулаком размечу: ведь я за Сухаревой башней против кулачной стены хаживал. Я зубы с челюстями и ребра англичанину высажу.

Спустя несколько дней Петр обедал у одного английского герцога, завел разговор о бойцах, которых он видел, и сказал, что русский гренадер победит первого их бойца.

Англичане, уверенные в силе и непобедимости своего бойца, предложили Государю побиться об заклад.

— А сколько? — спросил Государь.

— Пятьсот червонцев.

— Хорошо, — отвечал Петр, — но знайте, что мой гренадер будет обороняться не лбом, а кулаком.

Назначено было время и место, куда собрались многие знатные англичане. Явились и бойцы. Англичанин представлял из себя богатыря, и можно было думать, что он легко справится с русским гренадером. Все думали, что русскому не устоять. Англичанин взглядом вызывал русского; но тот, не спуская с него глаз, стоял, сложа руки и ожидая своего противника. Тогда англичанин, нагнув свою шею, ринулся на грудь гренадера, чтобы крепким ударом сразить его. Все ожидали, что гренадер не успеет отбить удара и будет повален на землю. Однако, прежде чем англичанин успел коснуться своим лбом до груди противника, гренадер из всей силы треснул англичанина по шее. Удар был так ловок и силен, что великан англичанин замертво повалился на землю. Зрители закричали и захлопали в ладоши. Заклад был выигран Петром. Побежденному тотчас же пустили кровь, и он очнулся. Государь заботился об излечении англичанина и дал доктору двадцать червонцев. Из выигранного заклада он дал по двадцати червонцев англичанину и гренадеру, тридцать червонцев раздал бывшим в его свите гренадерам, пятьдесят червонцев бросил в народ, а остальные отослали в инвалидные дома.

В начале XVIII века русский флаг был бело-сине-красным. Именно такой флаг нарисовал Петр в инструкции русскому посланнику в Турции Украищеву, когда тот в 1699 году на корабле «Крепость» через Керчь отправился в Константинополь. Удивительно, насколько все создавалось заново — даже государственный военный флаг царь в спешке, кое-как, рисует на клочке бумажки и посылает вслед государственному посольству. На том же листе, снизу, Петр, как бы раздумывая, нарисовал еще один флаг, но цвета на нем обозначать не стал. Флаг также разрезан на три части по горизонтали, а затем перечеркнут косыми полосами. Вот именно этот набросок и оказался эскизом для русского военно-морского знамени. Трехцветный флаг, перечеркнутый голубыми полосами Андреевского креста был утвержден Петром в 1703 году. Крайне нуждаясь в деньгах после Нарвского поражения, когда вся денежная казна досталась неприятелю, Петр Великий написал в Москву к начальству оружейной палаты и председателю приказа Большой казны князю Петру Ивановичу Прозоровскому, чтобы он всю посуду и серебряные вещи, хранящиеся в палате, переделал в деньги и послал их как можно скорее.

Князь отвечал, что исполнит повеление, и через некоторое время действительно доставил Петру необходимое количество новой монеты. Государь был очень доволен распорядительностью Прозоровского. После побед, одержанных в Лифляндии, Петр приехал в Москву для торжества их. Посетив Грановитую палату и разговаривая с Прозоровским об ее украшении к предстоящему торжеству, Государь сказал:

— Жаль, что нечем пособить: нет уж тех вещей и посуды, чем убиралась оная прежде!

— Можно и теперь убрать ее так же, — отвечает князь.

— Да чем же?

— Посудою же.

— Но где посуда? Ведь она переделана в деньги.

— Нет, не переделана, а спрятана.

— Как спрятана? — перебил удивленный Государь.

— Спрятана, я тебе сказываю.

— Да где же ты взял присланные ко мне деньги?

— Из кладовой.

— Из какой кладовой? Разве я не знаю, что нет запасных денег?

— Не прогневайся, Государь, не знаешь. У меня на случай нужды сбережена довольно знатная сумма, о которой, кроме меня, по сие время никто не ведает и которой еще довольно осталось на таковые же нечаянные нужды.

При этом князь рассказал о том, как он сберег эти деньги. Бывши при царе Алексее Михайловиче главным казначеем и первым лицом в приказе Большой казны, он сохранял все поступавшие к нему доходы и тратил из них так бережливо, что всегда были остатки. Из этих-то остатков он ежегодно откладывал часть на случай какой-нибудь непредвиденной государственной нужды. Таким образом, в течение многих лет у него накопилась значительная Сумма, которую он хранил в величайшем секрете, так что никто, кроме него, не знал, где она находится. Когда пришло известное приказание переделать посуду и вещи в деньги, князь велел перенести ее к себе в дом и спрятал, а деньги взял из своего запаса, перечеканил в новую монету и послал Государю, который, как мы видели, и не подозревал истины.

Услышав объяснение князя, Петр расцеловал его и попросил указать место, где хранятся остальные деньги.

— Изволь, покажу, — отвечал верный слуга, — только с уговором не брать с собой Меншикова и не открывать ему сей тайны, а то он размытарит все остатки ее.

Петр обещал, и Прозоровский повел его в свой тайник, где при свете фонаря указал на целые груды денег. Государь осмотрел их и своими руками стал насылать деньги в мешки. Насыпав десять больших мешков, он отнес их в сторону.

— На что это? — спросил князь.

— Это тебе! — отвечал Государь.

— Мне?.. Я бы мог давно и всею казною сею овладеть, не опасаясь быть открытым, если бы хотел и не побоялся Бога нарушить крестное мое целование, но мне не надо. Ты знаешь, Государь, что я, по милости Божией, твоих предков и твоей доволен тем, что имею; притом же у меня одна только дочь, которая и без того богата будет.

НАГРАДА КОМЕНДАНТУ

В ходе сорокапятиминутного штурма Нарвы сопротивление шведов было в такой же мере отчаянным, как и бессмысленным. Русские воины, разъяренные высокомерием шведов и тяжкими потерями, ворвавшись в крепость, не щадили никого, и Петр, чтобы прекратить эксцессы, вынужден был обнажить шпагу против собственных солдат. Виновником кровопролития царь считал Горна, который лишь в последний момент схватил барабан и бил в него кулаками, сигнализируя о капитуляции. Но было слишком поздно. «Не ты ли всему виноват? — спрашивал Петр у Горна. — Не имея надежды на помощь, никакого средства к спасению города, мог ли ты не выставить белый флаг?» Потом, вынув шпагу, обагренную кровью, Петр сказал: «Смотри, это кровь не шведская, а русская. Я своих заколол, чтобы удержать бешенство, до которого ты довел моих солдат своим упрямством». Царь в сердцах нанес бывшему коменданту увесистую пощечину.

ТВЕРДОЕ БЛАГОЧЕСТИЕ

На одном из островков реки Воронеж Государь построил маленький дворец, вход в который по вкусу того времени был украшен статуями языческих богов Юпитера, Нептуна, Минервы, Венеры. Однажды Петр зачем-то пригласил к себе в этот дворец Митрофания. Почтенный епископ отправился, но, войдя во двор и увидя статуи, в том числе и нагую Венеру, повернулся и ушел назад. Тотчас об этом доложили Государю. Петр, не понимая причины поступка Митрофания, послал звать его к себе. Тогда последний сказал посланным: «Доколе Государь не прикажет свергнуть идолов, соблазняющих народ, не могу войти во дворец его».

Петр послал к нему еще раз, причем по своему обычаю пригрозил смертной казнью в случае ослушания. «В жизни моей Государь властен, — отвечал на это святитель, — но неприлично христианскому Государю ставить языческих идолов и тем соблазнять простые сердца. Я охотнее приму смерть, нежели присутствием своим одобрю сих языческих чтилищ».

Как ни был Петр разгневан на Митрофания, но снес терпеливо его упрямство. Дело происходило около вечера. Вдруг раздается благовест в большой колокол.

«Разве Завтра праздник?» — спросил Государь. Так как не было никакого праздника, то Петр послал узнать у самого архиерея. Какой же ответ принес посланный?

«Мне от Его Величества сказана смерть, того ради я, человек грешный, должен пред смертию своею принести Господу Богу покаяние и испросить грехов своих прощение соборным молением и для сего-то назначил я быть всенощному бдению».

Петр, получив такой ответ, рассмеялся и послал сказать Митрофанию, что он его прощает и чтобы он перестал тревожить народ необычайном звоном. Мало того, Петр велел снять статуи языческих богов…

Оброк вениками при Петре I

На лавках, на полках и в других местах мыленки клались пучки душистых, полезных для здоровья трав и цветов, а на полу разбрасывался мелко нарубленный кустарник-можжевельник, что все вместе издавало весьма приятный запах. В течение 1699 года в Царские мыленки отпущено было с подмосковных лугов сена мягкого 16 копен мерных с полукопною. Веники составляли также одну из самых необходимых вещей в мыленках: поэтому на всех крестьян подмосковных волостей положен был оброк вениками. В течение года обязывались доставить про царский обиход; крестьяне Гвоздинской волости — 320 веников, Гуслицкой — 500, Селинской — 320, Гжельской — 500, Загарской — 320, Раменской — 170, Куньевской — 750, села Новорождественского — 130.

НЕ ЛАЯТЬСЯ ПО-ПУСТОМУ?

Жалобы о бесчестье оскорбительными словами дошли наконец до таких странных, нелепых и смешных вещей, что Петр указом 4 мая 1700 года, принужден был воспретить подобные иски. К бесчестью приличали, например, следующие выражения и слова, Которые были выписаны из челобитных в Судном московском приказе как основа помянутого указа: «вольно тебе лаять; шпыно турецкий; Из-под бочки тебя тащили; не Воротынской де ты лаешь; робенок; сынчишко боярский; мартынушко мартышко; черти тебе сказывают; трус; отец твой лаптем шти хлебал; отец твой лапотник; сулил сыромятную кожу и яловичные сапоги; разорение де мне от тебя; мучил де ты меня» … Поводом указа Петра, возможно, явилась челобитная воеводы Алымова, который обвинял Григория Батурина за слово, что Алымов-де смотрит на него зверообразно. Петр вместо доправы бесчестья велел доправить на самом челобитчике 10 рублей пени и раздать деньги на милостыню в богадельни и нищим.

Пошлина за право носить бороду

На другой день по приезде в Москву Петр на торжественном приеме бояр начал собственноручно резать им бороды и всем приказал одеться в европейское платье. Бороды были оставлены только двум заслуженным старикам — Стрешневу и Черкасскому. Трудно представить себе душевное состояние бояр, уезжавших из царского дворца с зажатыми в кулаках клоками отрезанных бород! Русский человек XVII века считал бороду не украшением, а признаком достоинства и даже благородства. В древнерусской литературе бритье бороды называлось «эллинским, блудным, гнусным делом». Безбородый напоминал иноземца, то есть поганого еретика. В умах приверженцев старины указ Петра о брадобритии только подтвердил предположение, что царь отрекся от православной веры и подпал под власть Антихриста. Однако недовольство Петром не шло дальше разговоров, и лица, желавшие сохранить бороду, покорно уплачивали за нее ежегодную пошлину, получая «бородовой знак», обеспечивающий сохранение признака их благочестия. Только крестьянству и духовенству предоставлено было право беспошлинно носить бороду.

Как Петр с Августом силами мерились

Как Петр Великий, так и его приятель и союзник, саксонский курфирст, король польский, славились в свое время необычайной силою. Однажды им обоим случилось быть в городе Торне, где происходил бой с буйволами. Саксонский курфирст Август захотел перед Петром похвастать своею силою. Увидев буйвола, не хотевшего идти, он схватил его за рога и одним ударом сабли отрубил ему голову.

— Постой, брат, — сказал ему Петр, — не хочу я показывать своей силы над животным, а ты прикажи подать сверток сукна.

Желание Петра было исполнено. Царь взял сверток сукна, подбросил его кверху, а другой рукой выдернул кортик и, ударив им по свертку, раскроил его на две части. Напрасно Август старался сделать то же самое: он никак не мог достигнуть этого.

В другой раз ему довелось обедать с Августом в городе Бирже; Петр остался у него и ужинать. Август, заметив, что ему была подана нечистая серебряная тарелка, взял ее в руки, согнул в трубку и бросил в сторону. Петр, думая, что король польский хотел щегольнуть перед ним своею силою, также взял тарелку, согнул ее и положил перед собою. Август сложил две тарелки вместе и согнул их в трубку. То же самое сделал Петр. Они перепортили бы все, ибо уже дошли до того, что сплюснули между ладонями две большие чаши, если бы Петр не остановил Августа следующими словами:

— Брат Август, мы гнем серебро изрядно, только надобно потрудиться как бы нам тоже согнуть шведское железо.

Этим Петр намекал на шведов, против которых он с Августом вел войну.

ГАЛАНТНОСТЬ ПЕТРА МИХАЙЛОВА

При осаде Нотебурга (Орешка) жены шведских офицеров не выдержали канонады, и супруга коменданта отправила в лагерь к русским барабанщика с посланием Шереметеву: «Просим господина фельдмаршала, дабы могли из крепости выпущены быть, ради великого беспокойства от огня и дыму и бедственного состояния, в котором они обретаются».

Капитан-бомбардир Петр Михайлов, то есть царь, шутливо отвечает: «Просьбу вашу передать не отваживаюсь, понеже ведаю подлинно, что господин его фельдмаршал тем разлучением их опечалити не изволит; а если изволят выехать, изволили бы и супружников своих с собой вывести купно».

Столь галантное приглашение к капитуляции шведы не приняли, и Орешек пришлось разгрызать с помощью пушек.

С МЫСЛЬЮ О ПОТОМКАХ

Как-то Петр, сажая желуди, заметил, что один из присутствующих при этом вельмож скептически улыбнулся. Разгневанный царь сказал: «Понимаю! Ты мнишь, не доживу я до матерых дубов. Правда! Но ты — дурак; я оставляю пример прочим… Не для себя тружусь, польза государству впредь».

СПОР ПЕТРА О РУССКОМ СОЛДАТЕ

Однажды у Петра, при свидании с королями польским и датским, зашел разговор о солдатах, их храбрости и дисциплине. Король датский уверял, что первое место в этом отношении принадлежит его солдатам, как наиболее старым и привыкшим к дисциплине. Король польский, который в то же время был государем саксонским, хвалил своих саксонцев и рассказывал про разные их подвиги. Петр все слушал, и когда король польский окончил свою речь, Петр сказал:

— Я бы посоветовал тебе не говорить о своих саксонцах: я их хорошо знаю; они не много лучше трусов-поляков; а ваши, — продолжал он, обратясь к датскому королю, — как они ни стары, но против моих никуда не годятся.

Этот спор мог бы затянуться очень долго, если бы Петр не прервал следующими словами:

— Хорошо, попробуем. Позовите из своих солдат таких, которых вы считаете вернейшими и храбрейшими, и велите им выброситься из окна. Тогда и посмотрим, как они исполнят это приказание. А в своих я заранее уверен: довольно одного моего слова, чтобы они исполнили это.

Оба короля согласились.

Король датский призвал одного из самых не устрашимейших и преданнейших гренадер. Дело происходило в третьем этаже. Гренадер упал перед королем на колени и начал просить о помиловании. Король, однако, продолжает настаивать на исполнении его приказания; гренадер заливается горючими слезами и просит короля, чтобы он, по крайней мере, объявил ему его вину и дал бы ему время на покаяние.

— Полно, брат, дай ему время на покаяние, — сказал со смехом Петр, обратившись к королю.

Солдата отпустили.

— А с твоими саксонцами и пробы делать нечего, — сказал Петр, обращаясь к королю польскому, — опыт только посрамит тебя!

Затем позвал офицера, которому велел ввести кого-нибудь из своих солдат. Ввели гренадера, и Государь совершенно хладнокровно отдает ему приказание, чтобы он выбросился из окна. Гренадер, отдав по правилам устава честь Государю, идет к окну и, перекрестясь, поднимает ногу, чтобы встать на подоконник.

— Стой! — закричал Государь, — довольно, ступай назад! Гренадер вторично отдает честь Государю и выходит вон.

— Ну, каковы мои солдаты? — спрашивает Петр своих собеседников.

Короли должны были сознаться, что русский солдат действительно неустрашим и слепо исполняет волю своего Государя. Вместе с тем короли находят нужным наградить этого гренадера офицерским чином.

— По-вашему, мне надо будет всех пережаловать в офицеры, — отвечает Петр, — он у меня не один такой, а каждый. Не хотите ли испытать и других; выберете сами такого, который бы, по мнению вашему, менее надежен; я уверен, что и тот поступит точно так же.

Но государи отказались от нового опыта и подарили гренадеру по сто червонцев каждый.

ЦАРСКАЯ СТРОГОСТЬ

Вместе с постройкою Петербурга Петр завел и Адмиралтейство для постройки судов и кораблей. Материал, необходимый для постройки судов, должны были доставлять разные города. Доставка пеньки была возложена на город Калугу, из которого приехал с пенькою купец Алферов. Для приемки материала и для браковки его были приставлены знающие люди, по большей части иностранцы. Браковщиком пеньки был голландец. Желая что-нибудь получить с купца, он забраковал пеньку и сказал, что еще доложит Государю. Испуганный купец начинает упрашивать, чтобы браковщик принял его товар и не докладывал Государю, обещая наградить за это браковщика. В это время в амбар входит сам Петр. Купец был в страшном испуге. Царь, как человек, понимающий дело, видит хорошую пеньку, берет ее в руку, рассматривает и пробует. Как мастер, он берет несколько пучков между колен, встряхивает ее и разнимает. Похвалив ее и услышав от купца обо всем происшедшем между купцом и браковщиком до прихода Государя, Петр рассердился.

— Негодяй, да у вас в Голландии и шелка-то такого нет, как эта пенька.

И несмотря на то, что дорожил иноземцами, он, приказав принять пеньку, уволил от службы браковщика и выслал его вон из России.

ЗА ЗДОРОВЬЕ УЧИТЕЛЕЙ!

По случаю победы в Полтавском сражении Петр устроил в своих шатрах обед для победителей. Пригласили и пленных генералов, министров. Петр обратился к ним с примечательной речью: «Вчерашнего числа брат мой король Карл просил вас в шатры мои на обед, и вы по обещанию в шатры мои прибыли, а брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал. Я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал. Но когда Его Величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать».

На обеде Петр предложил свой знаменитый тост:

— За здоровье учителей, за шведов!

— Хорошо же Ваше Величество, — тут же ответил Пипер, — отблагодарили своих учителей!

Орден Иуды

В ознаменование предательства Мазепы Петр изобрел орден Иуды. В заказе на его изготовление президенту Ижорской Канцелярии Меншиков по поручению Петра написал:

«Господин президент.

По получению сего сделайте тотчас манету серебряную весом в десять фунтов, а на ней велите вырезать Иуду, на осине повесившегося, а снизу тридесять серебреников лежащих и при них мешок, а назади надпись против сего — «Треклят сын погибельный Иуда еже за себролюбие давится». И к той манете сделав цепь на два фунта, пришлите к нам на нарочной почте немедленно.

Подлинное за подписью Святейшего Князя.

Из обозу от Полтавы июля 11 дня 1709 года.»

Однако Мазепа бежал, а затем умер, поэтому награда так и не нашла «героя». Но у этого «антиордена» оказалось другое применение. Осенью того же года датский посланник Юст видел на балу у нарвского губернатора Нарышкина среди шутов, окружавших Петра, одного «…по имени князь Шаховской. Звали его кавалером ордена Иуды, потому что он носил изображение Иуды на большой цепи на шее, весившее 14 фунтов».

Был тот Шаховской жаден и гадок характером, и тот же Юст пишет, что он безропотно принимал пощечины за червонцы. Так что Петр все-таки нашел применение самому тяжелому ордену в мире.

УКАЗОТВОРЧЕСТВО ПЕТРА

Один современный писатель говорит, что Петр в один час делал более, нежели другой успел бы сделать в четыре. Зато Государь умел и беречь время. Это приметно в его разговорах, указах, письмах и во всем, что выходило из-под его пера. Нигде не найдете больше ясности и менее многословия. 16 марта 1711 года, отправляясь в Прутский поход, написал он о совершенно разных предметах 32 собственноручных указа в Сенат, из которых ни один не занимал более четырех строк.

КУПЕЦ ИГОЛКИН

В Швеции, в числе многих пленных русских, был и князь Долгоруков, которому удалось убежать из плена. Этот побег так ожесточил шведское правительство, что приказано было всех оставшихся русских рассадить по тюрьмам и держать в оковах. Между русскими был купец Иголкин, который до войны со Швецией торговал там и знал шведский язык. Сидя в тюрьме, Иголкин услышал однажды как караульные солдаты бранили Петра.

— Зачем вы браните Помазанника Божия, — говорил им Иголкин, — почем мы с вами знаем дела вашего государя с нашим; почем мы знаем за что они воюют?

Солдаты, однако, не унялись и продолжали бранить Петра. Тогда Иголкин призывает унтер-офицера, жалуется ему на солдат и просит его, чтобы он их унял. Но унтер-офицер рассмеялся на эту жалобу, и солдаты продолжали прежний разговор. Выведенный из терпения Иголкин тихо подходит к одному из солдат, быстро вырывает из его рук ружье и еще быстрее закалывает сначала вооруженного часового, а потом и безоружного. Затем спокойно возвращается на свое место. Схваченный без сопротивления офицером, он был приведен на суд.

— Как ты смел убить солдат? — спросили его.

— Я, — отвечал без страха Иголкин, — как верный подданный своего Государя, обязан законом Божьим, гражданским и присягою пролить за честь его последнюю каплю крови; слыша же священное имя его ругаемое, увещевал их уняться; но они не послушались; я позвал унтер-офицера, жаловался ему на них; но тот вместо удовлетворения смеялся только надо мною, и они стали еще поносить великую особу Помазанника Божия. Что же мне оставалось делать? Я должен был или отомстить ругателям смертью, или пролить свою кровь. Но правосудный Бог помог мне наказать дерзких. Теперь участь моя в ваших руках; делайте, что вам угодно. Я исполнил долг свой, презираю все, и без страха готов принять смерть за честь моего Государя.

Такая твердость духа, такая смелая и разумная речь привела судей к недоумению, они не решились произнести приговор, не доложив прежде во всей подробности дело своему государю.

— В таком грубом народе — и такой человек! — сказал Карл, выслушав доклад, и приказал Иголкина привести к себе, которого подробно расспросил обо всем.

Так как в это время война с Россией приняла для шведов несчастный оборот, и велись уже переговоры о замирении, то Карл, желая угодить Петру, приказал отослать Иголкина в Россию, описать Петру подробно всю историю его и поздравить русского Государя с таким примерным подданным.

Петр, принимая Иголкина, не мог не прослезиться и воскликнул:

— Вот образец верности!

Обняв и поцеловавшего, он сказал ему:

— Проси у меня, друг мой, что тебе хочется; я все тебе обещаю.

— У меня, Государь, в Новгороде еще столько осталось дохода, что я могу прожить без нужды остаток дней моих; а потому мне нечего желать; довольно с меня одной твоей Монаршей милости.

-Нет, — отвечал Петр, — я не буду покоен до тех пор, пока не награжу тебя; воля моя неизменна; объяви, что тебе надобно?

— Если тебе это непременно угодно, Государь, — отвечал Иголкин, — то отдай мне в Новгороде кабак, находящийся около моего дома.

— Ну, — сказал, рассмеявшись, Петр, — если бы ты у меня запросил и весь Новгород, то я не мог бы тебе отказать; пусть будет по-твоему.

Кроме того, Петр наградил Иголкина еще деньгами.

С тех пор Петр не иначе называл Иголкина как «дедушкою», и каждый раз, проезжая через Новгород, заезжал к нему.

КАЖДОМУ ПО ЗАСЛУГАМ

Во время шведской войны в Петербурге для большей осторожности зимой через Неву ставились рогатки с Выборгской к Московской стороне. По концам их ставились часовые, имевшие приказание после вечерней зари не пропускать никого ни в Петербург, ни из Петербурга. Однажды Петр Великий был в театре, находившемся на Литейной, недалеко от дома кумы его, генеральши Настасьи Васильевны Бобрищевой-Пушкиной. Последняя тоже была в театре и просила Государя приехать к ней после представления на вечеринку. Государь согласился. По окончании спектакля Петр незаметно вышел из театра и с одним денщиком в маленьких санях заехал со стороны Охты к помянутой хозяйке. Сказавшись часовому (стоявшему от Московской стороны близ Литейного двора) петербургским купцом, запоздавшим на Охте, он просил пропустить его через рогатку.

— Не велено пропускать, — отвечал часовой. — Поезжай назад!

Государь дает ему рубль и, прибавляя все по рублю, дошел наконец до десяти рублей. Часовой, видя его упорство, сказал:

— Вижу, что ты человек добрый; так, пожалуй, поезжай назад. Если же еще будешь упорствовать, то я или принужден буду тебя застрелить, или, выстрел я из ружья, дам знать гауптвахте, и тебя возьмут под караул, как шпиона.

Тогда Государь поехал к часовому, стоявшему на Выборгской стороне, и, сказавшись тоже купцом, просил его пропустить за рогатку. Часовой был сговорчивее и за два рубля пропустил. Государевы сани поехали по Неве, пробираясь к дому Бобрищевой-Пушкиной. В темноте они попали в полынью, и Государь едва был выхвачен из нее денщиком, а лошадь сама выпрыгнула на лед и спаслась. Петр приехал в дом к Пушкиной весь мокрый. Увидя его в таком виде и услышав, что случилось, все присутствовавшие пришли в ужас.

— И зачем, батюшка, — Пеняла Государю хозяйка, — самому тебе так трудиться? Разве не мог ты послать для осмотра караулов кого другого?

— Когда часовые могут изменять, то кто же лучше испытать то может, как не я сам? — отвечал Петр.

На другой день состоялся приказ по полку: часового, пропустившего через рогатку проезжих, как изменника, повесить и, провертя два оные рубля, навязать ему на шею; а другого часового произвести в капралы и пожаловать десятью рублями, которые предлагались ему накануне.

ПЕТР И ЧАСОВОЙ

12 октября 1715 года у Государя родился сын, наследник царевич Петр. Едва царица разрешилась от бремени, Государь послал своего денщика генерал-адъютанта, в крепость, к коменданту с приказанием, чтобы тот пушечными выстрелами возвестил народу эту радость, но так как в то время самим же Петром был отдан приказ, чтобы по прибытии вечерней зари никого не пропускать в крепость, то часовой, хотя и был новобранец, остановил денщика.

— Поди прочь, — говорил часовой, — никого не велено пускать.

— Меня Государь послал за важным делом.

— Я этого не знаю, а знаю, что никого не велено пускать, и я тебя застрелю, если ты сейчас же не удалишься.

Ничего более не оставалось посланному, как возвратиться к Государю и донести об этом. Тогда Петр оделся и сам отправился в крепость.

— Часовой, пропусти меня, — сказал Петр.

— Не пущу, отвечал солдат.

— Я тебя прошу.

— Говорю, что не пущу.

— Ну так я приказываю.

— А я тебя не слушаю.

— Да знаешь ли ты, что я твой Государь?

— Нет, не знаю; а знаю, что сам же он велел никого не пропускать.

— Но мне нужно.

— Ничего не хочу слушать, — отвечал часовой.

— Бог дал мне сына, — сказал Петр, — и я хочу обрадовать народ пушечными выстрелами.

— Наследника! — радостно вскричал часовой. — Полно, правду ли говоришь?

— Правда, правда, — отвечал Петр.

— А когда так, — сказал часовой, — что за нужда, пусть хоть расстреляют меня завтра. Поди и обрадуй народ этой вестью.

И он пропустил Государя, который наградил его чином сержанта и десятью рублями денег.

СТРОГИЙ РАСПОРЯДОК

Петр вставал летом и зимою в три утра. Однажды назначил он вновь приехавшему в Петербург Бранденбургскому посланнику фон Принцу приемную аудиенцию в 4 часа утра. Аудиенция сия была верно единственная в своем роде. Посланник, не полагая, чтоб Государь вставал так рано, думал, что не опоздает, явившись во дворец в пять; но уже не застал Петра. Он был на верфи и работал на марсе какого-то военного корабля. Фон Принц, имевший важные поручения и не могши вступить в переговоры с русскими министрами, не видя царя, принужден был отправиться вслед за ним в Адмиралтейство. «Пусть побеспокоится взойти сюда, если не умел найти меня в назначенный час в аудиенц-зале», — сказал Петр, когда ему доложили о приезде. Посланник принужден был по веревочной лестнице взбираться на грот-мачту, и Государь, сев на бревно, принял от него верющую грамоту и обыкновенные при подобных случаях приветствия под открытым небом, на корабельном марсе.

ПОСЕЩЕНИЕ СЕН-СИРА

Находясь в Париже, Петр хотел видеть заведение Сен-Сир для воспитания дворянских девиц и основательницу оного госпожу Ментенон, которая некогда управляла Людовиком XIV и всей Францией, и в то время проводила последние годы своей жизни в сей обители покоя. Ему сказали, что госпожа Ментенон почла бы за счастье видеть его, но что она лежит больная и потому не может принимать никаких посещений. «Это не мешает, — отвечал Государь, — я ей не буду в тягость, мне надобно ее видеть; она много принесла услуг королю и Франции, хотя, увлекаясь суеверием, и делала глупости, гнав протестантов». С сими словами поехал он в Сен-Сир, вошел, не сказавшись, в комнату Ментенон, отдернул занавесы ее кровати, дружески поклонился больной и сел на постель у ног ее. «Извините, — сказал он ей, — что я приехал не вовремя и, может быть, не соблюл всех форм приличия, являясь к вам, но я прибыл в ваш край, чтобы видеть все замечательное в Париже и в Версали: в таком случае мог ли уехать из Франции, не изъявив вам своего уважения». За сим, не дав ей отвечать и не спуская с нее глаз, спросил у нее: чем она нездорова? «Болезнь моя есть старость», — отвечала встревоженная Ментенон слабым Голосом. «Мы все рано или поздно потерпим от нее», — сказал монарх, встал, пожелал ей выздоровления и, поклонившись, вышел вон.

ПЕТР ВЕЛИКИЙ В ИНВАЛИДНОМ ДОМЕ

Людовик, король французский, устроил в Париже инвалидный дом для отставных заслуженных воинов. Когда Петр прибыл в Париж, то захотел видеть инвалидов. Войдя во двор, начальник Инвалидного дома хотел приказать ударить тревогу, чтобы собрать ветеранов и выстроить во дворе.

— Нет, любезный маршал, — сказал Петр — я сказал вам, что я простой солдат, и повторяю, что пришел к вам не как Государь, а как солдат. Где инвалиды теперь? — спросил он одного офицера.

— Ваше Величество, теперь полдень и инвалиды у стола.

— Так я пойду в столовую, — сказал Петр. — Господа, проводите нас, если у вас нет другого дела.

В столовой за множеством длинных столов обедало до 4000 инвалидов. Один из унтер-офицеров читал во всеуслышание жизнеописания великих полководцев. Петр был сильно тронут, в особенности когда началось чтение Полтавского сражения, в котором Петр победил первого полководца Карла XII. Когда унтер-офицер прочел: «В этот достопамятный день Петр стяжал неувядаемую славу; он сражался, как лев, и после победы призрел раненых без разбора — и своих и неприятелей», — все инвалиды встали и, подняв кружки с вином вверх, обратили свой взоры на Петра.

Петр не мог долее молчать.

— Друзья, — закричал он,— дайте мне стакан!

Слуга подал ему серебряный кубок, а начальник инвалидного дома хотел наполнить своим хорошим вином.

— Нет, нет, — сказал Петр, — я хочу пить из такой же кружки и то же вино; которое пьют эти храбрецы.

Сержант подал ему свою кружку; Петр наполнил ее вином и, подняв ее вверх, громко сказал:

— Товарищи! Петр российский пьет за ваше здоровье!

И он разом осушил кружку.

Здоровье Петра! — закричали инвалиды.

— Вина! — закричал Петр, подавая свою Кружку сержанту. — Друзья, здоровье короля и за благоденствие Франции!

— Да здравствует король, да здравствует Франция! — крикнули инвалиды.

Прощайте, товарищи, — сказал Петр, уходя, — теперешнее посещение мое я никогда не забуду.

Осмотрев Все с большим вниманием, Петр, уходя, сказал губернатору инвалидного дома:

— Если Богу угодно будет продлить мою жизнь, то я постараюсь в Петербурге завести такой же инвалидный дом. За камнем, деревом и железом у меня дело не станет, но может быть буду нуждаться в людях для управления домов. Впрочем, — прибавил он со вздохом, — все начинаю; не знаю, будут ли продолжать начатое.

Между тем губернатор приказал инвалидам выйти на двор И встать в ружье. Выйдя на двор, царь увидел инвалидов уже в строю. Поклонившись знаменам, которыми отдавали ему честь, Петр обещал губернатору прислать пятьдесят бочек русского вина, что и исполнил по возвращении в Петербург.

ЗАКОНОДАТЕЛЬ ПАРИЖСКОЙ МОДЫ

Обыкновенная одежда Петра была самая простая. Царь не охотно расставался с сей простотой, и даже не изменил ей в 1717 году в Париже, где в молодости Людовика XV пышность и частые перемены в одежде составляли отличительную черту людей лучшего общества. Приехав туда, он заказал себе новый парадный парик: ему принесли сделанный в последнем вкусе, широкий с длинными кудрями. Государь обрезал его по мерке прежнего своего парика, так что он едва только прикрывал волосы. Наряд его, состоявший из кафтана без галунов, манишки без манжет, короткого парика, шляпы без перьев и черной кожаной портупеи через плечо, до того отличался от прочих, что, спустя несколько времени после отъезда его из Франции, оный вошел у парижан в моду под названием: habit du tzar [царское платье].

ПРАЗДНИК ИЗ НИЧЕГО

При Петре Великом в Петербурге бывала особая церемония при замерзании и вскрытии реки Невы. Замерзание возвещалось жителям через одного из придворных шутов барабанным боем. Он же был обязан прежде всех перейти по льду в каком-нибудь странном наряде в сопровождении нескольких членов, из которых один нес холщовое знамя, а другие следовали с лопатами, веревками и крючками. О вскрытии Невы возвещалось тремя пушечными выстрелами из крепости и первый переплывал Неву сам царь или в его отсутствие генерал-адмирал или комендант города.

КАТИНО СЧАСТЬЕ

По преданию, Петр в качестве кормчего привел к своему домику первое торговое фрисландское судно с товарами, угостил обедом шкипера, который никак не мог себе представить, что был во дворце у Императора, и обошелся с Петром по-товарищески. Государь, заметив его ошибку, представил ему жену. Шкипер подарил ей сыр, сказав, что подобного она никогда не ела, и, довольный ее ответом, вынув из-под полы кусок полотна, просил принять на рубашки. «Ну, Катя, — сказал Петр, — ты теперь будешь нарядна и горда, как Императрица. Какая ты счастливая! Тебе бы век не видать таких рубашек!» Шкипер просил поцеловать ее в награду. В эту минуту вошел к царю Меншиков в орденах и стал докладывать почтительно о делах. Шкипер смутился. Но царь приказал выйти Меншикову и убедил голландца, что в Петербурге господа со звездами и лентами нередко являются с любезностями ко всякому, кто имеет деньги, чтобы занять у него, и советовал беречься их. Голландский купец поверил царю и стал продавать ему свои товары, и только под конец, когда к царю явился капитан с рапортом о смене, купец понял шутку царя, упал к его ногам и просил извинения. Петр милостиво поднял его, купил все его товары и вдобавок пожаловал ему многие привилегии на будущее время.

ЛЕВ ИЛИ МЕДВЕДЬ?

Носив звание генерал-адмирала, граф Апраксин являлся после Петра главным лицом при закладке и спуске кораблей. После закладки Император и все присутствовавшие на церемонии съезжались к нему, чтоб за кубком вина пожелать благополучного окончания начатому делу. Однажды в 1721 году вздумал он при подобном случае позабавить гостей своих травлей. Сия любимая забава прежних царей выходила тогда уже из обыкновения, а от того новость сего явления привлекла толпы любопытных. На площади перед графским домом, нынешней Дворцовой, построили полукруглый амфитеатр. Когда посетители собрались в галереях адмиральского дома, выпустили в ограду дикого медведя и льва из тех, которых посланник Волынский привез в 1714 году из Персии. Началась жестокая борьба: разъяренные звери быстро бросились друг на друга; попеременно слышны были то рев одного, то рыканье другого; наконец медведь, изнурив противника, начал брать верх; но царь, опасаясь, чтоб лев не сделался жертвой в сей стычке, приказал прекратить травлю.

ГУЛЯЮТ ВСЕ!

Придворные праздники делились на летние и зимние. Первые давались в Царском и Царицыном саду (нынешние Летние — верхний и нижний). Чиновные особы, дворяне, канцелярские служители, корабельные мастера и даже иностранные матросы имели право приходить туда с женами и детьми. В 5 часов пополудни являлись в сад Государь и вся Императорская фамилия. В то время на том месте, где ныне находится решетка сада, построены были три галереи: посетители приезжали к саду в лодках и, привязав оные к кольям на берегу Невы, взбирались по узкой тропинке к средней галерее. Тут Государыня и Великие Княжны, держась старинного обыкновения, как хозяйки сада, подносили знатнейшим из гостей по чарке водки или по кружке вина. Император же, черпая большими деревянными ковшами из ушатов, несомых за ним двумя гренадерами, угощал таким образом гвардию, полки Преображенский и Семеновский, которые строились на Царицыном лугу. Прочим посетителям предоставлено было самим черпать из бочек с пивом, водкой и винами, которые стояли в стороне от главных аллей.

У КАЖДОГО СВОИ ДЕЛА

Бывало, если на улице кто-нибудь из проходящих поклонившись останавливался перед Государем, он подходил к нему и взяв, за кафтан, спрашивал: «Чего ты?». И если тот отвечал ему, что остановился из уважения к его особе, то Петр, ударив его по голове, продолжал: «Эх, брат, у тебя свои дела, у меня мои, зачем тратить время по-пустому, ступай своей дорогой».

СКРОМНОСТЬ ПЕТРА

Петр был врагом всяких церемоний, стеснений и формальностей. Он очень неохотно давал иностранным посольствам торжественные аудиенции, краснел во время их, тяжело дышал и судорожно сжимал в руках части пышного царского облачения. В личной жизни он был необыкновенно бережлив и совершенно равнодушен к своему костюму. Так, во время заграничного путешествия в 1717 году он ходил в простой зеленой шляпе, повязав шею черным солдатским галстуком и застегнув воротник рубахи большой серебряной запонкой, украшенной поддельными камнями, такой, какие носили его офицеры. Черный сюртук с роговыми пуговицами и грубые башмаки дополняли его костюм. На голове Петр носил короткий парик, который удобно было прятать, в случае надобности, в карман, а из-под парика пробивались его природные волосы, густые и длинные. Во время персидского похода он остригся, но, из экономии, приказал сделать из отрезанных волос новый парик, который в настоящее время украшает голову воскового манекена Петра Великого в Зимнем дворце. Дома царь носил простой нанковый халат, а выезжая куда-нибудь, надевал кафтан из грубого сукна. Если ему нужно было пройти недалеко, от его домика, то обыкновенно он не надевал шляпы. Ездил Петр большей частью в таком экипаже, в котором, по словам одного иностранца, «не всякий московский купец решился бы выехать». Только в торжественных случаях он выезжал в изящном экипаже, который брал у Меншикова или Ягужинского. В домах Петр терпеть не мог просторных комнат с высокими потолками, и если ему приходилось жить в таких помещениях, то приказывал делать искусственный низкий потолок из полотна. Бесстрашный мореплаватель и воин, он пугался, как ребенок, при виде таракана, заползшего в комнату. В Петербурге он жил в Зимнем и Летнем дворцах, маленьких домиках с тесными низкими комнатками. На содержание всего своего двора он тратил не более 60 тысяч рублей в год.

БЕССИЛИЕ ГОСУДАРЯ

Петр терялся в догадках, как изловить казенные деньги, «которые по зарукавьям идут». Раз, слушая в Сенате доклады о хищениях, он вышел из себя и сгоряча тотчас велел обнародовать именной указ, гласивший, что, если кто украдет из казны лишь столько, чтобы купить веревку, будет на ней повешен. Генерал-прокурор Ягужинский, око Государево при Сенате, возразил Петру: «Разве, Ваше Величество, хотите остаться Императором один, без подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее, чем другой». Петр рассмеялся и не издал указа.

ПЕТРОВСКАЯ ДУБИНКА

Воротясь из Сената, вероятно после крупного объяснения с сенаторами, и гладя увивающуюся около него любимую свою собачку Лизету, он говорил: «Когда бы упрямцы так же слушались меня в добром деле, как послушна мне Лизета, я не гладил бы их дубиной; собачка догадливее их, слушается и без побоев, а в тех заматерелое упрямство». Это упрямство, как спица в глазу, не давало покоя Петру. Занимаясь в токарной и довольный своей работой, он спросил своего токаря Нартова: «Каково я точу?» — «Хорошо, Ваше Величество!» — «Так-то, Андрей, кости я точу долотом изрядно, а вот упрямцев обточить дубиной не могу».

ИСКУСНЫЙ СТРЯПЧИЙ

До Петра дошел слух, что в Москве есть стряпчий, который отлично знает все законы и притом человек вполне честный и неподкупный. Поверив в справедливость этого на самом деле, Петр, несмотря на маленький чин этого человека, сделал его главным судьей в Новгородской губернии с тем, чтобы он прекратил бывшие там несправедливости и чтобы решал дела по правде, несмотря ни на подарки, ни на знатность рода. Новый судья обещал все это исполнить и, к удовольствию Государя, довольно долго держал свое слово.

По прошествии нескольких лет разнесся слух, что судья тот берет взятки, нарушает право и делает всякие несправедливости. Жалобы эти начали доходить до Государя; но он, зная лично судью, сначала не верил этим слухам. Однако, когда уже слишком много заговорили о судье, Петр решил сделать дознание. Уверившись вполне в справедливости обвинения, Петр решился его наказать. Но судья смягчил гнев Государя, признавшись во всем.

— Что же тебя заставило это сделать? — спросил Петр.

— То, Государь, — отвечал судья, — что получаемого мною жалования едва хватало на мои издержки, а на жену и семью ничего не оставалось. Поэтому я должен был брать взятки.

— Сколько же ты думаешь, — спросил Государь, — надобно тебе, чтобы ты был доволен, и чтобы не брал взяток и ради денег не поступал бы несправедливо?

— По крайней мере еще столько же, сколько теперь получаю, — отвечал судья.

— И ты точно будешь этим доволен? — спросил Петр. — И будешь тогда верно и честно исправлять свою должность, и никогда более не будешь брать взяток и поступать несправедливо?

— Совершенно буду доволен, всемилостивейший Государь, и я подвергаю себя строжайшему наказанию, если меня изобличат, что я сделал какой-нибудь несправедливый приговор за деньги.

— Хорошо, — отвечал Петр, — этот раз я тебе прощаю, определяю тебе жалования в полтора раза более просимого, только с тем, чтобы сдержал свое слово и, по мере моей к тебе доверенности, в звании своем поступал бы честно и правосудно. Притом, уверяю тебя, что я буду строго присматривать за тобой, и если ты деньгами ослепишься или подарками будешь соблазнен, то непременно будешь повешен.

Судья усердно благодарил Государя, и несколько лет вел себя примерно. Наконец опять забылся и в надежде, что Государь все уже давно забыл, начал опять брать взятки. Государь приказал нарядить суд, который нашел судью виновным. Тогда Петр сказал:

— Если он не сдержал своего слова, то я сдержу свое.

И приказал его, по приговору суда, повесить.

ВЕЛИКОДУШИЕ ПЕТРА

Один чиновник, Желябужский, совершил преступление, за которое по закону попал под суд, был публично наказан и приговорен к ссылке. Однажды, при выходе Петра из дворца, молодой человек, сын осужденного, бросился к ногам Государя и воскликнул:

— Знаю, Государь, справедливость приговора суда и не сетую на суд, но умоляю тебя выслушать меня и оказать мне милость — перенеси наказание на меня. Отец мой, по старости и болезненности не может перенести наказания, я же по молодости и крепости тела моего перенесу его. Этим, не нарушая правосудия, я спасу и мать свою, которая не перенесет такого горя, а братьям и сестрам возвращу их отца, без которого они будут сиротами.

Государь, тронутый такою примерной сыновней любовью, поднял молодого человека и, поцеловав его, сказал:

— Прощаю твоего отца, потому что у него такой примерный сын; возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом в надежде, что должность эту ты будешь исполнять лучше своего отца.

ВЗГЛЯД ПЕТРА НА ПРАВОСУДИЕ

Однажды Петр заболел весьма опасно горячкой. Сделалось всеобщее уныние, ибо совсем мало уже было надежды на выздоровление его. Во всех церквах день и ночь толпился народ, прося у Бога милости для своего царя. В древности в подобных случаях цари обыкновенно прощали нескольких преступников, грабителей и разбойников, осужденных на смерть с тем, чтобы освобожденные молили Бога о царском здравии. Так и теперь судья явился во дворец и предложил ему, чтобы Петр, по старому обычаю, даровал жизнь девяти приговоренным к смерти разбойникам. Узнав о прибытии судьи, Петр призвал его к своей постели и приказал прочесть список приговоренных и их преступления. Прослушав это, Петр слабым голосом отвечал:

— Неужели ты думаешь, что я буду правосуден и сделаю доброе дело тем, что прощу таких страшных злодеев. И неужели Бог за это будет ко мне милостив, и будет слушать молитвы таких злодеев? Поди и завтра же вели исполнить приговор над всеми девятью злодеями. Я думаю, что Бог через это правосудие скорее будет ко мне милостив и скорее за это дарует жизнь и здравие, нежели за их прощение.

На другой же день приговор был исполнен, а царь затем начал чувствовать себя лучше, а через некоторое время совершенно выздоровел.

КНЯЗЬ ДОЛГОРУКИЙ

Славный анекдот об указе, разорванном князем Яковом Долгоруким, рассказан у Голикова ошибочно и не вполне. Долгорукий после дерзкого своего поступка уехал домой из Сената. Государь, узнав обо всем, очень прогневался и приехал к нему. Князь Яков стал перед ним на колени и просил помилования. Государь, побранив его, стал с ним рассуждать о сущности разорванного указа. Долгорукий изложил ему свое мнение. «Разве не мог ты то же самое сказать, — заметил ему Петр, — не раздирая моего указа?» — «Правда Твоя, Государь, — отвечал Долгорукий, — но я знал, что если я его раздеру, то уже впредь таковых подписывать не станешь, жалея мою старость и усердие». Государь с ним помирился, но, приехав к себе, приказал царице, которая к князьям Долгоруким была особенно милостива, призвать князя Якова и присоветовать ему на другой день при всем Сенате просить прощения у Государя. Князь Яков начисто отказался. На другой день он, как ни в чем не бывало, встретил в Сенате Государя и более чем когда-нибудь его оспоривал. Петр, видя, что с ним делать нечего, оставил это дело и более о том уже не упоминал.

ОБЕР-ФИСКАЛ НЕСТЕРОВ

Обер-фискал Нестеров начал уличать сибирского губернатора князя Гагарина в казнокрадстве еще с 1714 года, но Сенат, куда он подавал доношения, оставлял их без последствий: князь Яков Долгорукий, руководитель следствия, слывший бессребреником, в данном случае не отказался от взятки и покрыл преступления другого князя — Гагарина. Нестеров, однако, не успокоился. В 1717 году обер-фискал обратился непосредственно к царю. В доносе были перечислены крупные злоупотребления Гагарина: вымогательство взяток, хищения казенных сумм и даже присвоение драгоценностей, купленных для Екатерины в Китае.

Преступления были настолько очевидны, а запирательство столь бесполезным, что Гагарин сам признал себя виновным. Он писал Петру, что вел дела «не по приказному обыкновению», что управлял губернией «непорядочно», брал взятки, обдирал казну через подставных лиц. Закончил свою челобитную просьбой: «Сотвори надо мною много бедным милосердие, чтоб я отпущен был в монастырь на пропитание». Казнокрада царь отправил не в монастырь, а на эшафот. Гагарин был повешен в июле 1721 года перед зданием юстиц-коллегии в присутствии царя, сановников и всех родственников казнимого.

Вслед за Гагариным на эшафоте оказался и его разоблачитель Нестеров. В годы руководства фискалами Нестеров с их помощью и личным усердием обличил немало казнокрадов. Жертвами его разоблачений стали князья Яков и Григорий Долгоруковы, богатейший солепромышленник Строганов, князь Волконский. Слухи о бескорыстии и отваге Нестерова, бесстрашно вступившего в единоборство с сенаторами, губернаторами и другими сановниками, дошли до Петра, и он назначает его обер-фискалом. Ободренный вниманием и повышением по службе, Нестеров сообщил Петру, что начал исподволь обучать фискальному ремеслу собственного сына.

В 1718 году был уличен во взяточничестве ярославский провинциал-фискал. Преступление человека, призванного уличать в преступлениях других, было доказано, и он поплатился жизнью. Но этим следствие не кончилось. Во время разбирательства выяснилось, что Нестеров знал о преступлениях своего подчиненного и за взятки покрывал их. Приговор суда, утвержденный Петром, был суров: предать Нестерова смерти. Царю пришлось дать указ Сенату, чтобы тот во всей стране разыскивал достойного кандидата на замещение вакантной должности. Маловато было в те времена бессребреников!

НЕМНОГОСЛОВНЫЙ ПРИГОВОР

Гвардии майор Иван Ильич Дмитриев-Мамонов Большой, занимавший место обер-прокурора Сената, имел от Государя приказание напоминать господам сенаторам, чтобы внимательно слушали дела и посторонними делами отнюдь бы в Сенате не занимались. Однажды Мамонов показал Его Величеству ради любопытства приговор прежних бояр, который весь состоял только в следующем: «Сидели в палате трое бояр, слушали дело, и быть делу так». Подавая этот приговор Петру, он с усмешкой сказал:

— Посмотрите, Государь, как они хорошо объясняли дела!

Петр, прочтя, отвечал:

— Здесь нет ничего смешного, и я еще хвалю их за краткость, в которой очень много смыслу. Они краткими сими словами утверждали крепко прежнее решение, которое уже было объяснено, а потому и не почли за надобность повторять оного. И я бы желал, чтобы и вы подражали им и менее бы марали бумаги. Довольно обнаружить только дело и, оговоря кратко содержание неправой просьбы или незаконного решения, написать приговор без предисловия и красноречия, затемняющего только дело. Нередко же, наполняя оный двусмыслиями и пустословием, свойственными одним ябедникам, помрачают и самую истину. Беспристрастие не требует ни прикрас, ни пустословия.

ИСПРАВНЫЙ ЧАСОВОЙ

Петр, в свободное от государственных занятий время, занимался разными мастерствами и между прочим токарным. Один раз, проходя в свою токарную мастерскую, Государь приказал часовому никого не впускать. Прошло не более получаса, как к дверям подошел первый любимец Петра, князь Меншиков, и, узнав от часового, что Государь в мастерской, хотел войти туда.

— Государь не велел никого пускать к себе, — говорил часовой.

— Меня ты можешь пустить, — ответил Меншиков.

— Не пущу.

— Да ты знаешь ли, кто я?

— Знаю, а все-таки не пущу.

— Мне до крайности нужно видеть Государя.

— Что ни говори, а мне все равно: я знаю только, что мне не приказано пускать.

— Дерзкий! Знаешь ли ты, что я, как полковник твой, могу тебя сейчас же сменить и жестоко наказать.

— Когда сойду с часов, ты можешь делать со мной, что угодно, а я все-таки и тому, кто меня сменит, передам царский приказ, чтобы никого не пропускать.

Меншиков рассердился и хотел войти силою, оттолкнув от двери часового; но тот, взявши ружье на руку, наставил штык против груди Меншикова и грозно закричал:

— Отойди, или я заколю тебя!

Меншиков поневоле должен был отступить несколько шагов от грозного часового, который так решительно показал, что он готов на самом деле исполнить свою угрозу.

Между тем происшедший шум привлек внимание Петра, который, вышед из двери, увидел князя Меншикова, к груди которого гренадер приставил свой штык.

— Что это такое? — спросил удивленный Государь.

Меншиков жаловался на часового, который грозился заколоть его. Петр обратился к солдату, который отвечал:

— Вы приказали, Ваше Величество, не впускать к себе никого, а он хотел войти силой, оттолкнув меня от двери. Что же мне было делать? И я бы его заколол, если б он продолжал не слушаться.

При этом гренадер рассказал царю весь свой разговор с Меншиковым и угрозы, которые делал ему князь. Тогда Государь, обратясь к Меншикову, сказал:

— Ну, Данилыч, он лучше твоего знает свою обязанность. Мне было бы очень жаль, если бы он заколол тебя и ты пропал бы ни за грош.

Государь похвалил солдата, пожаловал ему пять рублей, а придворному живописцу приказал нарисовать картину, представив Меншикова и солдата в том положении, в каком он застал их, отворив дверь. Картина эта была повешена над дверьми той комнаты, где произошла эта сцена.

ЦАРЬ ТРЕБУЕТ СЕБЕ ЗАРАБОТНУЮ ПЛАТУ

Во времена Петра, в 90 верстах от Москвы, был железный завод иностранца Миллера. Расположен он был по калужской дороге и вблизи него были минеральные воды. Петр однажды четыре недели пробыл в этом месте и пил эти воды. Любознательный и трудолюбивый Государь не мог даром терять времени, которое он все употреблял или на государственные занятия, или на самообучение. Так и здесь он нередко захаживал на завод и присматривался к работам. Один раз он вздумал сам приняться за дело выплавки и кования железа. Недолго думая, он заставил свою свиту и бояр работать мехами, носить уголья, а сам принялся за вытягивание железной полосы. Спустя немного зашел Государь к самому заводчику Миллеру, жившему в Москве, похвалил его завод и потом спросил:

— А по сколько получает от тебя мастер с пуда выкованных железных полос?

— По алтыну, — отвечал Миллер.

— Хорошо, так ты мне должен заплатить восемнадцать алтын за мою работу.

Миллер, не говоря ни слова, пошел к сундуку, в котором были деньги, вынул оттуда 18 червонцев и принес их Петру.

— Такому работнику, как Ваше Величество, менее заплатить нельзя, — сказал Миллер.

— Возьми свои червонцы назад, — отвечал Государь; я работал не лучше других мастеров, а потому и плати мне только то, что платишь обыкновенно и всем другим работникам. На эти деньги я куплю себе новые башмаки, которые мне теперь нужны.

И с этими словами Петр взял свои восемнадцать алтын и показал на свои старые башмаки, уже починенные однажды и теперь опять порвавшиеся.

Получив деньги, Государь действительно отправился на рынок, где купил себе новую пару башмаков, которую часто показывал другим, говоря: «Вот башмаки, которые я заработал своими руками».

БЫСТРАЯ ЛЕЧЕБА

Камердинер жаловался Петру, что жена с ним неласкова, ссылаясь на зубную боль. «Хорошо, я полечу ее». Считая себя достаточно опытным в оперативной хирургии, Петр взял зубоврачебный прибор и зашел к камердинерше в отсутствие мужа. «У тебя, слышал я, зуб болит?» — «Нет, Государь, я здорова», — «Неправда, ты трусишь». Та, оробев, признала у себя болезнь, и Петр выдернул у нее здоровый зуб, сказав: «Помни, что жена да боится своего мужа, иначе будет без зубов». — «Вылечил!» — с усмешкой заметил он мужу, воротившись во дворец.

ВРАЧЕБНАЯ ПРАКТИКА

Однажды в качестве частного лица, в данном случае хирурга, он присутствовал на похоронах своей пациентки. Больная страдала водянкой, и врачи, сколько ни пытались хирургическим вмешательством помочь ей, ничего сделать не могли. За дело взялся Петр, ему удалось выпустить воду, этим он очень гордился, ибо у патентованных хирургов выходила только кровь, но больная вскоре умерла.

НАКАЗАНИЕ БОЛТУНА

Но добрый по природе как человек, Петр был груб как царь, не привыкший уважать человека ни в себе, ни в других. Природный ум, лета, приобретенное положение прикрывали потом эту прореху молодости; но порой она просвечивала и в поздние годы. Любимец Алексашка Меншиков в молодости не раз испытывал на своем продолговатом лице силу петровского кулака. На большом празднестве один иноземный артиллерист, назойливый болтун, в разговоре с Петром расхвастался своими познаниями, не давая царю выговорить слова. Петр слушал-слушал хвастуна, наконец не вытерпел и, плюнув ему прямо в лицо, молча отошел в сторону.

В ЧЕМ БЫЛО СЧАСТЬЕ

Хлебосольство Петра порой становилось хуже демьяновой ухи. Привыкнув к простой водке, он требовал, чтобы ее пили и гости, не исключая дам. Бывало, ужас пронимал участников и участниц торжества, когда в саду появлялись гвардейцы с ушатами сивухи, запах которой широко разносился по аллеям, причем часовым приказывалось никого не выпускать из сада. Особо назначенные для того майоры гвардии обязаны были потчевать всех за здоровье царя, и счастливым считал себя тот, кому удавалось какими-либо путями ускользнуть из сада.

ИЗОБРЕТАТЕЛЬНОСТЬ ПЕТРА

В установлении меры репрессий Петр проявлял величайшую изобретательность. Их амплитуда колебалась от взыскания сравнительно мелкого денежного штрафа до конфискации всего имущества, от физических истязаний и ссылки на каторгу до смертной казни. За разговоры богомольцев велено взимать штраф, не выпуская из церкви, по рублю с каждого; нечестных продавцов платья и сапог, равно как скоб и гвоздей, которыми подбивали русскую обувь, ждала каторга. Браковщики пеньки, укладывавшие в тюки гнилой товар или камни, подлежали казни. Чиновники коллегий за однодневный прогул подвергались вычету жалования за месяц, а за каждый час преждевременного ухода из коллегии — удержанием недельного жалования. Устанавливались наказания за не относящиеся к службе разговоры, волокиту. Петр предусмотрел и тот случай, когда какой-нибудь канцелярист не располагал средствами, чтобы уплатить штраф. Тогда он должен был отработать сумму штрафа каторжной работой на галерах.

ПЕТР И ПОЛИЦМЕЙСТЕР

Петр постоянно следил за благоустройством столицы. Проезжая как-то вместе с Девиером через Мойку, царь обнаружил неисправность моста. Это был недосмотр полицмейстера, и Петр, не откладывая в долгий ящик, подверг его педагогическому воспитанию дубинкой.

— Это прибавит тебе лучшую память к попечению и к содержании улиц и мостов в надлежащем порядке, и будешь чаще сам осматривать.

Преподав урок служебного рвения, царь тут же пригласил полицмейстера занять место в двуколке: «Садись, брат!»

УКАЗЫ НАДО БЛЮСТИ

Надеясь на заступничество брата-фельдмаршала, Василий Петрович Шереметев ослушался повеления Петра, запрещавшего волонтерам жениться, и вместо того, чтобы снаряжать сына в дальнее путешествие, устроил свадьбу. Царь сурово напомнил, что указ надо блюсти как брату фельдмаршала, так и его племяннику. Вот какое распоряжение в связи с этим казусом получил Тихон Никитич Стрешнев в 1709 году: «Сына Василия тотчас отправь в надлежащий путь и более недели не давай сроку; а ево, Василия, за ту вину, отняв чин, пошли на работу городовую, а жену ево — в прядильный дом; а дворы московские и загородные запечатать, и чтоб прямо работали так как простые».

ПЕТР И НЕДОРОСЛИ

Неизвестный автор оставил рассказ о том, как дворянские недоросли, чтобы уклониться от обучения в Навигационной школе, куда они были определены, поступили в Спасский монастырь. Отсидеться в монастыре им, однако, не удалось. Когда об их поступке узнал Петр, он велел им всем бить сваи на Мойке, где сооружались пеньковые амбары. Тщетно пытались уговорить царя отменить свое решение такие вельможи, как Меншиков и Апраксин. Тогда Апраксин, рассчитав время, когда Петр будет проезжать мимо строительства, снял с себя кафтан, повесил его на шест, чтобы был заметен, и начал бить сваи. Петр заметил работавшего адмирала и спросил: «Для чего ты бьешь сваи?». Тот ответил: «Бьют сваи мои племянники и внучата, а я что за человек, какое имею в родстве преимущество?». После описанного эпизода недоросли были отправлены для обучения за границу.

КТО БЕЗ ГРЕХА?

Неплюев рассказывает в своих записках, что, воротившись из Венеции по окончании выучки, он сдал экзамен самому царю и поставлен был смотрителем над строившимися в Петербурге судами, почему виделся с Петром почти ежедневно. Неплюеву советовали быть осторожным и говорить правду. Раз, подгуляв на именинах, Неплюев проспал и явился на работу, когда царь был уже там. В испуге Неплюев хотел бежать домой и сказаться больным, но передумал и решился откровенно покаяться в своем грехе. «А я уже, мой друг, здесь,» — сказал Петр. «Виноват, Государь, — отвечал Неплюев, — вчера в гостях засиделся». Ласково взяв его за плечи так, что тот дрогнул и едва удержался на ногах, Петр сказал: «Спасибо, малый, что говоришь правду; Бог простит; кто Богу не грешен, кто бабушке не внук?».

ХУДОЖНИК НИКИТИН

В числе молодых людей, посланных Петром Великим за границу для образования, находился художник Никитин. Проведя несколько лет в Италии и сделав значительные успехи в живописи, молодой человек вернулся в Россию и прибыл в Петербург в ночь, в праздник Светлого Христова Воскресения. Государь узнал об этом во время литургии, которая отправлялась непосредственно после заутрени. По выходе из Троицкого собора он прямо пошел на квартиру Никитина, поздравил его с приездом и праздником, похристосовался и благодарил его за прилежание к учению. Обрадованный живописец хотел было показать Его Величеству новые свои картины, которые лежали на полу, заделанные в рогожи, но Петр остановил его:

— Оставь их в сих дедовских наших коврах. Тебе должно от дороги успокоиться. Я после рассмотрю их с тобою.

Во время обеда Государь посылал Никитину блюда и вина со своего стола.

ПЕТР И ТРИ КУПЦА

Вследствие публикации Адмиралтейской коллегии о вызове подрядчиков для торга и поставки потребных Адмиралтейству материалов явилось много желающих. Но из них осталось только трое купцов, которые друг перед другом наперерыв старались удержать подряд за собой. Наконец один из них объявил, что возьмет за вычетом расходов по гривне на рубль. Другой сказал, что возьмет только по пяти копеек. Третий же говорил, что из одного только усердия и ревности к Государю берется поставить и без барыша, надеясь, что впредь не будет оставлен. Коллегия вошла об этом с докладом к Государю.

Какая же последовала резолюция?

«Отдать тому, который требует за труды по гривне за рубль. Другому отказать, понеже из пяти копеек не из-за чего трудиться; а третьего, как плута, отдать на два месяца на галеру, сказав ему, что Государь его богаче».

ПЕТР И ЯБЕДНИКИ

Ненавидя и преследуя ябеду, Петр Великий издал закон: «Кто на правого бьет челом, и то сыщется, то поступить с челобитчиком так, чему бы достоин был ответчик, ежели бы оказался виноватым». С этим постановлением находится в связи рассказ, сообщаемый Штелиным, о происхождении фамилии Капустиных. Один московский купец жаловался на соседа, что корова последнего, забравшись к нему в огород, поела капусту и принесла ему убытку на триста рублей. Петр Великий находился в это время в Москве. Провидя ябеду, он приказал суду освидетельствовать огород и узнать, сколько поедено капусты и причинено убытку. Оказалось, что весь убыток не превышает трех рублей. Тогда Государь приказал взыскать с бессовестного просителя триста рублей и отдать ответчику, да сверх того взыскать с ябедника три тысячи на шитье мундиров солдатам Преображенского полка, а чтобы московское купечество не забыло этого решения, ябеднику приказано было писаться с тех пор Капустиным.

И СНОВА ЯБЕДА

Один московский купец подал в суд жалобу на своего должника, в которой объяснил, что последний должен ему сто рублей и не отдачей их в срок причинил ему убытки. Истец выстроил себе новый дом и за неполучением ста рублей не мог сделать затворов к окнам; при бывшем пожаре комнаты за неимением затворов выгорели, и пожар, распространившись от них, дошел до кладовых и истребил товару на пять тысяч. Вследствие чего истец совершенно разорился. Ничего бы этого не было, если бы он в свое время получил помянутые сто рублей и сделал бы затворы. Петр Великий повелел исследовать дело. Оказалось по исследовании, что загорелось у соседа; дом же истца еще не был отделан и были только приготовлены доски для полов. Весь убыток состоит в этих досках и сарае, кладовые же целы и в них найдено товару и имения с лишком на 20 000 рублей. Государь, чтобы чувствительно наказать ябедника, приказал: ответчику заплатить истцу показанные его убытки 5000 рублей, а погоревший двор истца со всем найденным в нем имением и товарами отдать ответчику. Несчастный ябедник слезами и просьбами склонил на милость своего соперника, и последний удовольствовался взысканием с него одних только убытков, причиненных ябедой.

ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОКУПКА

Все в Петербурге знают о существовании Крюкова канала; прорыт он при Петре I. Назван он этим именем вот почему. Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу несколько молодых людей для их изучения. Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившись в Россию, Никитину приходилось весьма трудно, вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Петр I, он предложил художнику явиться во дворец с картинами. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр I объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже четырехсот рублей не покупали ни одной картины. Государь сказал: «Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит». — «Даю пятьсот», — крикнул Меншиков. «Восемьсот», — крикнул Головин. «Тысячу», — возразил Апраксин. «Две», — перебивал Меншиков. «Три!» — закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в С.-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона, потом подошел к Крюкову, поцеловал его в лоб и сказал, что канал, прорываемый Крюковым в Петербурге, будет называться его именем.

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДАЛЬНОВИДНОСТЬ

В 1724 году лейб-медик Блументрост просил отправлявшегося по поручению Петра в Швецию Татищева подыскивать там ученых для Академии наук, открытие которой он подготовлял как будущий ее президент. «Напрасно ищете семян, — возразил Татищев, — когда самой почвы для посева еще не подготовлено». Вслушавшись в этот разговор, Петр, по мысли которого учреждалась Академия, отвечал Татищеву такой притчей. Некий дворянин хотел у себя в деревне мельницу построить, а воды у него не было. Тогда, видя обильные водой озера и болота у соседей, он начал с их согласия канал в свою деревню копать и материал для мельницы заготовлять, и хотя при жизни не успел этого к концу привести, но дети, жалея отцовских издержек, поневоле продолжали и доканчивали дело отца.

БОЕВОЕ ДОНОШЕНИЕ

Граф Б. П. Шереметев так извещал Петра об обильном возлиянии по случаю рождения наследника Петра Петровича 27 ноября 1715 года: «И умысля над нами Ивашко Хмельницкий, незнамо откуду прибыв, учал нас бить и по земле волочить, что друг друга не свидели. И сперва напал на генерал-маеора Леси, видя ево без-сильна, ударил ево в правую ланиту и так ево ушиб, что не мог на ногах устоять. А потом генерал-маеора Шарфа изувечил без милости. Репнин хотел их сикуровать (оказать помощь), и тот Хмельницкий воровски зделал, под ноги ударил — и на лавку не попал, а на землю упал. И я з Глебовым, видя такую силу, совокупившися, пошли на него, Хмельницкого, дескурацией и насилу от него спаслися, ибо, по щастию нашему, прилучилися де-филеи надежные. Я на утрее опамятовался на постели в сапогах без рубашки, только в одном галстухе и парике. А Глебов ретировался под стол и, пришедши в память, не знал, как и куда вытить».

Я ПРИВЕЗ ЖЕНИХА!

Мать фельдмаршала Румянцева была дочерью графа Андрея Артамоновича Матвеева. О браке отца Румянцева с нею существует следующее предание. Когда заслуги отца Румянцева при дворе Петра Великого стали заметны и последний сделался любимцем царя, то один из вельмож предложил ему руку своей дочери и тысячу душ в приданое. Румянцев, как известно, был бедняк, сын небогатого костромского дворянина. Осчастливленный подобным предложением, Румянцев бросился к ногам царя, испрашивая согласия на брак, от которого зависело все благополучие его жизни. Подняв Румянцева, Петр спросил:

— Видел ли ты невесту и хороша ли она?

— Не видел, — отвечал Румянцев, — но, говорят, что она не дурна и не глупа.

— Слушай, Румянцев, — продолжает Государь, — балу я быть дозволяю, а от сговора удержись. Я сам буду на бале и посмотрю невесту; если она действительно достойна тебя, то не стану препятствовать твоему счастию.

До 10 часов вечера ожидали царя и, полагая, что какое-либо важное дело помешало ему сдержать данное слово, начали танцевать; но вдруг Петр явился в дом невесты своего любимца, увидел ее, стоя в дверях в толпе любопытных зрителей, и сказал про себя довольно громко: «Ничему не бывать», уехал. Хозяин и жених были чрезвычайно огорчены этим неприятным событием. На другой день Румянцев с печальным видом явился к царю.

— Нет, брат, — произнес царь, лишь только увидел его, — невеста тебе не пара и свадьбе не бывать, но не беспокойся, я твой сват. Положись на меня, я высватаю тебе гораздо лучшую, а чтоб этого вдаль не откладывать, приходи вечером, и мы пойдем туда, где ты увидишь, правду ли я говорю.

В назначенное время Государь отправился с Румянцевым к графу Матвееву.

— У тебя есть невеста? — спросил Петр, когда Матвеев вышел ему навстречу, — а я привез ей жениха.

Комментариев нет, будьте первым кто его оставит

Комментарии закрыты.